– У меня есть кандидатура на роль Дайи, – сказал он сухо.

Никто не скрыл своего удивления. Кто бы это мог быть? Разве это вообще кто-то мог быть?

Только спешить говорить Исида-сан не стал, держал нас в напряжении, но стоило самому открыть рот, как он продолжил:

– Он выступит с вами послезавтра.

– Хорошо, – кивнул я. – Когда мы с ним познакомимся?

– Послезавтра.

– П-подождите, – я часто заморгал, всматриваясь в менеджера, – нам нужно же вместе тренироваться! Как это, он придёт послезавтра? Вам не кажется?.. – Я понимал, что перегибаю палку, но, если быть честными, то это выступление будет последним.

И всем это понятно. Не хотелось бы, чтобы меня похоронили рядом с неизвестным фронтменом, который поёт и танцует хуже меня. Который даже мне в подмётки не годится.

– Он попросил, – спокойно ответил менеджер. – Мы долго это обсуждали, но он заверил меня, что проблем не будет.

«Заверил!?» – Я силой давил в себе гнев.

– Я видел его в работе, и могу сказать, что Дайе он не уступает.

Пусть менеджер видел, мы не видели!..

Сафа тронул меня за плечо и покачал головой. Остыть мне надо. Не кричать, не соваться, не задавать тупые вопросы. Нужно держать себя в руках, нужно принять свою участь, как она есть. Раз мы провалимся, так провалимся. Этому кенкьюсей, которого наверняка только взяли, посчастливится один раз выйти на сцену. И хватит. Раз такие условия ставит.

Менеджер лишь напомнил о том, что мы должны будем сделать. Напомнил смотреть в расписание. Напомнил следить за питанием и отдыхом.

Когда он ушёл, все выдохнули.

– Вот это номер, – сказал Эме.

– Просто сделаем, что обычно, – вставил я, – если этот парень не будет поспевать за нами – его проблемы.

– Ты уже представил, как вышвырнешь его послезавтра со сцены? – поймал он мой настрой.

– Пусть не думает, что всё будет по его указке.

– Но разве это не странно? – задумался Сафа. – Что так скоро и… проще было бы ему совсем не выступать, чем выступать так скоро, при этом не связавшись с нами.

– Всё это какой-то фарс, – раздражался я дальше. – Наверное, это от отчаяния. – Улыбнулся, а сам думаю, как не отчаяться вместе с ними.

Брать кого-то вместо Дайи. Сейчас. На запись. Сумасшествие.

– Выдохни, – посоветовал Сафа. – Остаётся только ждать этого гения и надеяться, что Исида-сан не ошибся.

– Ну да.

Сегодня в душе я молился о другом. Чтобы никто не приходил. Не надо никого. Никто не будет лучше, верно? Это всё обман. Просто уже не осталось вариантов. Придёт кенкьюсей, которому ещё годы нужно тренироваться, и опозориться на телевидении, а потом и в LINE. Никто молчать не будет. А потом будем опозорены мы, как остатки драгоценных камней, хоть нас и количественно больше.

Глупость. Дело не в количестве, а в качестве, которым обладал единственный алмаз.

Стоп.

Этот на замене… тоже будет Дайей? Тоже будет алмазом? Раз он на замене?

Один хлопок, второй. Звонче. Громче. Чтобы вода расходилась.

Поклон до крана, второй ещё ниже.

Нам нужно прожить ещё немного. Ещё чуть-чуть. Но не умирать настолько мучительно и ужасно, под крошащие череп негодования толпы, которая не получила своего единственного фронтмена.

Нам это же оказалось не нужно. Правда. Вот правда.

***

О сне пришлось забыть. Забыть и о том, что изначально танец должен вызвать чувства, даже если он будет неидеальным. Такой простой постулат, но… зачем? Если ты дерьмово танцуешь, ты только донесёшь до остальных, каким же хорошим был фронтмен и какими же убогими были подделки вокруг него.

Нельзя сдавать позиции. Не хочу. Лишаться этого – нет, никогда.

Перед записью нас гримируют, а новичка так и не было видно. Новичку дали прозвище Анба – янтарь. Не алмаз. Значит, не замена?

Это не серьёзно.

Но жёлтая звезда на его правом глазу должна быть обязательно. Он же фронтмен. У меня красный треугольник, у Эме – зелёный, у Сафы – синий прямоугольник, у Аме – фиолетовый. Всё под цвета. Чтобы нас хоть как-то отличали те, кто пришёл смотреть на главного.

