А в Петербурге идет настоящая «промышленная война». Только там в отличие от Москвы тон задают не металлисты, а текстильщики.
В середине 1896 года «Рабочий союз» вел усиленную агитацию среди пролетариев 42 фабрик и заводов Москвы и имел связь с 15 социал-демократическими организациями иных городов.
Это не может не радовать.
Но полиция тоже не дремала. Она регулярно «пропалывала» ряды союза, охотясь в основном за его руководителями.
Печально, тяжело терять товарищей.
Июнь 1896 года – арестовано 60 человек, членов союза.
Ноябрь 1896 года – арестовано 89 человек, членов союза.
Московский обер-полицмейстер Трепов в восторге докладывал директору департамента полиции: «Результаты ликвидации блестящи: взято несколько мимеографов, два нуда „Манифеста Коммунистической партии“, две пишущих машинки, масса краски, желатина, множество нелегальных печатных изданий».
Но Трепов ликовал преждевременно. Ему померещилось, что союзу нанесен смертельный удар.
А между тем 14 ноября, через два дня после арестов, филеры принесли московскому обер-полицмейстеру листовку. Ее подобрали на заводе:
«По поводу арестов»
«Наш союз, насчитывающий своих членов почти на всех фабриках и заводах Москвы, не может быть разрушен никакими преследованиями и погромами. Будем по-прежнему бороться под знаменем и руководством „Рабочего союза“, уверенные, что он приведет нас к победе». И снова стачки, забастовки.
На арматурном Гаккенталя, на «Гужоне», заводах Дангауэра, Густава Листа, Доброва, Набгольца. И новые аресты.
12 декабря 1896 года охранка добралась и до руководителей союза. Десять арестовано.
В результате союз возглавили студенты из Московского высшего технического училища и универсант Вацлав Боровский.
Апрель—май 1897 года – арестовано 70 членов союза во главе с Воровским.
Конечно, эти аресты ослабили союз, но не уничтожили его. Обзор жандармских дознаний за 1897 год пестрит данными о рабочих сходках, листовках, призывающих к стачкам, к объединению. А это означало, что и обескровленный союз живет, союз борется.
Именно в это время уцелевшие руководители союза и решили подтянуть свежие силы из ближайших к Москве городов. И конечно, Дубровинский давно был у них на примете.
Руководители союза могли надеяться, что Иосиф Федорович еще не успел попасть в сферу наблюдения охранки и полиции. Его ни разу не задерживали, не арестовывали, не обыскивали.
Но это было не совсем так. Действительно, до поры до времени полиция не трогала Дубровинского, но следила за каждым его шагом.
Как только Иосиф Федорович сошел с поезда, открылась первая страница дневника наружного наблюдения. Это свидетельствует о том, что калужские шпики передали Иосифа Федоровича московским филерам, что называется, с рук на руки.
«Дубровинский, Иосиф Федоров, курский мещанин, двадцати лет, приехавший девятнадцатого сентября тысяча восемьсот девяносто седьмого года из Калуги и поселившийся в № 16 меблированных комнат Беловой, в доме домовладельческого товарищества по Большому Казенному переулку, в пять часов пятьдесят минут дня отправился в дом Боровкова, на углу Первого Волхонского и Божедомского переулка, где живет потомственный дворянин Тамбовской губернии Андрей Нилов Елагин, двадцати семи лет, с женой Елизаветой Алексеевой, двадцати семи лет, куда за пять минут перед тем пришла дочь коллежского асессора Мария Николаевна Карнатовская. Пробыв здесь час тридцать минут, Дубровинский вернулся домой. Иосиф Федоров Дубровинский в девять часов тридцать минут утра отправился в дом Дондукова по Сергиевскому тупику (Симоновская слободка), где проживают рабочие: крестьянин Тульской губернии, Веневского уезда, Подхожинской волости, деревни Подхожинских выселок Петр Никифоров Ястребов-Чумин, двадцати трех лет, и крестьянин Московской губернии и уезда, Дурыкинской волости, села Савельева Иван Романов Романов, семнадцати лет, известные по наблюдению за студентом Московского университета Николаем Николаевым Розановым, арестованным седьмого ноября сего года. Здесь наблюдаемый пробыл час тридцать минут, после чего вышел с Ястребовым-Чуминым, на Таганской площади разделились: Дубровинский направился домой, а его спутник – в дом тридцать шесть (проходной, по Александровской слободе). В четыре часа дня Дубровинский вышел на Новинский бульвар, встретил переплетчика – сына крестьянина Волоколамского уезда, Бухоловской волости и села, Тимофея Елисеева Дроздова, двадцати двух лет, и отправился с ним Проточным переулком к Москве-реке; в Никольском переулке Дроздов наведался на десять минут в дом Де-Виллейн, после чего оба пошли в пивную по Предтеченскому переулку, где и оставались долгое время…»
Конечно, Дубровинский вскоре заметил слежку, И он не заблуждался насчет того, сколько ему еще осталось бродить на свободе.
