– Филипп, помоги мне! – зашептала она и увидела, что он повернулся.

– Сюда! Сюда! Они уходят!

Человеку, который стоял на тропе над ними, что-то ответили. Филипп прицелился на голос и свет и взвёл курок. Фонарь, предусмотрительно выключенный немцем, погас, и Филипп перестал видеть свою цель, а тот срывающимся от возбуждения голосом снова стал звать своих друзей.

– Беги, Нэнси, – оттолкнул её Антуан.

– Ну как же, убегу я!

Она согнулась, чтобы обхватить его за плечи, а Филипп снова выстрелил на голос.

– Помоги мне его поднять, – сказала Нэнси, но Антуан оказался быстрее. Он достал из куртки револьвер – револьвер, за который заплатил Анри и который она своими руками отдала Антуану, – вставил дуло себе в рот и выстрелил.

Все случилось так быстро, что Нэнси даже не успела ничего понять. Она молча смотрела, от неожиданности не в силах даже закричать. Филипп завыл и снова выстрелил в темноту. По верхней тропе бежали люди с фонарями. Тогда он схватил её за руку, поставил на тропу и подтолкнул вперёд, совершив ещё несколько выстрелов в темноту за собой. Она споткнулась. Ноги вдруг не знали, что делать дальше. Что натворил Антуан? Этот револьвер был предназначен не для этого. Она дала его, чтобы убивать нацистов, а не себя. Глупый мальчишка, как бы она его сейчас отругала.

– Двигай ногами, Нэнси!

Она побежала, потеряв способность связно мыслить. Как странно быть здесь посреди ночи. Как она сюда попала? Какой приятный тот британский офицер. Разве они не должны дождаться Антуана? Филипп толкал её вперёд до тех пор, пока она наконец не собрала свои мысли в кучу. Она перешла на бег и бежала до тех пор, пока сзади не стихли звуки погони и стало слышно только её собственное сбивчивое дыхание и стрекотание цикад. Они не останавливались, пока не оказались в полной тишине и темноте.

6

Почти весь следующий день Нэнси провела в кровати. Она встала помыться и одеться только вечером, перед возвращением с работы Анри. Если Клодет, горничная Нэнси, и заметила кровь на её одежде, то виду не подала. Направляясь в гостиную, чтобы поприветствовать Анри, она открыла шкаф и увидела, что её пальто из верблюжьей шерсти аккуратно висит на вешалке с плечиками. Оно было безупречно чистым, за исключением одного пятна сбоку, куда, очевидно, попали пятна крови Антуана. Это место было немного влажным и пахло уксусом.

Анри говорил на обычные темы: как прошёл день, что случилось на работе, а затем они оба склонились над радиоприёмником, чтобы услышать вечерние новости Би-би-си о ситуации на войне. Гитлер потерял свою армию в Сталинграде, союзники побеждали в Северной Африке. И только когда они сели ужинать, Нэнси рассказала о событиях прошедшей ночи.

– Мы могли бы его вытащить, – сказала она, прежде чем замолчать, уставившись на тарелку.

Анри наполнил её бокал.

– Съешь что-нибудь, дорогая.

Дома они по-прежнему всегда ели в столовой и всегда из лучшей фарфоровой посуды. С тех пор как в Марселе появился Бём и Старый квартал лег в руинах, они чаще ужинали одни. Друзья, не примкнувшие к Сопротивлению, задавали слишком много вопросов, а друзья, состоявшие в нём, по возможности держались друг от друга подальше.

Из фарша, который Нэнси купила на чёрном рынке, Клодет удалось соорудить что-то вроде запеканки пармантье. Я не могу допустить, чтобы еда пропала, думала Нэнси, уставившись на блюдо. Но как только она положила в рот картошку с мясом, перед глазами возник образ Антуана с дулом пистолета во рту. Не смотри на неё Анри, она бы снова выплюнула всё в тарелку. Усилием воли у неё получилось проглотить.

– Если бы он не увидел Грегори, которого гестапо… Нам просто не повезло, – сказала она.

Анри взял бокал вина. Милый Старый Медведь, он пытался не смотреть на неё как на помешанную, но Нэнси всё равно чувствовала себя объектом пристального наблюдения.

