— Ох, черт… — тяжело дышит она, ее мышцы ослаблены, она падает на матрас.

— Не двигайся, — сипло приказываю я, нехотя отстраняясь от нее, и спускаюсь с кровати, вытирая пот со лба предплечьем.

Я иду в ванную комнату, чтобы взять полотенце, и возвращаюсь к Рыжей, останавливаясь на мгновение, чтобы посмотреть, как моя сперма стекает по ее заднице прямо в киску. Охренительно красиво.

Я аккуратно вытираю ее, одновременно зарывая нос и рот в ее волосы.

— Ты идеальна, Бьянка, — шепчу я, вспоминая, что она назвала меня своим Волком.

Я ее Волк. И буду им, разрывая на части каждого, кто встанет между нами.

Потому что я не верю в судьбу. Но если она существует, мы только что укрепили нашу.

Легкое прикосновение Рыжей скользит по моей груди, туда-сюда, останавливаясь на каждой татуировке.

— А что насчет этой? — спрашивает она, указывая на винтажные карманные часы, вытатуированные на моей левой груди, с надписью «Потерянное время не вернуть», выгравированной на циферблате часов вместо отметок.

— Мне было восемнадцать. Это одна из первых.

— Какое именно время ты потерял?

Я провожу пальцами по ее голому боку, наслаждаясь тем, как мурашки покрывают ее кожу. Мы так и не оделись после того, как трахнулись. Уже два часа лежим здесь, обмякшие, ее тело прижато к моему боку — разговариваем и наслаждаемся уютным молчанием, когда слова не нужны. В воздухе висит запах клубники, пота и секса, словно окутывая нас влажным облаком. На мгновение — и, хотя это может показаться мимолетным, — я не чувствую себя одиноким в своей Тьме. Возможно, с ней, Богиней света, эта Тьма не так велика.

— Мое детство, Рыжая.

Я чувствую, как ее грудь слегка опускается с тихим выдохом, и я знаю, к чему это ведет. У меня нет секретов. Я расскажу ей всё, что она захочет знать, кроме того, что может подвергнуть ее опасности. Но, делая это, — рассказывая историю, написанную на моей коже, я открываю проблему, которую нужно решить, поврежденную душу, которую нужно исцелить.

Но я не такой.

— Всегда есть время, Килл. Ты можешь изменить…

— Не пытайся найти искупления во мне, Бьянка.

— Я не пытаюсь, — ее голова качается на моем плече, волосы щекочут мою челюсть. — Я просто говорю, что если ты захочешь…

— Если я захочу изменить свою жизнь, то у меня еще есть время? С чего ты взяла, что я хочу меняться? — спокойно спрашиваю я. — Ты пытаешься найти во мне что-то человеческое. Не надо. Есть моменты моего детства, по которым я скучаю. По моим родителям, к примеру. Я скучаю по последнему мгновению, когда чувствовал себя обычным человеком с предсказуемым будущим. Я скучаю по невинности и крепкому сну. Но не обольщайся, теперь я что-то другое. Что-то бесчеловечное, и я это принимаю. Приветствую. Я могу умереть завтра, и меня это устраивает.

— Это не может быть правдой, — она откидывает голову назад, чтобы посмотреть мне в глаза.

— В этой жизни ты либо молот, либо гвоздь. Я не трачу время на сожаления, что я — молот. Я не боюсь смерти. Когда-нибудь она придет за всеми нами.

Мой телефон вибрирует на тумбочке, напоминая мне, что, когда я вернусь в реальность, там меня ждет куча дерьма. Я убил одного из Хулиганов. Я бы сделал это снова, но дал клятву служить и защищать их, как своих братьев, свою плоть и кровь. Личные чувства не в счет — я предан им, братству. И я знаю, что сейчас меня пытается достать Шон. Еще одна из его многих попыток за последние пять часов.

Зная, что нужно ответить, чтобы они не приехали сюда, я выскальзываю из-под головы и плеч Рыжей.

— Мне нужно ответить, — встаю, абсолютно голый, и смотрю на телефон. Шон, как я и думал.

Она недовольно стонет, потягиваясь и поднимая руки над головой, подразнивая меня пухлой нижней губой, в которую хочется впиться зубами.

Я улыбаюсь, натягиваю трусы и беру телефон.

