— Ладно, но он сидит сзади.
Адам открывает дверь, и с крыльца нам улыбается Джексон.
— Чур, я спереди! — кричит он, и быстро бросается к грузовику Адама. Я его ненавижу.
* * *
— Тебе обязательно было брать самую большую? — Адам ворчит, когда мы запихиваем мою рождественскую елку в кузов его пикапа.
— Самая большая у меня, — утверждает Джексон.
Я подталкиваю его через сосновые иголки.
— Ой, да конечно.
— Самое большое дерево под стать самому большому члену.
— Ты самый большой мудак, это уж точно.
Адам вздыхает.
— Мне следовало пойти с парами. Тогда бы я не чувствовал себя сейчас отцом-одиночкой, и у моя рождественская елка появилась бы две недели назад.
— Да, и ты бы пропустил все самое интересное, — говорю я, затем хлопаю Джексона по руке, давая пять.
Ладно, сегодня он был не самым худшим, но и не самым лучшим компаньоном. Терпимым. Пара забавных шуток тут и там. Он нормальный. Кроме того, я знаю, каково это — приходить в новую команду одному и надеяться, что кто-нибудь примет тебя в коллектив.
Тем не менее, к тому времени, как мы заканчиваем обед, Джексон уже не кажется таким одиноким. Ему удалось раздобыть номера телефонов хозяйки и официантки таким образом, что они не знали друг о друге. Он уговаривает одну на ужин сегодня вечером, Адам направляется в Second Chance, чтобы поволонтерить, а я ссорюсь с Дженни по смс.
— Я, наверное, мог бы пригласить обеих девочек куда-нибудь сегодня вечером, и ты мог бы присоединиться к нам, Андерсен, — говорит Джексон, когда мы забираемся в пикап Адама. — Если тебе нужна помощь в поиске девушки.
— Мне не нужна помощь в поиске девушки, придурковафель, — ворчу я, набирая сообщение.
Я: Можешь ты хотя покапризничать у меня дома?
Солнышко: БОЖЕ! Ты как будто одержим мной или что-то в этом роде.
Я: Так и есть. Пожалуйста? Я уезжаю завтра и вернусь только после Рождества.
Солнышко: Я не могу, окей?? У меня месячные.
Я: Окей, и??
— Ты только что назвал меня придурковафлей? Что это вообще за хуйня?
Честно говоря, я не знаю. Я провожу много времени с Дженни. Ее оскорбления, мягко скажем, красочные, и они передались мне. Несколько дней вдали от нее, вероятно, пойдут мне на пользу.
Но Рождество еще не наступило, поэтому я отправляю еще одно сообщение с десятью вопросительными знаками.
Солнышко: У меня. НАЧАЛИСЬ. МЕСЯЧНЫЕ.
Я наклоняюсь между передними сиденьями.
— Эй, почему девушка не хочет тусоваться, когда у нее месячные? Они действительно такие раздражительные?
— Какова природа наших отношений? — Спрашивает Джексон.
Я морщу нос.
— А?
— Физическая или эмоциональная?
— Э-э, физическая. — Верно? Может быть, эмоциональная тоже? Тьфу, я не знаю. Мне нравится лизать ее киску, щекотать ей спину, пока мы смотрим телевизор, и это круто, когда она рассказывает мне то, чего больше никто не знает. — Я не знаю, — со стоном признаюсь я, откидываясь на спинку сиденья.
Подозрительный, пугающий взгляд Адама встречается с моим в зеркале заднего вида.
— Физическая, — быстро уточняю я. — Просто девушка, с которой я… трахаюсь. — Я хмурюсь. Это звучит неправильно. Отношения с Дженни для меня больше, чем просто секс.
— Вот тебе и причина, — отвечает Джексон. — Если у нее месячные, ты мало что сможешь сделать, чтобы потрахаться.
— О. — Я барабаню пальцами по коленям, затем снова наклоняюсь к ним, кладя руки им на плечи. — Значит ли это, что она не хочет тусоваться со мной, если речь не идет о сексе?
Джексон медленно расплывается в улыбке.
— Это значит, что она дает тебе возможность выйти, чувак. Она говорит тебе об этом сейчас, чтобы ты не приходил в надежде получить что-нибудь. Будь благодарен.
Наверное так и есть, но чем дольше я размышляю над его словами, тем больше они мне не нравятся.
Наверное поэтому несколько часов спустя, когда елка уже поднята и ужин подан, я спускаюсь на двадцать первый этаж.
— Уходи! — Дженни кричит через дверь, когда я стучу.
Я стучу снова, громче.
— Я уже говорила тебе, Эмили! У меня нет никакого гребаного вина! Извини, я трезвенница! Только если у тебя нет для меня бутылочки Ben & Jerry's, оставь меня здесь, я умру спокойно!
