– Дела. Все некогда. Налей-ка мне шенины[26]. – Он положил несколько динаров рядом с телефоном, и Ахмед, оживившись, ушел за напитком.

– Госпиталь? – спросил в трубку Петр. – Доктор Ваджи? – После паузы он продолжил: – Я бы хотел к вам завтра попасть. В девять? Прекрасно.

Абдуззахир Ваджи аль-Мусаиб – хирург госпиталя в Эль-Казимии. Горюнов завербовал его в первые дни вторжения коалиционных войск в Багдад.

Второй связной из Центра в своих отчетах был абсолютно прав, утверждая, что Энлиль в превосходной форме и набирает обороты. В те страшные дни вербовка шла как нельзя бойко, смятение у людей зашкаливало, они цеплялись за малейшие шансы на спасение – деньги и еду.

Когда Петр восстановил связь с Центром в то смутное время, то получил и деньги, и продукты…

…Возвращаясь домой, Петр прошел мимо уличного менялы денег. Такие кубы-прилавки с прозрачным верхом стояли на многих улицах Багдада. Внутри лежали стопки долларов, риалов Ирана и Саудовской Аравии, иракских динаров. Петр обменял пятьдесят долларов на пятьдесят пять тысяч иракских динаров. Инфляция зашкаливала.

Услугами менял он пользовался крайне редко и всегда в разных районах города, особенно во времена присутствия здесь американцев. Он справедливо опасался, что менялы под контролем, а то и некоторые из них являются агентами.

Вечером, когда стемнело, Багдад осветился не полностью. Во многих районах не работали подстанции. Петр тоже зажег пару стеариновых свечей, чтобы не сидеть в кромешной темноте.

Зара, забившись в угол тахты, смотрела оттуда на недвижимое пламя свечи и напевала что-то заунывное, завораживающее.

Петр стоял на балконе и слышал ее пение. Прислонился к теплой стене и смотрел на Тигр, видневшийся отсюда.

Он думал о Саддаме. Порой испытывал мучительную досаду и даже жалость по отношению к нему. Знал, что когда убивали его сыновей Удея и Кусея, то сын Кусея, тринадцатилетний Мустафа, в Мосуле сражался дольше всех, когда дом, где они находились, заблокировали оккупанты. Дядя и отец погибли, а он бился с врагами…

Буквально накануне вторжения Саддам был в России. Он, очевидно, ждал помощи, проводил параллели с Чечней в которой тогда еще было неспокойно. Рассказал, что Дудаев в свою бытность президентом Чечни, приезжал к нему и предлагал урегулировать отношения Ирака с Израилем и США. Дудаев бравировал своими связями, а Саддам понимал, что развязывание чеченских войн середины и конца 90-х организовали США. Он сравнивал ситуацию на Северном Кавказе с курдским вопросом, терзавшим Ирак.

Саддам спрашивал, почему Россия не продает Ираку оборонительное оружие, что не противоречило уставу ООН. Хусейн убеждал: «Ирак – одна из немногих стран, способных платить в полном объеме за поставки современного оружия… Даже Франция в годы войны с Ираном предоставила нам в аренду боевые самолеты против морских целей. Французы, видимо, посчитали, что их национальные интересы требуют этого… У России совсем иные интересы в нашем регионе, нежели у США. Мы это понимаем. А Россия это понимает?»

Это прозвучало как глас вопиющего в пустыне. Но Россия тогда была еще слишком слаба, чтобы ввязываться по-серьезному. И дальше разговоров дело не пошло.

– Зара, не рви ты душу, ложись спать, – попросил Петр, не заглядывая в комнату.

Пение оборвалось. Свеча погасла. Он лег на тонкий матрас на балконе. Пахло бензином и рекой. Звезды подмигивали, вечные и бессмысленные…

Приснился школьный двор около родительского дома в Твери. Маленькое футбольное поле. Вместо травы летом там пыль и мелкие камешки, а сейчас поле покрывала, как непрозрачный, белый блестящий целлофан, корка весеннего льда, отполированного дневными оттепелями и ночными заморозками. Петр стоял в центре поля и не знал, как здесь можно играть. Он ощущал себя мальчишкой, беспомощным и растерянным. Вдруг, обернувшись, увидел Мура, подпиравшего стойку ворот, ржавую трубу, сваренную буквой «П» и без сетки.

