Эрик покачал головой:

– Эта жизнь, которую ты предлагаешь мне… я никогда и не думал мечтать ни о чем подобном. Я всегда считал себя сыном сэра Гэрина Стэйвлота и останусь им навсегда. Так что лучше уж я приму смерть, чем навеки опозорю его, согласившись назваться именем другого человека.

– Но Гэрин Стэйвлот не отец тебе! – яростно вскричал Равинет. – Разве ты и сейчас не понимаешь, что этот дьявол просто использовал тебя ради собственной потехи? Он ненавидит меня, и так было всегда. Даже когда мы оба были мальчишками и воспитывались вместе, он отчаянно завидовал мне… да-да, он и этот самодовольный осел Уолтер ле Брюн! Вот уж чью смерть я отпраздную так, что небу станет жарко! – У Марго вырвался крик ужаса, но Равинет едва ли услышал его. – Эти двое вечно старались унизить и оскорбить меня. А что может быть лучше, чем взять к себе в дом моего родного, хоть и незаконного сына, а потом бахвалиться этим!

– Мой отец никогда этого не делал! – прорычал Эрик оскорбленно, дернув цепь с такой силой, что она жалобно зазвенела.

– Болван! – фыркнул Равинет. – Ты думаешь, он не догадывался, чей ты сын? Да любой, кто видел меня, угадал бы это с первого взгляда! Любой, понимаешь? Король, принц Генрих, каждый рыцарь и каждый барон, кто знает меня и кому представился случай хоть раз увидеть тебя в сражении, – все они знали об этом!

Эрик растерянно заморгал, пораженный в самое сердце неопровержимым доказательством. Да, этот дьявол не лгал. У Эрика вырвался тяжелый вздох.

– Мой отец, – упрямо сказал он, – ничего не знал. Иначе сказал бы мне, я уверен в этом. Он всегда знал, как для меня важна правда.

Равинет рассмеялся и покачал головой, словно не веря собственным ушам:

– Бог ты мой! Да ведь человек, которого ты все еще продолжаешь считать своим отцом, все эти годы лгал тебе прямо в глаза! А ты упрямо отказываешься поверить в это! Да и с чего бы ему вздумалось открывать тебе правду? К чему это могло бы привести… ты мог бросить его… отправиться на поиски своего настоящего отца… он не мог так рисковать! Разве не лучше, не безопаснее было бы держать тебя ради потехи, сделать сына Равинета своим покорным рабом, своей игрушкой? Господи, да ты только представь, сколько раз он хохотал в душе над этой твоей собачьей преданностью!

– Мой отец никогда, никогда…

– О нет, глупый мальчишка, конечно же, он смеялся! Долго смеялся, от всей души! Уж ты мне поверь. Но я не хочу и дальше осквернять сам воздух в этом замке упоминанием о Гэрине Стэйвлоте и ему подобных! Сейчас я жду от тебя ответа, парень. Не заставляй меня ждать слишком долго. Иначе жизнь твоя закончится прямо здесь, а я нынче же вечером женюсь на твоей возлюбленной. Давай же, решай! Священник ждет внизу, чтобы обвенчать с ней любого из нас! Так что же ты решил, сынок? Кто станет ее мужем: ты или я? Отвечай же!

Но Эрик и так уже все для себя решил. Любовь к тем, кого он с детства привык считать своей семьей, стала частью его души, так что он не колебался ни минуты. У него не было и не могло быть иного выбора. Может быть, это правда и отец все знал. Да, должно быть, знал, не мог не знать, тут уж Равинет прав – достаточно только взглянуть на них обоих, и все станет ясно. Эрику горько было думать о том, что долгие годы отец скрывал от него правду, горько и обидно. Но что значила эта горечь и обида по сравнению с теми сотнями, тысячами драгоценных воспоминаний Эрика об отцовской любви и нежности?

Он вспомнил тот день, когда его произвели в рыцари и отец торжественно вручил ему меч, – впервые по лицу отца было заметно, что он едва сдерживает слезы. Эрик вспомнил, как они с отцом вместе охотились, либо одни, либо с Жофре, Алериком и Джеймсом, и отцу никогда не удавалось скрыть гордости при виде их всех… Да, он одинаково гордился всеми сыновьями. Эрик готов был поклясться в этом! Потом он вспомнил свое первое ранение в битве. Он вспомнил, как открыл глаза. Рядом, держа его за руку, сидел Джеймс и горячо молился, а отец и Жофре метались по комнате из угла в угол. Он хорошо помнил свои слова, сказанные тогда: «Тебе бы монахом быть, Джеймс…» – И какое облегчение отразилось на лицах отца и братьев при звуке его голоса. Им едва хватило сил вынести его с поля боя, а потом они едва смогли удержать его, чтобы он снова не ринулся в бой. Он вспомнил маленькие домашние праздники – сколько их было! Когда Эрик чувствовал любовь собственной семьи, когда он не ощущал, что к нему относятся хоть чуточку иначе, чем к остальным, не замечал ни малейшей разницы из-за своего рождения. Он вспомнил, как Лилиор выткала для него великолепную тунику и преподнесла ее на день рождения… как она плакала, убедившись, что подарок ему велик! Тогда он расцеловал рыдающую сестренку, вытер ее слезы и весело пообещал, что не пройдет и нескольких месяцев, как он вырастет и подарок придется ему впору. Он сдержал свое слово и надел тунику на свой следующий день рождения. Она необычайно шла ему, по крайней мере так ему казалось. Самое главное, что Лилиор была счастлива. Он хорошо помнил, как сияли тогда глаза сестры.

Эрик поднял голову и твердо встретил взгляд Равинета.

– Я не сын тебе, – повторил он. – Мой отец – сэр Эрик Стэйвлот, и он останется им, пока я жив. Что же до леди Марго, – добавил он, глядя на возлюбленную, – она знает, как я люблю ее, и пока в груди моей еще бьется сердце, оно бьется только для нее! Но я никогда не оскорблю ее, став ее мужем при таких позорных обстоятельствах да еще становясь соучастником убийства ее же собственного отца! Лучше умереть, чем каждый день читать это в ее глазах.

Он увидел, как задрожали губы Марго. Она молча опустила голову.

Терент Равинет злобно ощерился:

– Так быть посему! Ты сам выбрал свою судьбу, запомни это! Донал, теперь ты сделаешь то, что должен был сделать двадцать три года назад. Только не вздумай и на этот раз обмануть меня. Ты сделаешь это сразу же после моего ухода. Почему-то у меня нет желания видеть, как умирает именно этот мой сын.

Не успел он договорить, как у Марго и Аделы одновременно вырвался крик отчаяния: «Нет!»

Обе женщины стремглав кинулись к Эрику. Адела, подбежав, судорожно обхватила его обеими руками, а Марго приникла к широкой груди.