Подняв глаза к потолку, я думала о будущем, о том, что мне предстояло сделать. Нужно что-то решить с учебой и сдачей экзаменов, затем запланировать подачу документов в университет и искать работу. Как же ускорить этот процесс со сломанной ногой? Неожиданно мои размышления прерывает один идиот, который выдернул наушники. Бросив взгляд на экран телефона, он ехидно произнес:
— Все еще слушаешь это дерьмо? Не надоело? Хотя безмозглые не развиваются, остаются на всю жизнь с теми же привычками, которые когда-то привили изначально.
Я молчала. Не хочу с ним разговаривать. Просто нет сил.
— Держи, привез тебе фруктов и всяких там сладостей, — протянул мне пакет.
Демонстративно не шевельнулась, так и не произнося ни слова. Он, рыкнув, бросил его на тумбочку и ушел.
Ненавижу больницы, ненавижу врачей, ненавижу запах хлорки и лекарств. Я больше не могу здесь находиться, хочу сбежать, но с этой ногой я как беспомощный зверек. Каждый день врач заходил ко мне узнавая о моем самочувствии, проводил осмотр, направлял на анализы и рентген. Говорил, что иду на поправку, только боли в голове и ноге все еще беспокоили, и часто появлялись головокружения. Медсестра несколько раз на дню заходила делать уколы и ставить системы. Меня уже тошнило от всего. Я сильно похудела, аппетита не было, те фрукты и сладости я так и не съела. Не хотела никакой помощи от него. Больше всего раздражал врач по реабилитации со своей гимнастикой. Мне было больно и очень тяжело. Иногда, когда что-то не получалось, начинала кричать и плакать, и сдаваться. Бесило еще то, что помыться в душе сама не могла, помогала медсестра. Зато начала перемещаться с костылями, только вот на улицу выйти не было возможности. Травматологическое отделение было трехэтажным, без лифта, а я на втором, на лестнице точно упаду. Я считала дни до моей выписки, еще четыре дня. Радовало одно: посетителей у меня не было.
Стоя как-то у открытого окна своей палаты, кстати, большой одиночной, с личным душем и туалетом, похожее на ВИП, вдыхала запах елок. Они были высокими, закрывали весь обзор, но воздух был необыкновенным, как в лесу. Тишину в палате прервала мелодия моего звонка, стоящая на телефоне больше года. Подхватив костыли, допрыгала до кровати. На экране высветилось: «Мама». Протрезвела что ли? По-прежнему опираясь на костыли, ответила на звонок:
— Привет, мам.
Плач. Всхлипы. Что случилось?
— Ты тварь! Отца убила! Из-за тебя! Ненавижу тебя! Лучше бы ты сдохла во время беременности! — кричала мама.
Никогда в жизни я не слышала от нее таких слов в мой адрес. Сейчас для меня это был удар. Родная мама желала мне смерти… Пусть бы дальше игнорировала меня, пусть бы забыла про мое существование, но только не ненависть, только не эти слова…
— Мам, что произошло? Я не понимаю тебя…
Она была не в себе. По голосу поняла, что она была пьяна. Она не следила за своими словами, только кричала то, что было в ее атрофированном мозгу.
— Когда-нибудь ты, Влад и его дружки поплатитесь за смерть отца! Проклинаю тебя!
Она точно сошла с ума. Может, у нее это пройдет когда-нибудь, хотя сомневаюсь, все-таки стоит показать ее психиатру. Бред бредом, но я никак не могла разобраться в ее обвинениях.
— Мам, что за чушь ты говоришь?
— Не смей называть меня мамой! Ты сирота! И не прикидывайся дурой, я знаю, что это ты их подослала. Они при мне избили до смерти отца, а мне пригрозили смертью, если я хоть пальцем трону тебя. Не ожидала я такого от тебя и Влада. Ненавижу. И не смей являться на похороны отца!