Сабиров улыбался снисходительно, словно знал наверняка, как играть на льду.

Горюнов же не мог и шагу сделать.

– Как ты выбрался? – крикнул Петр.

– Надо лететь, – серьезно посоветовал Мур. – Ты разве не умеешь?

Горюнов покачал головой. Он уже думал о другом. Знал, что у него есть водительские права, хотя он и мальчишка. Но как же добраться в Эрбиль? Ему не поверят, что это его права…

– Какая чушь! – Петр открыл глаза, осознавая, где находится, и радуясь, что не придется ни летать, ни доказывать право на вождение машины.

Абдуззахир только что прооперировал очередного больного. Из операционной вышел в длинном светло-зеленом халате, или, вернее, балахоне. Здесь словно время остановилось, и госпиталь выглядел довольно обшарпанным, пустоватым, а униформа врачей – старомодной. При Саддаме в больницы закупалось много современного оборудования настолько высокого уровня, что не всегда находились специалисты, чтобы его обслуживать. А во времена оккупации что не разбомбили, то разграбили.

Также вывезли из Ирака более ста тысяч исторических ценностей, две трети из которых попали в США.

– Проходи, – кивнул на дверь своего кабинета Ваджи, заходя следом. – Помоги. – Он повернулся к Петру спиной. Тот развязал тесемки, фиксирующие халат хирурга. Абдуззахир остался в зеленой куртке и белых штанах. Снял шапочку, продемонстрировав лысеющую голову с остатками вьющихся волос на затылке и над ушами. Длинный тонкий нос едва ли не лежал на верхней губе. Худое продолговатое лицо украшали разве что глаза, крупные, влажные и сочувствующие.

– Он сейчас придет. – Ваджи отер лоб вафельным полотенцем и подступился к странноватой кофе-машине, громоздкой и шумной. – Кофе будешь?.. Что ты смеешься? – Он обернулся с улыбкой, готовый поддержать шутку.

Петр устроился на огромном кожаном диване, очень древнем, как и мебель в цирюльне, помнившем уж если не Фейсала, то Гази. Смеялся он, вспомнив вдруг, что во сне Мур разговаривал с ним по-арабски, а не по-русски…

– Сон приснился сегодня. Подсознание – странная штука – выхватывает куски из реальности и складывает их в такую причудливую мозаику, что диву даешься. Кофе? Можно. Не мешало бы проснуться. Что ты так хищно ко мне приглядываешься?

– Сними-ка рубашку. – Доктор подступился к нему, потирая руки.

– Вот еще! Ты спятил?

– Вдруг кто заглянет. Изобразишь пациента. Когда ты шел по коридору, то прихрамывал и теперь вот за спину держишься.

Позвоночник, поврежденный при взрыве в Сирии, действительно болел. Петр тогда сильно ударился, и контузия давала о себе знать. Нехотя он все же подчинился пытливому Ваджи. Тот быстро нашел несколько болевых точек на спине, заставил Петра лечь на жесткую кушетку и начал ставить позвонки на место варварскими нажатиями.

Горюнов вскрикивал непроизвольно и ругался. Наконец Абдуззахир отпустил жертву ортопедии.

– Ты бурно проводил отпуск, как я погляжу. – Он ткнул длинным пальцем в шрам на плече Петра.

– Да тут неспокойнее, чем там, где я был. – он надел рубашку и вернулся на диван, захватив по дороге пепельницу с письменного стола доктора. Когда брал ее, сунул конверт с деньгами под фигуру лежащего льва из дахнадж фариди[27]. – Госпиталь словно вымер.

– Ты же знаешь, уже шесть лет назад врачам разрешили даже вооружаться, – доктор кивнул в угол кабинета, где стоял автомат Калашникова. – На нас идет охота. Трех моих коллег похитили. В основном в ИГИЛ забирают, но есть и другие банды. Особенно в цене хирурги. Многие мои друзья уехали кто куда – в Европу, если были связи или родственники, или в Иорданию. – Он посмотрел на Кабира с надеждой.

– Не обижайся, друг. Но ты мне тут нужен. Во всяком случае, в ближайшие несколько месяцев. Отправь жену с детьми, если боишься за них. А потом я обеспечу тебе место в престижном госпитале, к примеру, в Америке.