В Москве Иосиф Федорович вошел в руководящую группу членов «Московского союза». Группа подобралась очень сильная. Здесь были и Дмитрий Ульянов, и Анна Ильинична Ульянова, и Марк Елизаров. В Москве оказались и товарищи по Курску и Орлу – Сергей Волынский, Лидия Семенова, Константин Минятов.
Немного позднее Николай Бауман подсчитал, что революционер-профессионал, если он, конечно, не отсиживается, а активно работает, может рассчитывать на два-три «чистых месяца», когда за ним еще нет слежки, потом месяц-другой он не столько работает, сколько играет в кошки-мышки со шпиками, потом, если вовремя не скрыться за границу, следует провал.
У Дубровинского не было «чистых месяцев». Но и в кошки-мышки ему было некогда играть. Целыми днями на ногах, из конца в конец Москвы, он организовывает новые кружки на заводах, ищет явочные квартиры, добывает литературу, пишет листовки и даже помогает организовывать стачки, подсказывая рабочим пункты их требований.
К концу 1897 года «Московский рабочий союз» был восстановлен. А в 1898 году по примеру петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса» стал именоваться московским «Союзом борьбы».
Но эта реорганизация была уже проведена без Дубровинского.
12 декабря 1897 года Иосиф Федорович вместе с другими руководителями союза был арестован.
Следствие закончилось. Ни Зубатов, ни жандармы не могли похвастаться обилием сведений о деятельности Дубровинского.
В «Записке о положении дознания, производящегося при Московском жандармском управлении по делу о „Рабочем союзе“, переданном обер-полицмейстером, при отношениях от 18 декабря 1897 года и 2 января 1898 года за № 15769 и 48» о Дубровинском было сказано:
«…У рабочего Ястребова по обыску обнаружено воззвание „Ко всем московским рабочим“, от „Июль 1897 г.“, по поводу сокращения с 1 января рабочего дня. Воззвание это он получил от Иосифа Дубровинского, которого признал за посещавшего его „Петровского“, и объяснил, что видался с ним после ареста Розанова, а ранее сего Дубровинский заходил к Ястребову, один раз в октябре, но не был им принят, так как не назвал общих знакомых. Розанов просил Ястребова устроить встречу с Дубровинский, Розанову незнакомым, чтобы условиться ходить кому-нибудь одному. Он был арестован. Очевидно, Розанов и Дубровинский адрес Ястребова получили от разных лиц. Рабочий Тимофей Дроздов, у которого обнаружен один экземпляр „Царь-Голод“, признал знакомство с Дубровинским, известным ему за Николая Петровского.
По обыску у Дубровинского взято 124 экземпляра воззвания „Ко всем московским рабочим“, 36 экземпляров сработанных на мимеографе программы вопросов для опроса рабочих, озаглавленной „Вопросы о положении рабочих в Москве“, 10 экземпляров известных брошюр „Касса рабочего союза“ 1896 года и другие издания.
Кружок Дубровинского. Знакомые Дубровинского студенты Иосиф Машин, взятый по обыску без результатов, и Сергей Волынский (из Курска) объяснили сношения с Дубровинским простым знакомством, а Волынский о происхождении отобранной у него известной брошюры Плеханова „Наши разногласия“ отказался дать объяснение так же, как и Елизавета Федорова, у которой обнаружен по обыску один экземпляр печатной брошюры „Царь-Голод“.