Ха. Я никогда не был так благодарен за то, что между мной и моими младшими сестрами столько лет разницы.
Я дергаю за ручку и радуюсь, когда дверь распахивается. Однако в ту секунду, когда я переступаю порог, я раздумываю о том, чтобы повернуть обратно.
Дженни яростно рыдает, волосы в беспорядке свалялись у нее на макушке. На полу валяются салфетки, а на кофейном столике лежит открытый тюбик теста для печенья.
Она бросает зернышко попкорна в телевизор.
— Я ненавижу тебя, ты злая… улитка! Тебе не следовало брать его к себе, если ты не мог о нем позаботиться. — Она вытягивает руку, указывая на мультяшного лиса по телевизору. — Посмотри на его милое личико! Как ты мог так с ним поступить? Он твоя семья!
— Черт возьми, Господи. Так ты горячая штучка даже когда разбита?
Дженни вскрикивает, скатывается с дивана и врезается в кофейный столик. Она садится, волосы выбиваются из ее пучка. Она сдувает густую волну с лица, открывая заплаканные щеки и красные глаза.
— Гаррет! Убирайся! Почему ты здесь? Кто тебя впустил? Что ты делаешь?
— Видимо, смотрю, как ты плачешь. Опять.
Она яростно указывает на телевизор.
— Старая леди оставляет его в лесу совсем одного! Темно и идет дождь, а он не понимает! Она же должна любить его! Нельзя бросать того, кого любишь! — Она смахивает слезы, текущие по ее лицу, и я поднимаю ее, обнимаю, растираю спину, пока мы, обнявшись, раскачиваемся.
— Тссс. Все в порядке.
— Она такая злая, — тихо плачет Дженни, вытирая лицо о мое плечо. Она икает и отстраняется, протирая глаза кулаками. — Тод этого не заслуживает.
— Нет, не заслуживает, ты права. — Я целую ее в лоб и похлопываю по заднице. — Иди надень штаны. Ты не можешь ехать в лифте в нижнем белье, и ты не проведешь здесь всю ночь, рыдая над мультфильмами Дисней.
Нос Дженни порозовел, губы распухли, но когда слова наконец доходят до нее, она все равно умудряется выглядеть так, словно готова оторвать мне яйца.
— У меня месячные.
— Да, ты уже говорила. И что?
— То, что ты не хочешь тусоваться со мной во время месячных! Я голодная и рычу, как медведь, эмоциональная, как двухлетка, которая пропустил время сна, и ты ничего не получишь!
— Не хочу тебя огорчать, солнышко, но ты всегда голодная, ворчливая и эмоциональная. Но, эй. — Я беру ее влажное лицо в свои руки. — Ты моя голодная, рычащая, эмоциональная медведица. — Я целую ее в губы. — Давай. Мне нужна помощь кое с чем. И я обещаю накормить тебя.
Она медленно отступает назад, скептически глядя на меня, а я осматриваю ее беспорядок. Помимо салфеток и теста для печенья, на кофейном столике лицевой стороной вниз лежит фотография в рамке. Я переворачиваю ее, и улыбаюсь голубоглазой брюнетке, с широкой улыбкой, сидит на плече своего отца, сжимает в руках розового кролика Принцессу Жвачку. На ее шее висит серебряный медальон, едва заметный на фотографии, и мое сердце разрывается от боли за нее.
Когда Дженни появляется снова, на ней моя толстовка с капюшоном и спортивные штаны, а я остаюсь довольным тем, что никогда не получу их обратно.
Я выхожу вслед за ней за дверь и захожу в лифт, она вздыхает.
— Надеюсь, что у тебя есть мороженое, Гаррет.
— Первое, что я положил в свою тележку покупок для тебя. — Я веду ее в свою квартиру. — Я накормлю тебя мороженым, но сначала ты должна помочь мне, — я указываю на елку, коробки с украшениями на полу, — с этим.
Дженни визжит, взмахивая руками.
— Мы будем украшать елку? — Она бросается к ней, пальцы порхают по сосновым иголкам, глаза блестят от удивления. — Мы не украшали дом с тех пор, как умер мой папа. Маме от этого грустно. Я думала, мне тоже от этого грустно, но теперь… теперь я думаю, что это просто еще одна вещь, которой нам не хватает. — Она одаривает меня благодарной, захватывающей мой дух улыбкой, и крепко обнимает. — Спасибо, что позвал меня присоединиться. — Ее глаза загораются. — У тебя есть горячий шоколад? Нам понадобится горячий шоколад, если мы будем украшать квартиру. И рождественская музыка. Можно я надену звезду на макушку? Мой папа всегда сажал меня к себе на плечи. Это была моя любимая часть вечера. — Она еще раз сжимает меня в объятиях, и открывает коробку с украшениями.