Возможно, что он писал письма домой, даже наверное писал. И может быть, вспомнил договор, заключенный с Анной Адольфовной еще в Яранске: «Кто из нас будет иметь меньше значения для революции, тот возьмет на себя основную заботу о детях».

Основная выпала на долю Анны Адольфовны. Она сама признавалась, что семья старалась освободить Дубровинского от забот о себе. «Но его постоянно мучила мысль о том, что он не может в должной мере помогать нам. „Когда, дружище, ты станешь более справедливой, менее доброй, более злой?“ – спрашивал он меня в одном из писем».

Может быть, это письмо пришло из Финляндии?

…Недолго пробыл Иосиф Федорович среди сосен и в тишине – меньше месяца. Наверное, к нему приезжали товарищи из Питера. Не забывали и те, кто временно удалился в Финляндию, заметая следы.

Они рассказывали о незатихающей революционной борьбе, о том, что перед партией сейчас встал вопрос об объединении всех сил пролетариата. И не кто иной, как Ленин, потребовал созыва нового, IV съезда. Объединение с меньшевиками? Да. Но Ленин, выступая за объединение РСДРП, ставил условие – сохранение идейной и организационной самостоятельности большевиков.

Большевики должны прийти на съезд со своей платформой, чтобы не смазывались принципиальные разногласия. Ленин говорил о боевом соглашении с Другими революционными партиями, но и требовал решительного разоблачения их псевдосоциалистического существа.

Мог ли Иосиф Федорович долго высидеть в санатории? Конечно, нет. Уже в конце января он включился в подготовку IV Объединительного съезда РСДРП.

По заданию Петербургского комитета и лично Ленина Дубровинский объезжал заводы, фабрики, железнодорожные мастерские. Разъясняя позицию большевиков на предстоящем съезде, он выполнял привычную работу.

Дубровинский знал, как нужно разговаривать с рабочими. Он не умел просто отговорить заранее заготовленную речь, ответить на вопросы и, добившись нужной резолюции, спешить на следующее заседание. По давно укоренившейся привычке он обязательно входил во все мелочи партийной работы на заводе или фабрике. Делился своим богатейшим опытом партийного организатора.

И когда Иннокентий докладывал комитету о состоянии дел на конкретном предприятии, то поражал всех знанием таких деталей, таких мелочей, словно он сам вел эту работу.

Естественно, что Петербургский комитет очень широко использовал организаторский дар Дубровинского…

Но краток наезд Иосифа Федоровича в столицу.

И снова первопрестольная. Весна 1906 года обещала быть здесь бурной. Уже в первомайских забастовках участвовало только в Москве 60 тысяч рабочих. А ведь было еще и промышленное Подмосковье!

Теперь в Москве бастовали и текстильщики, и булочники, и портные. А за ними потянулись и металлисты.

В Московском комитете хорошо понимали, что эти отдельные стачки легко могут привести к всеобщей забастовке. А, как показывал опыт, всеобщая забастовка неизбежно завершится решительным политическим столкновением. Иными словами, восстанием. Но к такому столкновению не подготовлены ни рабочие, ни тем более другие слои населения, без участия которых невозможно победоносное восстание пролетариата.

Необходимо было усилить работу в легальных организациях и прежде всего в профсоюзах.

Профессиональные союзы в Москве возникали один за другим, несмотря на репрессии. Уже к лету 1906 года их насчитывалось 46, и они объединяли 48 тысяч человек. Московские большевики резко выступили против меньшевистской теории «нейтральности» профсоюзов. Раз уж партия взяла на себя руководство всеми проявлениями классовой борьбы, она должна руководить и профессиональной борьбой пролетариата.

При Московском комитете была организована специальная группа партийных работников и представителей правления каждого профсоюза. Эта группа и осуществляла партийное руководство профсоюзами.

Дубровинский очень скоро включился в эту работу. Именно тогда он сблизился с В. П. Ногиным, Д. Курским, Г. Лунцем.

Вместе с Курским Иосиф Федорович участвует в организации новых профессиональных союзов, помогает Ногину в его нелегкой работе по руководству областным бюро профсоюзов.

Но это действительно было беспокойное лето. Вскоре Дубровинский опять распрощался с Москвой.

В Свеаборге, на кораблях Балтийского флота, в Кронштадте готовилось новое восстание моряков. Готовилось большевиками. Но так же, как и в октябре 1905 года, оно вспыхнуло внезапно, задолго до намеченных сроков. И в этом были повинны подстрекатели – эсеры.