— Я всего на минуту, вредина. Переживешь мое отсутствие.

Она улыбается в ответ.

— Может быть. Но если нет, я не боюсь смерти. Смерть придет за всеми нами, — дразнит она, и я мысленно отмечаю себе, что нужно будет наказать ее за это, с довольной ухмылкой на лице.

Я отвечаю на звонок и подношу телефон к уху:

— Шон, — говорю, выходя из спальни и проходя через гостиную на кухню.

— Не хочешь рассказать мне, почему я вернулся домой и нашел ебанное место преступления и отсутствие чертовой девчонки? — орет он, его голос дрожит от ярости.

— Успокойся на хрен, — говорю я, открывая шкаф и доставая стакан.

— Не говори мне успокоиться. Ты убил Килана. В моем гребанном доме! Он был твоим…

— Не смей называть его братом! — шиплю я сквозь зубы. — Он не был мне братом. Когда я вошел, он причинял боль Бьянке. Пытался ее изнасиловать, Шон! — эти слова разжигают во мне огонь ярости, и я хочу вернуться назад во времени, чтобы снова вонзить нож в его череп. — Он никогда не был одним из нас. Он не стоял за то, за что мы стоим. Он был просто больным ублюдком, который использовал братство как прикрытие для своего желания убивать. Именно таких людей я обычно убиваю. Я предупреждал его, что будет, если он не остановится.

— Это неважно, ты дал клятву!

— Клятву служить и защищать Хулиганов! Защищать тебя. Когда люди, которые работают на нас, крадут у нас, лгут нам, я их убиваю…

— Но мы не убиваем своих! Мне жаль девчонку, правда. Я бы расправился с Киланом по-нашему, потому что мы не одобряем такое поведение. Он был бы наказан по справедливости, Килл. Я бы дал тебе его, но…

— Ты думаешь, выбить из него дух в Круге — это справедливое наказание за то, что он сделал? Тебе не стоило держать ее там, если ты не мог обеспечить ее безопасность.

— Мне жаль, что ты так всё воспринимаешь, правда. Но мне нужно, чтобы ты привел ее обратно. Я не смогу объяснить парням…

— Нет, — моя спина напрягается болезненно. — Я не верну ее, и мне плевать, что ты им скажешь.

— Килл, я не прошу.

— Я всегда защищал братство. Я бы умер за тебя. Твою мать, когда-нибудь я, вероятно, так и сделаю. Если тебе нужно, чтобы я разоблачил план итальянцев, я выверну все гробы, пока не найду их скелеты. Если они выйдут за рамки, я перебью всех до единого, пока никого не останется. Но Бьянка больше не часть твоего плана. Теперь она со мной. Если кто-то к ней приблизится, я сожгу твою организацию до основания вместе с тобой. Понял меня?

— Смелый ход во имя твоего нового пристрастия, Килл.

— Понял меня? — спрашиваю я снова.

На линии раздается тяжелый выдох Шона, затем тишина.

Я никогда так не бросал вызов Шону. В этом никогда не возникало необходимости. Я был рад делать то, что мне говорят, потому что мне это нравится.

Мне нравится быть его Жнецом, его партнером в вершении правосудия. Между нами есть негласное понимание: не я лидер Хулиганов, а он. Но я и не работаю на него. Мы равны, сражаемся на одной стороне, за одно дело.

И прибыль огромна.

Именно такие трещины в броне приведут нас к гибели. Мы оба это знаем. Но я стою на своем. Это то, что я должен был делать с самого начала. Потому что я всегда знал, что Бьянка не принадлежит этому месту. Я мог думать, что она выполняет задание своего отца, но это длилось всего несколько минут. Я всегда знал, что она не должна находиться под крышей Шона. Не под защитой кого-либо, кроме меня.

Теперь Бьянка Росси со мной. И со мной она останется.

— Ладно, — его ирландский акцент становится сильнее, когда злость усиливается. — Она остается с тобой, договорились. Я расскажу Хулиганам, что сделал Килан. Скажу, что поддерживаю твои действия. Килл, я скажу им, что мы давно за ним наблюдали, и это была его последняя ошибка. Не могу позволить, чтобы они думали, что ты сорвался из-за итальянской птички. Это вызовет недоверие, с которым мы не сможем справиться. И, Килл?

На линии наступает напряженная пауза.