Эхо её голоса прокатилось по всему холлу. Выскочив и хлопнув за собой дверью, Нэнси увидела, что на неё с открытым ртом таращится Черепаха.

– Вы его яйца в тумбочке храните вместе с точилкой для карандашей, да? – спросила она и пулей вылетела в Карлтон-Гарденс. Повернув за угол, она направилась в парк Сент-Джеймс.

Покружив там час между выставочными экспонатами и зенитными установками, Нэнси начала замечать и комическую сторону ситуации. На полпути к дому она зашла в бар «Красный лев» на Дюк-стрит и, оплатив заказы всех мужчин в военной форме, рассказала свою историю. Получилось хорошо. Каждому, кто заходил в бар, история рассказывалась заново, и девушка-бармен хихикала каждый раз, как Нэнси добавляла к ней что-то новое и она расцветала новыми красками. К обеду Черепаха превратилась в ужасную горгулью, а офицер – в дрожащее существо с потными ладошками и нервным тиком.

– И он назвал это место женской природой! – провозгласила Нэнси, поднимая бокал.

– Я начинаю думать, что там вы и храните выпивку, – заметил сержант, пытаясь прикурить сигарету от дрожащей в руке друга спички.

– Я готов исследовать территорию, – дерзко подмигнул ей юный американец.

– А тебе сколько, девятнадцать? – парировала Нэнси, задула дрожащую спичку и подставила сержанту зажигалку, зажав её твёрдой рукой. – Ты же даже не поймёшь, где там флаг поставить.

Мужчины загалдели и начали хлопать американца по спине, пока он не поперхнулся пивом. Нэнси посмотрела на свою зажигалку. Сама она никогда не курила. В период, когда она жила на журналистскую зарплату в Париже, ей было слишком страшно прожечь дыру в единственном своём добротном платье, но зажигалка была при ней всегда. Зажигалка помогает завязать разговор. Если человек принял предложенный огонь, склонил голову к руке, он готов поговорить с тобой, довериться. Анри очень смеялся, когда рассказывал ей об этом, назвал ведьмой, а на следующей неделе подарил ей золотую зажигалку Cartier с гравировкой её имени. Она потеряла её вместе с остальными драгоценностями, удирая с поезда.

Она вдруг услышала его смех среди всех этих незнакомцев. Интересно, что бы он сказал о её собеседовании в Карлтон Гарденс. О, он бы тоже смеялся, выспросил бы все подробности, а потом хвастался своей невозможной женой перед друзьями. Так бы и было! И он бы прекрасно понял её возмущение узколобостью того мужчины. Но сейчас она чувствовала злость и собственную бесполезность.

– А потом что, Нэнси? Джордж, ты должен это услышать, – услышала она голос сержанта. – Джордж, он сказал, что ей надо стать медсестрой, ты только представь! Так ведь он сказал, Нэнси?

Она взглянула на свою публику и увидела Анри, Антуана и Филиппа. Они молчали, не зная, что будет дальше. Она широко улыбнулась.

– Именно так, Милдред? – Девушка-бармен отложила бокал, который протирала.

– Что тебе налить, Нэнси?

– Шампанского, всем. Выпьем за мою врачебную карьеру!

Толпа снова начала галдеть.

С двух до шести бар обычно закрывался, но домой идти никто не хотел, а когда внутрь зашёл выпить и согреться местный полицейский, никто и не пытался их разогнать. В сгущавшихся сумерках Нэнси выбралась наконец на улицу, обзаведясь десятком новых закадычных друзей и одинокая, как никогда. И конечно, она не приняла ни одного предложения проводить её до дома.

Лондонский воздух был холодным и влажным. Не солёным и колючим, как в Марселе, а вязким, пропитанным углём, и сырым. Если ему позволить, он проберёт тебя до костей. За ней шёл человек – держась в тени, но не теряя её из вида. Споткнувшись на тротуаре, она восстановила равновесие и пошла через площадь, смотря себе под ноги и размахивая сумкой. Затем она срезала дорогу и нырнула в переулок, напевая песню, которой её научил сержант-шотландец.

Идущий за ней следом ускорил шаг, чтобы в наступающей темноте не потерять её из виду. В самом начале переулка он остановился – объект его преследования словно испарился. А через мгновение он почувствовал у себя под кадыком холод стального лезвия.

