Она судорожно сглотнула.

– Нет, сэр. Просто мне не очень нравилось прыгать из тех прекрасных самолётов.

Бакмастер изобразил удивление.

– Надо же! А у вас такие хорошие оценки за парашютную технику!

22

Последний стакан в «Асторе» был ошибкой. А может, и предпоследний тоже. Да и вообще не стоило переключаться на виски. «Либерейтор» сильно накренился. В воздухе взрывались зенитные снаряды, и ударная волна бросала самолёт из стороны в сторону. Что будет, если вырвет в кислородной маске на высоте 4500 метров? Ничего хорошего. Нэнси сглотнула и застонала, зная, что сквозь рёв самолёта и звуки взрывов её стоны никто не услышит. Бутерброд с колбасным фаршем и кофе перед взлётом – вот её самая очевидная ошибка. Она чувствовала, как всё это трясется в желудке. Что вообще кладут в этот фарш и почему британцы так гордятся своей способностью это есть? Самолёт начало трясти, и Нэнси схватилась за рёбра фюзеляжа. Н-да. Точно во всем виноват фарш. Ещё одна воздушная яма – на этот раз самолёт провалился глубже и резче, как будто бесконтрольно. В ушах звенело, в груди все сжалось. Двигатели сначала заныли, потом заревели, и вот пилот снова потихоньку начал набирать высоту. Нэнси скатилась вперёд и постаралась упереться стопами в листья обшивки с заклёпками. Снова резкий перекат направо и оглушительный удар, как будто сам бог стучит пальцем в борт самолёта. Только не сейчас. Они же ещё даже не долетели до Франции. Пожалуйста. Она сильно ударилась бедром о металл, и всё тело пронзила боль. Самолёт начал выравниваться, и двигатели заработали равномернее. Звуки взрывов стали тише и дальше. Нэнси понемногу восстановила дыхание и разжала руку, сведённую судорогой. Так непривычно было не иметь на руке обручального кольца. Её заставили снять его на время прыжка – впервые с тех пор, как Анри надел его ей на палец. Белая кожа под ним смотрелась как шрам.

Диспетчер подошёл проверить, как у неё дела, и постучал по часам, что означало, что через полчаса они прибудут в зону выброски. Нэнси проверила стропы парашюта и бинты на лодыжках. В кармане пальто из верблюжьей шерсти она нащупала гладкую поверхность пудреницы, которую ей подарил Бакмастер. Милый прощальный подарочек. Поняв, что с теплотой вспоминает человека, который всего неделю назад приставил к её лбу дуло пистолета, она покачала головой. Самолёт начал снижаться. К горлу опять подступил колбасный фарш, и Нэнси сглотнула. Если ей когда и хотелось спрыгнуть с треклятого самолёта, то прямо сейчас.

Она попросила диспетчера подтолкнуть её, когда придёт время, и он воспринял её просьбу буквально. И вот только что она смотрела из люка в хвосте самолёта на вспышки сигнальных ракет и фонарей – а уже куда-то летит, и воздух очень холодный.

Парашют раскрылся, стропы на плечах, талии и бёдрах затянулись. Она почувствовала облегчение, а затем – неожиданное спокойствие. Перед ней в свете луны лежал красивый пейзаж – очертания гор, острыми углами впивающиеся в небо, сигнальные огни и – о боже – деревья.

Земля приближалась чересчур быстро. Она стала дёргать за стропу, надеясь изменить траекторию и сесть на открытый участок. Когда до земли оставались считаные метры, внезапный порыв ветра снова понёс её на юг, к деревьям. Всё, поздно.

Она поджала колени к груди и опустила подбородок, чувствуя, что в темноте её ноги уже касаются верхушек деревьев. Сила притяжения не преминула чётко донести, кто здесь главный. Уже было поздно что-то делать. Ломкие руки деревьев цепляли и кололи её до тех пор, пока парашют не застрял, после чего её ещё раз подбросило вверх, и она окончательно повисла.

Открыв по одному глаза, она поняла, что висит, как рыба на крючке удачливого рыболова. Чувствовался запах сигнальных огней, но, как Нэнси ни старалась, что-либо увидеть в кромешной тьме не получалось.

– Парашют! – послышалось откуда-то.

