– Это был мой первый настоящий дом.

Он допил бренди.

– Будь готова выйти, как только стемнеет, Нэнси. За домом следят – и спереди, и сзади, но мы их отвлечём. Выходи с парадного входа. Садись на последний автобус до Тулузы. Адрес тамошней квартиры ты знаешь, так?

Она ограничилась кивком, опасаясь, что расплачется, если скажет хоть слово.

11

Встреться они в мирное время – Бём бы с удовольствием общался с Анри Фиокка. Этот француз был, очевидно, благородным человеком со вкусом, с которым можно было обсудить прогрессивные идеи, а такие люди крайне редко встречались в жизни Бёма. И на начальных стадиях допроса он держался очень достойно – отвечал на стандартные вопросы спокойно и тихо, не предоставляя лишней информации и не путаясь в показаниях, когда нужно было вспомнить конкретные даты. Он просто говорил, что не помнит, но будет рад всё объяснить, если ему дадут необходимые документы.

Искренне жаль, что никакое спокойствие и интеллигентность не помогут ему в предстоящие часы.

Работы было очень много. Слабое и нерешительное правительство Виши позволило французским партизанам, коммунистам и евреям наладить работу по всему югу Франции. Люди, которые потерпели сокрушительное поражение на поле боя и поначалу были послушными, теперь отошли от шока и начали сопротивляться. Рассчитывая на поддержку американцев, они лезли отовсюду, как вредители, для которых фермер забыл разложить отраву. Особенно для одной отдельно взятой Мыши.

Бёму не нравилось наделять вражеских агентов особыми именами, как будто они достойны знаков отличия. Для него Белая Мышь – это просто Агент А, и он настаивал, чтобы никаким другим именем его в этом здании не называли. Он надеялся, что, перекрыв крысиные лазейки Старого квартала, они заставят его выйти из норы, но вместо этого поступали известия о его новых успехах. Заключённые и сбитые пилоты исчезали где-то на явочных квартирах, обрастая по пути поддельными документами, и воскресали к новой жизни в Испании, Англии или Северной Африке. Мобильные пеленгаторы гестапо засекли закодированные сигналы десятка приёмников, что-то регулярно нашептывающих Лондону и Алжиру. А ещё этому человеку удавалось провозить через блокпосты всё что угодно – документы, депеши, радиодетали, пленных.

Поначалу он решил, что это селянин или рыбак, который хорошо знает побережье и проселочные дороги. Но, возможно, он ошибался. Он начал читать отчёты об эвакуации беженцев с пляжа, которые Геллер оставил у него на столе. Погибшим партизаном оказался Антуан Колбер, адвокат. Компания его отца многие годы вела финансы представителей богатых слоев Марселя. Какое-то время Бём даже надеялся, что он, по счастливой случайности, и есть Мышь. Однако в течение следующих дней семья Колбера исчезла, и всё было организовано настолько гладко и оперативно, что было совершенно не похоже на судорожные телодвижения организации, только что потерявшей своего главу. Белая Мышь оставалась на свободе.

Он заново перечитал отчёт. Зоркий рядовой заметил какое-то движение на крутом каменистом берегу и настоял, чтобы старший патруля включил фонари. Затем они стреляли по переполненной лодке, пока горел фонарь. В отчёте они наверняка преувеличили цифры убитых в лодке, желая похвастаться. Затем они попытались обнаружить на берегу координаторов этой переправки людей. И тут Бём заметил строчку в отчёте патрульного, который подбил Колбера, вынудив его тем самым покончить с собой. В краткой вспышке он видел вместе с погибшим двух человек и утверждал, что одним из них могла быть женщина.

Женщина? Это исключено. Женщины не воюют наравне с мужчинами. Радистка, студентка, писательница каких-нибудь слоганов на стене – это сколько угодно, но не может же Сопротивление опуститься настолько, чтобы вложить револьвер в женские руки! С другой стороны, он лично допрашивал несколько радисток в Париже, и некоторые из них демонстрировали неженское стремление воевать. Он начал пересматривать свою точку зрения. А что, если Белая Мышь – женщина? Согласились бы французы выполнять приказы женщины? Да, это необычно, но не невозможно. Легкость, с которой Белая Мышь пробирался или пробиралась через патрули, вокзалы, исчезала с мест встречи, испарялась, как дымка, на улице, кажется менее чудесной, если вспомнить, что его люди искали мужчину призывного возраста, а не женщину.

