Я рад, что мои сестры знают его другую версию, но все же я хочу, чтобы сейчас наши отношения были другими, особенно когда он наконец входит в дверь и мои сестры бросаются к нему в объятия.

— Привет, Гэр. — Он сжимает мое плечо. — Извини, я пропустил ужин. Чем занимаетесь? — Его глаза усталые и покрасневшие, и он ненадолго задерживает взгляд на мне. Мозг подсказывает мне поискать в воздухе любой намек на ванильную пряность, дымный аромат его любимого напитка. Сердце напоминает мозгу, что мы ему доверяем.

— Мы собираемся смотреть отчетный танцевальный концерт девушки Гаррета, — говорит ему Габби, когда я настраиваю прямую трансляцию.

— Она не его девушка, — бормочет Алекса.

Я сжимаю ее колено.

— Спасибо, Лекс.

Я опускаюсь на диван, когда группа балерин выходит на сцену, и Габби прижимается ко мне, Стефи сидит на полу между моих ног. Алекса смотрит на нас с Габби и медленно, чертовски медленно, начинает придвигаться ближе.

Ухмыляясь, я хватаю ее, притягивая к себе.

— Иди сюда, ты.

Она хихикает, расслабляясь рядом со мной, и папа улыбается нам.

Он хлопает кулаком в ладонь, когда моя мама находит свободное место.

— Э-э, вы не возражаете, если я… присоединюсь к вам?

— Конечно нет, — говорю я ему. Он улыбается, мгновенно превращаясь из неловкого в восторженного, и это чертовски напоминает мне меня во время тех самых первых встреч с Дженни.

Он заваривает для всех по кружке горячего шоколада, добавляет маршмеллоу и выключает свет.

— Которая из них твоя девушка?

— Она не моя… — Я вздыхаю, вытирая рукой лицо, но когда прожектор освещает танцоров, когда начинается музыка и тело Дженни оживает, я тянусь к экрану. — Вот она.

Я не уверен, что когда-либо видел что-то настолько потрясающее. На ней темно-изумрудное платье, её длинные волосы заплетены лентой цвета шампанского. Когда она плывет по сцене — она затмевает всех. Каждый прыжок, каждое вращение, все, что она делает, выглядит легко и естественно, словно она была рождена для этого.

Дженни и Саймон — продолжение друг друга, всегда так или иначе соприкасающиеся. Кажется, он знает, где она, даже когда не видит ее, и странное чувство охватывает меня, будто я хочу взять ее за руку и притянуть к себе, спрятать ее, чтобы она была только моей.

Я выбрасываю эти мысли из головы, сосредотачиваясь на моей любимой девушке, которая танцует несколько номеров на протяжении девяностаминутного концерта, и все это время моя семья комментирует, как изящно она двигается. В конце Дженни выходит на сцену последней, моя грудь переполняется гордостью, и я долго не ложусь спать, чтобы рассказать ей об этом, когда она позвонит.

Когда фотография Дженни ярким лучом озаряет мой экран, я осознаю, почему «солнышко» — это идеальное прозвище для нее. Потому что она излучает его, и, когда она так широко улыбается, на щеках появляются ямочки, а ее голубые глаза блестят от волнения, она, блять, светится.

— Что думаешь? — Возможно, она вибрирует от волнения.

— Ты была невероятна, Дженни.

Ее глаза искрятся от возбуждения.

— Ты действительно так думаешь?

— Я так горжусь тобой. От твоего вида захватывало дух.

Она теребит бантик на конце своей косы.

— Я думала о тебе во время выступления. Я… я не была уверена, что ты все еще собираешься смотреть. Ты не ответил на мой звонок прошлой ночью, поэтому я подумала, может быть… — Она поднимает плечо и позволяет ему упасть. — Я не знаю. Забудь об этом. Это глупо.

— Расскажи мне.

— Не знаю. Наверное, я подумала, что ты уехал домой и, возможно, забыл обо мне. — Ее лицо вспыхивает, и она машет рукой в воздухе. — Глупая.

Я еще не совсем разобрался почему, но слова Дженни вызывают у меня в груди боль, которой раньше не было. Она — загадка, эта смелая, уверенная в себе женщина, которая отказывается вступать в отношения, но при этом всегда, кажется, ждет подвоха. Она будто ожидает, что в любой момент я уйду, как будто эти отношения ценны для меня не так, как для нее.

— Разве мы уже не говорили о том, что я по тебе очень скучаю?

Дженни перекидывает косу через плечо.

— Так и есть. Ты без меня не выживешь.