– Я прослежу за тем, чтобы о его семье позаботились. Да ты и так знаешь.

– Спасибо, Анри.

Она положила вилку и закрыла глаза рукой.

– Мы могли бы его вытащить.

Анри взял её за другую руку.

– Дорогая Нэнси, не пришло ли время прислушаться к Филиппу? Стать более осторожной?

Она вырвала руку.

– Нет, я же сказала тебе! Нам не повезло. Нас никто не предал, это не была ловушка немцев. Мы передали людей, и потом какая-то глазастая немчура рассмотрела лодку в лунном свете. Они здесь, Анри. Они разрушили Старый квартал. Они отсылают мужчин в трудовые лагеря, они сгоняют туда этих несчастных евреев! Речь больше не идёт о независимой Франции. Мы у них под сапогом. Ты не можешь просить, чтобы я перестала бороться. Ты не можешь перестать бороться. – И она снова вступила в схватку со своей едой. – Нужно смотреть войне в лицо. Нужно бороться. И я не собираюсь сидеть и ждать, что за меня будут бороться другие.

Он поставил локти на стол и подпёр ладонью щёку. Её муж всегда брился перед ужином и утром, даже сейчас, когда достать приличное мыло было настоящей проблемой. Как она умудрилась выйти замуж за человека, настолько верному своим привычкам? Удача. Удача, которую она не заслужила.

– И ведь немцы даже не способны победить! Почему им просто не убраться восвояси?

Анри засмеялся, и она невольно тоже, но он быстро вновь стал задумчив.

– Дикое животное наиболее опасно, когда ранено.

Она отложила вилку и нож и снова взяла его за руку.

– Мы сегодня остаёмся дома вечером?

Он кивнул, поднёс её руку к своим губам и поцеловал ладонь. Как же странно – до боли любить мужчину, с которым она просыпается каждое утро и засыпает каждую ночь.

– Сочини мне какой-нибудь коктейль, – попросила она. – Я намереваюсь напиться и выиграть у тебя целое состояние в карты.

– Попробуй, жена моя, попробуй.

Остаток вечера Нэнси провела в счастливом забытьи, проигравшись в пух и прах.

7

Стены кабинета майора Бёма были уставлены рядами книг. Когда за три дня до переезда на улицу Рю-Паради прибыли коробки с его вещами, младший сержант, который открыл их, решил, что произошла какая-то ошибка. Да, высшие чины гестапо – читающие люди, с высшим образованием, нередко юридическим, но у них не бывало так много книг. Он уже собрался докладывать об ошибочной доставке, когда увидел примотанную к третьей коробке инструкцию по размещению книг в кабинете майора. Она была настолько доскональной, что сержант понял: хозяин книг – человек из гестапо, и чётко выполнил инструкцию.

У Бёма были и другие поводы для радости. Утром, сев за стол, он несколько часов обрабатывал документы, ордеры на арест и запросы информации. Из России поступали обнадёживающие новости, в Харькове немецкие войска достигли своих целей, а в Кракове было принято решение ликвидировать еврейское гетто – необходимая работа, но жестокая и неизящная. Во время службы в Польше он чувствовал, что его дух начинает огрубевать. Нижним чинам гестапо нередко недоставало необходимого морального стержня, и они проживали день за днём, напиваясь или принимая «витамины», которые им направо и налево выдавали офицеры. Бём тогда с интересом вслушивался в разговоры о более эффективных методах избавления от нежелательных людей и верил, что их использование облегчит нелёгкую задачу очистки рейха.

Славяне, как и евреи, безнадёжны. Единственный гуманный выход – стереть их с лица земли как можно быстрее и эффективнее. В Восточной Европе было достаточно действовать с точностью молотка. Здесь же, во Франции, работа походила скорее на скальпель. Этим инструментом и являлся Бём – скальпелем с тонким, очень точным, надёжным лезвием.

Капитан Геллер постучался и открыл дверь, заставив Бёма оторваться от дел.

– Да?

– Господин майор, хотел показать вам вот это.

На столе Бёма оказался листок дешёвой писчей бумаги. Надпись была выполнена печатными буквами – неловкая попытка скрыть личность автора. «Анри Фиокка тратет деньги на аружие, а не на рабочих. Все это знают». Писатель умудрился сделать две ошибки в десяти словах.