Он откинулся на спинку стула, соединил кончики пальцев и сидел с неподвижным взглядом до тех пор, пока не понял, что именно ему нужно.

– Капитан, зайдите, пожалуйста, – сказал он в телефонную трубку у себя на столе.

– Хайль Гитлер!

– Геллер, у нас есть документы по гражданскому населению Марселя. Я хочу, чтобы вы ещё раз проверили всех даже минимально подозрительных женщин. Особенно тех, кто часто бывает на чёрном рынке. Исключите всех, у кого есть дети младше десяти лет и кому больше пятидесяти. Мне нужен отчёт по каждой из них, в порядке убывания их благосостояния.

– Конечно, будет сделано. Могу ли я поинтересоваться, с какой целью? И почему вы хотите сконцентрироваться на богатых женщинах?

Разумные вопросы. Бём был только рад объяснить свою теорию и доволен, что у Геллера в глазах загорелся огонёк.

– Потому что, кем бы Мышь ни была, она работает очень уверенно и свободно. Раньше мы полагали, что это уверенность низшего сословия, не отягощённого образованием, а свобода – от знания каждой крысиной дыры в этом городе. Но что ещё даёт женщине уверенность и свободу, Геллер?

– Деньги, – не раздумывая долго, ответил он.

Бём кивнул.

– Жду документов, Геллер.

– Конечно, – ответил он, не двигаясь с места и только открывая и закрывая рот, как рыба.

– В чём дело?

– Я сейчас же принесу документы. Только я подумал… Господин майор, документы мадам Фиокка будут совершенно точно на самом верху этой пачки.

Бём нахмурился. Она показалась ему типичной французской домохозяйкой – до кончиков пальцев. Громкая, яркая, уверенная.

– Расскажите, что вы знаете о ней, прямо сейчас, – строго приказал он.

Геллер торопливо заговорил:

– Родилась в Австралии. Убежала из дома, работала журналисткой в Париже в газетном холдинге «Хёрст-Ньюспейперс». Имеет связи на чёрном рынке, снабжает своих друзей. Часто путешествует, раньше регулярно посещала заключённого в Мозаке, пока он не сбежал. – Бём сжал губы в тонкую линию. Геллер смотрел в одну точку над его головой и продолжал говорить: – Она попросила мужа прислать ей пятьдесят тысяч франков в гостиницу рядом с тюрьмой, где жила сама. После побега заключённого началось расследование на предмет, не были ли эти деньги использованы для взятки, но она заявила местной полиции, что ими она расплачивалась в баре, и предъявила почтовой службе Франции обвинения в грубом нарушении конфиденциальности. Они выдали ей официальное письмо с извинениями.

Бём обычно не был склонен к приступам ярости, но сейчас у него из ушей шёл пар.

– Где она?

– Мы приставили к ней автомобиль, господин майор, когда она вышла. Она поехала прямо домой.

Бём заскрипел зубами.

– Привезите её. Сейчас же.

Геллер отдал честь, вышел и закрыл за собой дверь. Бём быстро встал, опёрся руками о стол. Он должен был догадаться. Сначала она вела себя бесцеремонно, затем капризно, а перед мужем – совершенно по-женски. Но он тогда наблюдал за Анри, а не за ней.

Нэнси думала, что после ухода Филиппа будет плакать, но слёз не было. Она взяла стакан и прошла по пустому дому, по каждой его комнате, стараясь запечатлеть их в своей памяти. Гостиная с немногочисленной изящной мебелью и пачкой довоенных модных журналов на низеньком и очень модном кофейном столике. Она заказала его из Парижа. Анри подшучивал над ней и клал на него ноги, когда они, бывало, под утро возвращались домой из клуба.

Его кабинет был оформлен гораздо более консервативно. Его берлога. Стены в книгах и старый дубовый стол, за которым он сидел и вздыхал над её счетами от портных, а она мило улыбалась ему, сидя у камина в кресле из красной кожи.