— Я правда была уверена, что не повторится. Прости, Уолт. Мне так жаль.
Но чуткому уху Дональдсона послышалось в ее голосе не раскаяние, а досада. Фэй разбудили в момент наивысшего блаженства.
«Злится на меня, — подумал он. — Да и как она может не злиться?»
— Неплохо было в этот раз? — спросил Дональдсон, не узнавая собственного голоса.
— Прекрати.
— Нет, ты скажи. Я ведь кое-что видел, и тебе это известно. Мне надо знать все. Сегодня дружок тебя не разочаровал? Конечно нет, такого просто не может быть. Он с каждым разом все лучше. Жалко, что не могу свечку ему подержать. Или могу?
— Уолтер, иди к черту! — вскричала жена. — Так говоришь, будто он настоящий, а это всего лишь сон! Я понимаю, тебе неприятно, даже противно, правда, понимаю. И не обижаюсь. Но ты не должен забывать: это только сон. Ведь на самом деле ничего не было.
— Да неужели? — сощурился Дональдсон.
Глядя ему в глаза, Фэй помассировала щеку.
— Когда это все начиналось, я поверил, что на самом деле ничего нет. Помнишь, как тебе в первый раз приснилось? Мы тогда вместе посмеялись.
— А что тебе мешает посмеяться сейчас? — широко зевнув, спросила жена.
— Да вот не хочется почему-то. Может, потому что ты, Фэй, изменяешь мне.
— Спятил?
— Это я-то спятил? Давай-ка поразмыслим логически. Ты ведь помнишь, что он делал с тобой? Ничего не забыла?
— Ну…
— Фэй, ты же признала две недели назад, что запомнила сны до последней секунды. Каждое касание, каждое слово…
— Зря я тебе сказала тогда, — насупилась она. — И вообще, это ложная память.
— Нет никакой ложной памяти. — Дональдсон снова принялся мерить шагами комнату; желудок болел ужасно. — Память — это сценарий, создаваемый мозгом: с актерами, ролями и чувствами. Сама по себе она реальна. А какие действия ее стимулируют, не имеет значения.
— Это действительность не имеет значения? — спросила Фэй. — Не имеет значения то, что я всегда была абсолютно верна тебе, абсолютно честна с тобой? Уолт, в чем ты меня обвиняешь? Я ничего плохого не сделала.
— Не сделала физически, — потер глаза Дональдсон. — Странно, я привык считать, что важнее всего физические действия. Оказывается, это не так. Они и правда не играют никакой роли. Соприкосновение плоти с плотью — вот что значимо. И не надо улыбаться, Фэй, я говорю совершенно серьезно.
— Прости. — У нее опять слипались глаза.
— Давай представим два куска плоти, трущиеся друг о друга в вакууме. Оба не имеют личности; их деятельность абсолютно бессмысленна. Что здесь значимо, а что нет? Значимы мысли, чувства, мотивы, а наиболее значима память обо всем этом.
— Чепуху городишь. — У Фэй опустилась голова.
— Я много думал, — сказал жене Дональдсон, — и теперь знаю, что прав. Физическое действие может быть кратковременным, не дольше секунды, и не оставляющим видимых следов. Но оно сохраняется в памяти, и в памяти оно живет, возрождаясь снова и снова. В памяти ты была мне верна и в памяти же отдавалась чужим рукам, чужим губам, делая это добровольно и даже с радостью. Ты в самом деле веришь, что не изменяла мне, — вот чего я не в состоянии вынести.
— Я тебе изменяла? — с закрытыми глазами проговорила жена. — Только в дурацком сне.
— Не спать! — воскликнул Дональдсон. — Фэй, пойми наконец, я не знаю, как нам быть дальше. Это вовсе не пустяки. Когда я тебя разбудил, ты меня на секунду возненавидела. Ведь было?
— Конечно нет.
— Было. Он гораздо лучше, чем я. И ты меня ненавидела тогда, скажи честно.
— Нет!
— Говори правду!
— Да, ненавидела! Он великолепен! И я в восторге от каждой секунды! Все запомнила, до последней мелочи! И еще хочу! А ты никак не можешь мне помешать, потому что это всего лишь сон!
— Спасибо, — тяжело вздохнул Дональдсон.
Он прекратил расхаживать по спальне и остановился перед женой, еще ниже опустив широкие плечи.
— Я это не всерьез, — сказала Фэй.
— Еще как всерьез.
— Да ладно… Просто ляпнула, чтобы тебя позлить, а то учинил допрос… Уолт, милый, обещаю, все пройдет. Я буду ходить к психотерапевту, я… — Говоря, Фэй клонилась к подушке. — Ох, до чего же устала. Завтра запишусь к врачу, Уолт. Завтра мы все исправим…
— Завтра будет поздно, — мягко произнес Дональдсон. — Фэй, я не хочу тебя терять, поверь, но для меня это слишком… Фэй? Фэй?
Она опять уснула. И через секунду муж услышал ее шепот:
— Ты вернулся… Да, это был просто кошмар… но теперь мы снова вдвоем. Давай…
И опять улыбка появилась на лице Фэй — та самая, что превращала ее в чужую женщину.
Секунду Дональдсон глядел на стиснутые кулаки, потом разжал их. Он был абсолютно беспомощен.
Осторожно погасив лампы, улегся в постель. Жена, на ее половине, дышала часто и страстно. В темной комнате Дональдсон чувствовал, как она отзывается на прикосновения своего незримого, неосязаемого любовника.
— Других таких на целом свете нет, — шептала Фэй. — Ты единственный…
Дональдсон накрыл голову подушкой, прижал ее изо всех сил, отгородился от звуков. Но как избавиться от мыслей? Все же к нему в конце концов пришел сон.
Подушка соскользнула, на сведенные судорогой лицевые мышцы лег нежный свет луны. Рядом зашуршал шелк. Прекрасная незнакомка в прозрачнейшем пеньюаре медленно вытянулась на постели:
— Мистер Дональдсон, вы само совершенство.
С его лица быстро сходила мина страшного напряжения. Сонными, вялыми руками он привлек женщину к себе.
На своей половине кровати Фэй счастливо улыбалась. Дональдсон рядом был расслаблен, умиротворен.
В комнату лился лунный свет.
— Милая, — сказал Дональдсон.
— Милый, — сказала миссис Дональдсон.