– Ты за мной следишь ещё с Карлтон-Гарденс, – прошептала ему на ухо Нэнси. – Говори, кто ты такой.

– А вы умеете пить, – ответил он с шотландским акцентом. – Этот спектакль со спотыканием – для меня?

Нэнси глубже надавила лезвием – не настолько, чтобы прорезать кожу, но где-то рядом.

– Я задала тебе вопрос. Почему ты ходишь за мной целый день?

– Мадам Фиокка, я за вами целую неделю хожу, – спокойно сказал мужчина, а потом наступил ей на правую ногу. Когда её пронзила боль, он выкрутил ей руку и перекинул через собственное плечо. Она неловко упала на бок, разжав руку с ножом.

– Ах ты, шельмец, ты же мне чулки порвал! – выдохнула Нэнси, как только снова смогла дышать. Мужчина засмеялся и протянул ей руку.

– Прошу прощения. Меня зовут Иэн Гэрроу.

Несколько секунд она напряжённо смотрела на него в темноте, а затем взялась за предложенную руку и с его помощью поднялась на ноги.

– Я тебя знаю, – сказала она, потирая бедро. – Ты работал с Мари. Значит, ты выбрался?

– Да, в последний момент. Я слышал, что Мари ещё на свободе, но большую часть сети развалили. Теперь мало кому удается покинуть страну. – Он помолчал. – Мне рассказали, как вы столкнули того парня в реку. Видимо, Пилар поделилась с кем-то, что само по себе удивительно – она почти не разговаривает.

– Он ныл.

Гэрроу достал сигарету и замешкался. Нэнси не предложила ему зажигалку, и он прикурил от спички. В короткой вспышке она рассмотрела впавшие щёки и длинный нос.

– А других новостей из Марселя нет? – с надеждой спросила она.

– Есть, но про вашего мужа ничего, к сожалению.

На Нэнси снова навалилась вся её боль, усталость и тоска. Почему-то состояние опьянения никогда не длилось у неё долго. Возможно, был виноват самогон, который она пила в Нью-Йорке, убежав из Австралии. Эйфория от шампанского, шумный смех и разговоры и даже эмоциональное возбуждение от унизительного поединка с Гэрроу – всё куда-то ушло.

– Миссис Фиокка, вы действительно хотите воевать? – тихо спросил Гэрроу.

– Господи, да я с ума сойду, если не найду возможности.

Он достал из кармана какую-то карточку и передал ей. На ощупь она была похожа на визитку, но в темноте нельзя было сказать точно.

– Приезжайте завтра по этому адресу. Скажем, около трёх.

Он приложил пальцы к полям шляпы и ушёл.

17

По адресу на визитке оказалось серое офисное здание, на первом этаже которого продавались автомобили. У входной двери она увидела кнопки звонков, похожие на квартирные, и только рядом с самой нижней кнопкой было скромно написано: «Пожалуйста, звоните».

Нэнси позвонила и стала ждать. Боже, неужели снова всё будет, как вчера. Наконец что-то запищало, и дверь открылась. Узкий лестничный пролёт – и она оказалась в широком вестибюле. Двадцать лет назад это наверняка было вполне модное здание в стиле ар-деко, но сейчас всё выглядело весьма ободранно. И тихо. Обшитые светлым дубом стены, дверь лифта с надписью «не работает». Полное отсутствие напыщенных офицеров. Нэнси не знала, хорошо это или нет.

Женщина за столом на этот раз была моложе и улыбнулась Нэнси какой-то безумно жизнерадостной улыбкой. На губах у неё была ярко-красная помада.

– Хотите купить облигации, мадам?

Нэнси показала ей вчерашнюю визитку, и девушка нажала на кнопку какого-то звонка у себя на столе.

– Красивая у вас помада, – ответила Нэнси, – но я понятия не имею, зачем я здесь.

– Это свойственно людям, – сказал мужской голос из-за её спины, и Нэнси обернулась. В скрытом за обшивкой стены дверном проёме стоял Гэрроу. Он протянул ей руку. Нэнси вскинула голову.

– Прошу прощения, что не пожму руку, Гэрроу. На меня вчера какой-то странный мужчина напал, и теперь я веду себя сдержаннее.

– Это хорошо, – ответил он, кивком приглашая её войти в кабинет. – Значит, сегодня нам не придётся слушать про вагину.