– Извините. – Я глянул на часы, на зеркало, да и па сосуд – несколько спаянных вместе бутылочек. Они целехонькие стояли на полке. – Что-то не вижу следов падения.

– Так и не было удара! – Она всплеснула руками. Ее глаза стали ярко-голубыми от восторга. – Не было. Открыла глаза и вижу: на полу сосуд. Ни единой трещинки… А через минуту… рядом с бутылочками: видите? Похоже на домик – ламподофор, культовый светильник, его тоже сын привез; их обычно делают из металла, а этот – керамический, только цепочка из меди – срывается и летит в открытую форточку… Но вдруг резко!.. И на подоконник. – Старушка плавно повела рукой. – Вскоре перестало работать радио… А ночью кто-то вселился в тахту. Верите, она разгуливала по комнате. Ох!.. – вскрикнула она и поспешила на кухню.

Запахло подгоревшей картошкой. Я снял с полки сросшиеся бутылочки, вытянул одну из пробок, понюхал ее – запах речной тины. И… Что такое?.. Пробка, будто ее кто вырвал из моих пальцев, взвилась к потолку и со свистом стала летать по комнате… Миг… и стала на место. Чуть не выронил сосуд от неожиданности. Поставил, от греха, на место и услышал звук, словно палкой провели по жердочкам частого забора, – карандаш, ставший вертикально, еще раз дал «очередь» по гладкой крышке стола и, переломившись пополам, скатился на пол. Тень стала метаться над моей головой. Глянул вверх – раскачивается люстра.

– Напугались? – спросила старушка, возникшая в проеме двери. Улыбнулась – леший меня побери, если в этот момент ее глаза не стали вдруг зелеными, – и строго спросила: – Что т-такое? – И погрозила пальцем. – Как вам не стыдно!

И нахмурилась, оглядывая комнату. Всякое движение прекратилось.

– Пожалуй, я пойду. – Я отступил к двери.

– Куда же вы? Мы сейчас чаю попьем… Может, и пообедаете со мной? Правда, картофель немного пригорел, но у меня есть кусочек замечательной ветчины.

– Что вы думаете обо всем, что происходит в вашей квартире?

– Я?.. Право, не знаю. Может… Только не смейтесь, прошу вас. Может, это от… от какой-нибудь вещи, привезенной из Алжира? Кто знает, что могут тамошние колдуны. Моя сестра как-то однажды познакомилась с африканцем…

– Нам надо показаться психиатру, – сказал я, отодвигая старушку, загородившую собой дверь. – Не может быть, чтоб карандаш скакал по столу.

На вокзале, в указанной Поляковым камере, нашел картонную коробку, где оказалось все, что мне требовалось купить. Шутка миллионера, подумал я, сидя в электричке. И где только они умудрились купить импортный крем для бритья? Крем я решил оставить себе – друзьям хватит и стирального порошка с зубной пастой… И все же, что происходило в комнате старушки? И почему Поляков узнал об этом еще вчера? Пророчество? Может, трюк? Если трюк, сценка с участием фокусницы – здорово выполнено. Зачем же Полякову дурачить меня? Кто я, чтоб привлечь внимание миллионера?

Состоявшаяся встреча с Архелаей не внесла никакой ясности. Напротив, еще сильней все запутала. Ворожея оказалась не такой старой, как я представлял ее себе, читая рукопись Полякова.

– Как вам тут? – спросил я после бесполезных попыток узнать: были ли Поляков и Стоценко в мире гномов или им все это пригрезилось?

– Хороший пансионат. Кормят, чистая постель… Уважительность. – Старушка выдавливала из себя слова. – Прекрасный воздух.

Она повернулась, чтоб придержать край распахнувшегося халата, тронутого ветерком. Я заметил цифру «тринадцать» на белой майке и вспомнил эпизод в повести Полякова, когда тот видел старуху в погребе в точно такой же майке.

– Мы платим кооперативу большие деньги, – встрял Поляков. – «Посох» арендует здесь больше половины мест.

– Он, – я кивнул на Полякова, – показывал мне медную штуковину с зелеными алмазами, – сказал я, глядя в отрешенное лицо старухи. – Говорит, с ее помощью можно попасть в мир гномов. Правда? Архелая покопалась в карманах халата.

– Такая? – спросила она, подкинув на ладони точно такую же пуговицу, что показывал мне Поляков. Усмехнулась и стала раскачиваться в кресле-качалке. – Придет время – и уйду в космос. Сил нет, сударь, чтоб попасть туда с помощью кастаньет. – Она спрятала сверкнувший на солнце кругляш и закрыла глаза.

– Как твои дела, Поляков? – спросила она через минуту, продолжая раскачиваться.

– Убедил начальство. – Поляков подмигнул мне. – Всякие преследования прекращены. Но напряженность остается.

– И придет ведь такое в голову, – вздохнула баба Аня. – Однако, сударь, правду говорят: каждый старатель мог бы стать добрым артистом. Ловко ты вывернулся.

– А что, позвольте спросить, вы собираетесь делать в космосе? – спросил я.

– Мне бы молочка, боринского. – Старуха причмокнула губами, открыла и вновь закрыла зеленый глаз. – Вели чижикам при случае молочка привезти. Очень хочется молочка… Вчера корову во сне видела, пеструю.

– Будет молоко, скажу кому надо, – пообещал Поляков, глянув на часы. – Может, еще чего?

Но старуха откинула голову к спинке и, сонно всхрапнув, безвольно опустила руки с подлокотников качалки.

В тот же день мы встретились со Стоценко. С ним разговора не получилось. Лишь усмехался в ответ на мои вопросы.

– Какие русалки? Какие гномы?.. Кто тебе наплел?

– Но ведь ты же рисовал!

– Что с того? Я и сейчас много чего рисую. А у бабы Ани лечился… Простыл капитально, а она меня травами пользовала… Почки, брат, нешуточное дело. А старуха вылечила… Ведро пива выпить теперь могу!

– А у тебя пуговица есть?

Стоценко глянул на Полякова, еле заметно качнул головой и хохотнул, отворачивая материю на ширинке:

– Сколько хочешь! Выбирай.

– Он все знает. – Поляков укоризненно глянул на развеселившегося коллегу. – Не стоит паясничать.

– Ты, Вася, в дураках не ходил?.. И помолчи. – Стоценко зевнул. – Чертовщина все это, – сказал мне. – Опоила нас бабка наркотой, и вся недолга.

– Нас доктора проверяли, – злым шепотом возразил Поляков. – Проверяли! Чистая кровь. И чего ты передо мной-то ваньку ломаешь? Не я тебя в дураки определял!

– Пра-авда? – ехидно прищурившись, спросил Стоценко и подмигнул Полякову. – Кто меня и Еремеева под статью сунул?! Какие рукописи я крал?!