– Чёрт! – прошипела она по-французски. Удивительно, что, не успев вдохнуть воздух своей второй родины, она сразу перешла на её язык. Кто-то двигался в её сторону по тропе с фонарем. Друг или враг? В кармане она нащупала револьвер «Веблей». Если это немецкий патруль, она труп. Но минимум одного из них она заберёт с собой. Хотя голос звучал достаточно расслабленно – немецкий патруль, случайно обнаруживший место десанта, был бы более… собран. А этот человек ещё и шёл прогулочным шагом. Фонарь остановился под деревом, на котором она висела, и она услышала тихий смех. Французский.

– Этой весной деревья во Франции несут прекрасные плоды, – сказал он. Очень смешно!

– Давайте без этой французской чуши! Снимите меня, – скомандовала Нэнси, убирая руку с пистолета. Фонарь опустился на землю. Меньше трёх метров – оценила она. Вздохнув, она нажала на замок парашюта и выполнила приземление. Что ж, неплохо, по крайней мере она не скатилась в терновый куст и не вывихнула лодыжку.

Человек с фонариком на короткий миг направил его на себя, и Нэнси увидела молодого мужчину, классического симпатичного француза с длинным носом и высокими скулами. Он протянул руку и помог ей встать. Его хват был крепким, а руки – холодными.

– Меня зовут Тардиват.

– Нэнси Уэйк. А Саутгейт здесь? Мне сказали, что меня встретит он.

– Одну минуту.

Как только Нэнси встала на ноги, Тардиват полез на дерево. Он двигался легко и быстро, подтягивая себя с ветки на ветку, и очень скоро добрался до парашюта.

– Посветите сюда, – сказал он и начал наматывать шёлк себе на руки, стараясь не порвать ткань и не оставить никаких следов на ветках. Ветра не было, и Нэнси чувствовала в воздухе запах земли и свежей новой жизни, пробирающейся сквозь прошлогоднюю сгнившую листву.

– Саутгейта схватило гестапо неделю назад, – сказал Тардиват.

– Его сдали?

– Просто не повезло. Его поймали с поддельными документами. Мы сейчас отправим сигнал, а потом я отведу вас к Гаспару. Он глава маки.

– Да, я о нём слышала.

Он смотал парашют, спрыгнул на землю, легко коснувшись пальцами земли.

– Что вам про него рассказывали?

Нэнси изучала его лицо в тусклом отсвете фонаря. Возможно, и не стоит цитировать сейчас слова Бакмастера.

– Хороший боец, но заносчив.

Тардиват медленно кивнул.

– Это правда. Вам сказали, что он к тому же ненавидит англичан?

– Я из Австралии.

– Вряд ли он заметит разницу, мадам, – фыркнул он, открыл рюкзак и начал запихивать туда парашют. Она подошла к нему.

– Эй, мы должны его закопать! И моё звание – капитан.

Тардиват продолжил как ни в чем не бывало:

– Прошу прощения, если вам это покажется ещё одной порцией французской чуши, но до войны я работал портным, капитан. Я такой шёлк не закопаю. Я из него сошью что-нибудь своей жене и буду вспоминать то время, когда немцы ещё не начали забирать себе всё ценное и красивое.

Что за чёрт! Она и пяти минут на французской земле не провела, а у неё уже проблемы. Им каждый день твердили инструкторы: закапывать парашют, закапывать парашют. С другой стороны, если Саутгейт – в гестапо, а Гаспар – и в самом деле сволочь, то друзья ей не помешают.

– Справедливо. А как мы доберемся до Гаспара?

– Пойдём пешком. Восемь километров по неровной тропе.

Нэнси вздохнула и начала разматывать бинты на лодыжках. Под ними оказались шелковые чулки и туфли на каблуках. Тардиват начал смеяться.

– Боже, вы десантировались в них?

Нэнси достала из рюкзака удобную обувь, аккуратно стерла с блестящей кожи туфель грязь, убрала их в рюкзак и затянула его.

– А под этой дурацкой каской у меня красивая причёска. Ну что, идём?

Они шли в полной темноте. Убедившись, что в лесу не осталось следов приземления Нэнси, Тардиват выключил фонарь. Первые минуты Нэнси привыкала, что она больше не в том проклятом самолёте, а потом начала ощущать эйфорию от пребывания на французской земле. Конечно, эта крутая лесная тропа – не Париж и не Марсель, но у неё было чувство, что она дома. Образ Анри в белом вечернем пиджаке у окна их спальни настолько ярко ожил у неё перед глазами, что был похож на настоящее привидение.