А главного и не осталось.

Нарисуют звезду? Или что-то другое? Оставят символ? Или смоют всё подчистую?

Мы выходим на сцену, а на лицах съёмочной группы полное отчуждение, разочарование. Они ничего от нас не ждут. Они думают так же, как и все: «Прошёл месяц со смерти Накамуры Койоу, прошёл месяц бесполезных трепыханий «Хоусэки», прошёл месяц, а значит, можно умереть».

Я и Сафа встаём на колено с правой стороны, а Эме и Аме – с левой. В центре угла остаётся пустое пространство. Оно принадлежало Дайе, теперь должно будет принадлежать Анбе. Кем бы он ни был. Как бы себя не вёл. Чего бы ни знал и чему бы ни научился.

Запись начинается, и я вдыхаю напряжённый, раскалённый воздух, смотрю на свои кроссовки и думаю, что в самую пору побежать на камеру, вырвать её и снимать нас. Ни какого-то там мальчишку, который получил с ничего своё прозвище и место, а нас, которые трудились на группу три года. А до этого ещё больше ходили в кенкьюсей.

Музыка. Веселье начинается. Но до того, как звучат первые слова, я чувствую, как лёгкая ладонь касается плеча, а потом в поле зрения врывается янтарный ураган.

Его голос ниже, чем у Дайи, но он не менее заразителен. Я чуть ли не начинаю слушать, следить за ним, вместо того чтобы начать танцевать. Он исполняет каждое движение быстрее меня, на долю микросекунды, которую я никогда не дотягивал. Он слышал звук и двигался вместе с ним, а не за ним.

Со спины я видел, что он и ниже, и худее, а вот волосы выбелены. С левой стороны собраны в маленькие косички. Правая рука держит микрофон, но это не сковывает его. Нет. Это делает его ещё более свободным, чем каждого из нас микрофон на ухе.

Каждый поражён, как и я. Даже съёмочная группа, которой не было до нашего провала, упивалась нашим возрождением. Это было оно. Менеджер не обманул… Нет. Это правда! Это чудо! Мы живы!

Это заставляет и меня самого улыбаться, и двигаться быстрее, пытаться догнать янтарь, который блестит перед глазами и быстро меняется местами.

Звезда на левом глазу, а не на правом. И улыбка… улыбка именно такая, которую ты ожидаешь от айдола – милая и настоящая. Настоящая, даже если фальшивая.

Он так походил на Дайю, что мне было сложно оторвать взгляд… я должен был смотреть в камеру, улыбаться людям там, которые видели, как новый набор побрякушек мелькает. Как среди подделок появилась новая драгоценность, которая обращается к ним, которая блестит и призывает их.

«Смотрите на меня. Я здесь. Видите? Слышите? А что вы чувствуете? Огонь, верно? Это огонь ваших чувств!»

Это был огонь чувств, которые я переживал, когда мы замерли, а музыка закончилась.

Анба дышал устало, но спокойно, он не сводил взгляда с камеры, не снимал улыбки. Я думаю, им был покорён каждый, кто оказался в этой комнате, и неожиданно в LINE узнали о новом даровании.

Где оно пряталось? Кто его нашёл? Он – спаситель «Хоусэки», которые должны были сегодня окончательно разбиться, претвориться в пыль, но нет. Он всех собрал, всех привёл к исполнению мечты – «Мы будем дальше жить».

Это была самая приятная съёмка за последний месяц. Съёмочная команда и айдолы поблагодарили друг друга, и можно было уйти со сцены, можно было снять образ. Можно было его откинуть. Можно было, только…

– Это было нечто, – сказал я за спиной Анба.

Он сразу понял, что речь о нём.

– Точно! Я не ожидал, что так будет, Исихара-семпай!

Он знал моё имя. Конечно, знал. Не мог не знать.

– Вы потрясающие! – Анба обернулся к нам и заразил всех приветливой улыбкой. – Извините, что не пришёл раньше, – и поклонился, как подобает. – Это было необходимо для эффекта неожиданности.

– Повезло, что именно такой эффект получился, – заметил понуро Аме.

– Я не имел права вас подвести! – заверил нас Анба.

Менеджер не скрывал своего восторга. Он нашёл ещё одну золотую жилу, которая тоже носила жёлтый цвет.