Неизвестно, когда Дубровинский приехал в Петербург. Но бесспорно, что в середине июля он уже был там и вошел в городской Комитет петербургской военной организации.

На Ямской улице, в доме № 21, в не очень-то уютной квартире сестер Веры и Людмилы Менжинских, Иосиф Федорович не однажды встречался с Лениным, Крупской, Вячеславом Рудольфовичем Менжинским, тоже членом «военки» и притом еще и членом редакции газеты «Казарма».

Иосифу Федоровичу пришлось еще раз припомнить подробности прошлогоднего выступления матросов. Его опыт мог очень пригодиться военной организации большевиков.

20 июля рано-рано утром из Кронштадта пришло известие, что этой ночью в крепости началось восстание. И так же, как в Свеаборге, преждевременно. В Свеаборге еще шли бои, но было ясно – там восстание обречено. Руководители «военки» узнали, что Кронштадтская партийная организация буквально накануне восстания была ослаблена арестами.

Днем Иосиф Федорович, Ф. Гусаров, А. Малоземов были в Кронштадте. Но их приезд уже ничего не мог изменить. Моряки сражались отчаянно. Но к вечеру того же 20 июля они были разгромлены. Гусарова и Малоземова схватили. Арестовали Мануильского и Егора Канопула – членов военной организации Петербургского комитета и руководителей восстания.

Дубровинскому и на сей раз удалось избегнуть ареста. Он возвращался в Петербург один. И можно представить, с каким настроением, с каким смятением в душе. Ведь его товарищам Гусарову и Малоземову, Мануильскому и Канопулу грозила смерть. (Канопул был расстрелян, Гусаров и Малоземов отправлены на каторгу, Мануильский выслан на поселение.)

В Петербурге его ожидал новый удар. Оказывается, вечером 19 июля, когда в квартире сестер Менжинских он, как обычно, должен был встретиться с Лениным, Крупской и другими членами большевистского центра, чтобы обсудить все вопросы, связанные с восстанием моряков в Свеаборге, на другой квартире, члена Военного комитета А. Харика, были арестованы Менжинский, Браудо, Фрумкин, то есть почти вся новая редакция газеты «Казарма».

Только благодаря находчивости Вячеслава Рудольфовича, назвавшегося чужим именем Деканского, полиция не сразу произвела налет на его квартиру и на квартиру его сестер. Это спасло от ареста Ленина, Крупскую, Иннокентия и других членов большевистского центра.

Да, охранка за эти годы революции тоже кое-чему научилась. Ее удары стали слишком часто попадать в цель.

Все лето и осень 1906 года Иосиф Федорович курсирует между Петербургом и Москвой. Выезжает он и в другие города Центрального промышленного района, подготавливая I областную конференцию этого района. Она должна восстановить Московскую областную организацию РСДРП, объединить более 14 тысяч членов партии.

Владимир Ильич хотел присутствовать на конференции, но из-за слежки не приехал.

Дубровинский активно участвует в ее работе, выступает с докладами, в прениях, редактирует резолюции…

Возможно, что в это беспокойное лето Иосиф Федорович и заезжал домой в Орел. Его тревожила болезнь матери. Но он не мог подолгу задерживаться около больной…

Любовь Леонтьевна умерла. И ему не пришлось присутствовать даже на ее похоронах. Это был тяжелый удар для Дубровинского. Он очень любил мать. Всегда считался с ее мнением. И был вечно благодарен ей и за помощь в трудную минуту, и за ласковое слово, и за любовь, которой она окружила его семью.

Российские контрасты иногда бывают поразительны. Полчаса езды от Петербурга в сторону Выборга – все напоминает о том, что на дворе февраль года не 1905-го, а 1907-го. В вагоне поезда мало штатских и полно кокард. Чины полиции, жандармы ведут себя развязно, не то что в пятом. Громко гогочут, развалясь на полках, гремят шашками, бренчат шпорами. Шинели нараспашку, на мундирах у многих офицеров соцветия новеньких, еще не успевших пожухнуть орденов. Жандармы самодовольно поглядывают на них, крутят усы: «Де, мол, знай наших! И на нас пролился дождь царских милостей, не то что прежде! Ныне голубое в моде». Штатские жмутся по углам, молча уступают места, в глаза не смотрят.