Дальше, в парке, картина была чуть иной. Несколько десятков благополучных семей выехали туда на пикник. Причем устроились они на пикнике чрезвычайно обстоятельно. Под открытым небом, на большой лужайке парка была расставлена мебель. Участки были обнесены низенькими, не выше полуметра, заборчиками; только ванная была отгорожена пленкой в рост человека. Получились настоящие квартиры под открытым небом. В квартирах были гостиные, спальни, кухни, в некоторых имелись даже детские комнаты. Все это напоминало огромный кукольный домик, с которого кукловод снял крышку, чтобы было удобнее рассматривать кукол и играть с ними. Я даже невольно поднял голову, но никого, конечно, там не увидел. Хотя это ничего не значило. Наверняка, кто-то непостижимый нам с удивлением наблюдает сверху за происходящим. А может быть, довольно хихикает, кто знает!
Я подошел поближе к одной из таких квартир. В центре огороженного участка, который, судя по мебели, считался гостиной, горел костер. Вокруг костра уютно устроилась вся небольшая семья: муж с женой и двое подростков, мальчик и девочка, лет четырнадцати-пятнадцати. Глава семейства держал над огнем небольшой вертел, похоже, жарил шашлык, и вся семья с интересом наблюдала за ним. Приглядевшись, я понял, что шашлык приготовлялся по местному рецепту – на вертеле жарились четыре аккуратно очищенных плода тканы. Пикник для этой и всех остальных семей был устроен тоже по местному рецепту: бесконечный пикник, на который выезжают и с которого уже никогда не возвращаются.
Ассоциация с пикником, а точнее с каким-то неведомым мне всенародным гулянием, возникала еще и от бесчисленных лотков со спиртным, сигаретами и сладостями. Эти лотки, украшенные броскими рекламами и ярко освещенные разноцветными огнями, встречались на каждом шагу. Обычных для таких мест кафе и ресторанов нигде не было. Только лотки и киоски, в которых, несмотря на позднее время, бойко шла торговля. Возле них останавливались автомобили и пассажиры, не выходя на улицу, покупали прямо через открытые окна. Прохожие покупали почти машинально. Купленное тут же выпивали и съедали, усевшись на тротуарах возле лотков. Потом покупатели поднимались и отрешенно шли к следующему лотку, где картина повторялась. Со стороны эти люди были похожи на детали, которые невидимые рабочие обрабатывают на каком-то диком, но хорошо отлаженном конвейере.
В Городе были каникулы. Никто не работал, все были заняты тем, что они называли «отдых». Люди ушли в бесконечный отпуск и отмечали это событие. Как всегда, в таких случаях новизна и веселье быстро прошли, но остановиться уже невозможно; и вот вечеринка превращается в тяжелую обязанность, выпивка – в повседневную привычку, разврат и наркомания – в норму.
Отвратительные сцены, подобные тем, что я видел вокруг себя, можно увидеть в любом большом городе. Что бы ни кричали моралисты о светлом будущем, человеческая природа неизменна. Пока есть какая-нибудь химическая дрянь, которую можно пить, или нюхать, или вводить в вену, чтобы получить свою порцию удовольствий, люди будут эту дрянь глотать, вдыхать и заливать в себя всеми мыслимыми и немыслимыми способами. Обычно это происходит где-нибудь подальше от праздных взглядов, в самых отдаленных и потайных уголках. Общественная мораль, кастрированная и лживая, все же существует и, будучи не в силах прекратить, прячет все это как можно дальше от посторонних глаз.