Я хихикаю, растягиваясь на маленькой кровати и закидывая руку за голову.

— Прости, я пропустил твой звонок прошлой ночью. Я съел так много лобстера, что вырубился в девять и проспал четырнадцать часов подряд. Ты подумала, что я игнорирую тебя?

Она подтягивает колени к груди, виновато улыбается. Ее зубы прикусывают нижнюю губу. Наконец, она набирается смелости сказать то, что хочет.

— Сделаешь мне одолжение? Когда ты захочешь прекратить это, например, если ты встретишь кого-то и захочешь переспать, начать встречаться или что-то в этом роде, ты прекратишь наши отношения до того, как с этим человеком что-нибудь случится? Я не хочу чувствовать себя глупо или что-то типа того.

Ее вопрос застает меня врасплох, но я удивляюсь каждый раз, когда она показывает мне свою уязвимость. Раньше она говорила, что хотела бы заглянуть в мою голову, но в последнее время я обнаруживаю, что хотел бы заглянуть в ее.

— «Закрытые» отношения, помнишь? Больше никого не будет.

Дженни закатывает глаза.

— Гаррет, ты богатый профессиональный хоккеист. И ты чертовски горяч. Ты постоянно встречаешься с девушками.

— Конечно, и если они замечают только это, то они не для меня.

Стыд исказил ее тонкие черты.

— Я не имела в виду… Я знаю, что в тебе есть нечто большее, Гаррет.

— Я не хочу, чтобы ты сомневалась в нас. Да, я встречаюсь со многими девушками, и, по общему признанию, я мог бы заниматься этим с любой из них. Но есть причина, по которой я делаю это с тобой. Ты мне нравишься, Дженни. Ты веселая и с тобой я улыбаюсь. Мне нравится командовать тобой в спальне, а тебе нравится командовать мной в остальное время. Мы совместимы, и между нами невероятная химия, вот почему я думаю, что наши отношения сработают. Вдобавок ко всему, ты быстро поднимаешься на вершину списка моих лучших друзей.

Ее носик мило морщится.

— Ты просто мне льстишь.

Что неправда. Не знаю, когда она стала моим самым любимым человеком, но это так. Ловлю себя на том, что думаю о ней, когда гуляю с ребятами после игры или разминаюсь на льду. Я пишу ей без всякой причины, просто мне нравится с ней разговаривать.

Мне весело дома, я встречаюсь со старыми друзьями, провожу Рождество со своей семьей, но я не могу дождаться, когда вернусь домой, и проведу вечер, напоминая Дженни, как мне нравится ее компания. Потому что по какой-то долбаной причине, я думаю, она может считать себя подружкой-на-одну-ночь.

— К тому же, наши снеговики на моей елке выглядят рядом друг с другом просто бомбически.

Дженни смеется, и затянувшееся напряжение рассеивается, ее плечи опускаются, когда она оживленно рассказывает о концерте, на который Картер пригласил всех после.

У меня два часа ночи, а у нее десять вечера. Я спрашиваю Дженни:

— Если бы ты могла проснуться завтра и получить на Рождество то, чего ты больше всего хочешь, что бы это было? — Я жалею о сказанном, как только слова слетают с моих губ, и еще больше жалею, когда взгляд Дженни вспыхивает, свет в ее глазах тускнеет.

Я знаю ответ. Это то, чего хочет любой человек, который потерял кого-то особенного.

Больше времени. Еще одно объятие. Прощание, которого не было.

Дженни тянется к невидимому медальону, который должен висеть у нее на шее.

— Принцесса Жвачку. Это глупо, я знаю. Это всего лишь мягкая игрушка, просто ожерелье. Я не могу вернуть своего папу, но… по крайней мере, я могу носить его с собой.

Затем она удивляет меня широкой и ослепительной улыбкой. В ее глазах глубокая грусть, но она улыбается самой ослепительной улыбкой, которую я когда-либо видел.

— Ты когда-нибудь смотрел «Ловушку для родителей»? Это был мой любимый фильм в детстве. У Энни и ее дворецкого было тайное рукопожатие. Это было суперсложное, необычное рукопожатие. Мы с папой часами изучали его. Мы делали это каждый день. Каждый божий день. Перед тем, как он уходил на работу, перед тем, как укладывал меня спать. — Она задумчиво улыбается. — Думаю, если бы я могла получить что-нибудь, что-нибудь, что было бы на самом деле возможно… это была возможность сделать это рукопожатие. — Она машет рукой в воздухе. — Чего бы хотел ты?