Старый Город вел себя иначе. Он напоминал огромного эксгибициониста, выставившего на всеобщее обозрение свои гениталии. Город вывернулся наизнанку, показывая все свои пороки: грязь, запущенность, праздность. Основное население справляло бесконечный праздник. Люди пропивали и прогуливали неизвестно каким способом добытые, но только не честно заработанные деньги. У этой атмосферы всеобщей праздности и гульбы, как и всегда в подобных случаях, была целая идеологическая платформа. Объяснение было предельно простым. Именно таким, которое безоговорочно принимается толпой и которое потом не оспорить никакими логическими доводами, потому что толпе нужны лозунги, а не логика. Этот лозунг гласил: наши предки прилетели сюда и принесли с собой цивилизацию, построили города и шахты. Теперь ящеры пользуются всем этим за наш счет. А раз так, то пусть они и работают на нас, а нам положен отпуск. Отпуск этот они определили себе как постоянный. Эта тупая, скотская уверенность в своей правоте, в том, что все им должны, и была самым страшным, самым отвратительным в этом Городе.
Такое поведение не являлось чем-то уникальным, чем-то новым. История повторяется. На нашей Земле во времена, когда человечество только училось существовать как единое целое, то тут, то там возникали достаточно многочисленные группы людей, которые требовали для себя определенных льгот, исходя из тяжелого положения их предков или своей расовой, социальной или религиозной принадлежности. Иногда целые страны обращались с подобными требованиями лишь потому, что, разворовав и пропив все, что у них было, уже не могли дальше содержать себя сами.
Это было время, когда ведущие страны Европы испытывали стыд за свое колониальное прошлое, а главная американская держава замаливала грехи рабовладения. Начали все это глупцы-энтузиасты, ограниченные люди с простой, как шахматная доска, философией. Они делили жизнь на черное и белое, а людей на хороших и плохих, на угнетателей и угнетенных. Это они, сидя в своих комфортабельных, забитых всеми удобствами квартирах, требовали, чтобы бедным и угнетенным дали то же самое. Они никогда не задумывались над тем, кто и на какие шиши должен дать этим бедненьким современные жизненные блага. Благодетели человечества такими мелочами не интересуются. Главное, чтобы их больше не беспокоил вид голодных оборванных детей, которых им показывают по телевизору и которых они иногда даже видят из окон своих автомобилей! «У нас есть правительство, есть специальные люди, они должны», – примерно так рассуждает обыватель.
При такой поддержке всплыли люди и целые организации, которые поставили вымогательство на широкую ногу. Именно тогда была окончательно сформирована система выкачивания денег из государственного бюджета и частных пожертвований через всевозможные фонды развития и благотворительные организации. Профессиональные адвокаты отстаивали интересы этнических групп в дальних уголках земного шара, иногда так и не встретив за всю жизнь ни одного из своих подопечных. Попутно членам этих групп внушалась мысль об их исключительной ценности для человечества и необходимости поддерживать их самобытную культуру за счет государственных средств.
В конечном счете, древняя самобытная культура скатывалась в обычное безделье и пьянство. Стимула работать или учиться у этих людей уже не было: они были обеспечены всем необходимым лишь за то, что чем-то отличались от других. Они не могли, а скорее всего, не хотели приложить усилия и самостоятельно построить себе ту жизнь, которую они, по их мнению, заслуживали. Те немногие, кто воспользовался предоставленными льготами на обучение, делали впоследствии карьеру политических деятелей, проталкиваясь через конкурентов за счет тех же привилегий и занимались тем, что выдвигали еще большие требования от имени своих сородичей. Эти сообщества окончательно опустившихся ублюдков оказались великолепным средством обогащения для целого круга политиков и общественных деятелей. Бесчисленные благотворительные фонды росли как грибы, разворовывая все новые и новые средства, и едва не довели до коллапса всю мировую экономику.
Потребовалось не одно столетие, прежде чем на Земле установилось истинное равноправие, не зависящее от таких понятий, как, например, цвет кожи, наличие брелка с религиозным символом на шее или крайней плоти на половом члене. Человечество в конце концов повзрослело, пройдя тяжелый период переходного возраста с его амбициями, крайностями и непониманием всей полноты и сложности жизни. Однако идея восстановления социальной справедливости, вернее личного обогащения под прикрытием благотворительности, по-прежнему живет и дает иногда вот такие тяжелые рецидивы.