Влад убил моего отца? Это правда? Или у нее крыша поехала? Голова начинает кружиться, в этот момент в палату заходит Влад. Мои глаза наполняются ужасом, когда замечаю сбитые костяшки на руках. Мое сознание затуманивается, роняю телефон, отключаюсь. Чувствую, что он меня подхватил на руки. Дальше тьма.
Не знаю, сколько времени пролежала без сознания, но открыв глаза, поняла, что все еще нахожусь в своей палате. Вспомнив последнее событие, я подскочила, резкая боль в ноге не дала мне встать.
— Очнулась? — грубый голос послышался из угла.
Повернув голову, увидела как Влад стоит возле окна и курит. Сегодня я увидела его совсем другими глазами. Он псих. Убил моего отца и запугал мать.
— Зачем ты сделал это⁈ Зачем убил его⁈ — начала кричать я.
— Он заслужил это, — спокойно ответил Чешир, глядя куда-то в даль.
Боль в груди стала настолько сильной, что мне тяжело было дышать. Как он мог? Неужели даже рука не дрогнула? Он же знал моего отца с детства. Я, конечно, понимаю, что у богатых людей свои причуды, но не настолько же, чтобы убивать человека. Как бы ко мне не относились родители, я все-равно любила их. Я потеряла их… Папа… Прости меня пожалуйста… Прости… Я не хотела… Я отомщу ему за тебя… Обещаю… Заберу то, что так дорого ему…
— Я сообщу полиции и тебя посадят, — зло произнесла я.
— Ну, попробуй, ты же знаешь, что ничего у тебя не получится.
Да, я помню, что его отец работает какой-то шишкой в полиции, должность его нигде не припоминалось. Все. Нервы мои не выдержали. Слезы. Крик. Истерика. Кидала в него все, что попадало под руку. Он даже не дернулся, лишь запер дверь. Что мне делать⁈
Устав слушать мои ругательства, он отбросил окурок в окно и стремительным шагом направился ко мне, закрыл рукой рот и уложил спиной на кровать. Я мычала и била его по рукам, а из глаз шли слезы. Мое сопротивление ему не почем, словно бабочка трепыхалась в лапах дикого зверя. Я убью его! Убью!
— Мне плевать, что ты думаешь обо мне. Каждый получает по заслугам. Они не имели никакого права так с тобой обращаться. Я вернул им то, что они тебе дали. Только ты никогда не скажешь мне спасибо за это, но я этого и не жду, — хриплым голосом сказал мне в ухо.
Он точно ненормальный. Спасибо? За смерть папы? Серьезно? Кем он себя возомнил? Вершителем судеб? Богом? Какого черта он решает кому жить, а кому гнить в могиле? Я хочу попрощаться с папой. Мне плевать, что мама велела не появляться на похоронах. Успокоившись, он убрал руку.
— Когда похороны? — спросила я охрипшим голосом.
— Завтра в девять на Архангельском кладбище. Хочешь я тебя отвезу туда?
Я мотнула головой в отрицательном ответе. Он жадным взглядом осматривал меня, словно зверь, желающий накинуться на свою добычу. В его темно-карих глазах видела жестокость, зло и что-то еще непонятное, будто за этой маской скрывалось другое чувство, известное только ему. Ехидная улыбка и темные волосы наводили на мысль, что он дьявол. Отвернулась от него, тем самым показывая, что разговор окончен.
Архангельское кладбище находиться на другом конце города. Добраться на транспорте не было возможности, у меня нет денег. Придется пешком. Не хочу ехать с Владом. Я не заметила, как он ушел. Ну и к черту его. Похороны утром. Добираться нормальным шагом занимает часа три, но с моей ногой в два раз дольше. Нужно выдвигаться ночью.
Ночь была самым плохим временем, так как ночью начинала сильно болеть нога. Каждую ночь по кнопке вызова звала медсестру и просила сделать обезболивающий укол. Помогал, потом я засыпала. В этот раз то же самое. Сделав укол, она ушла, только спать я не собиралась.
Своей черепашьей скоростью начала одеваться. Нужно выходить в четыре часа, уже не ночи, а утра. Медсестра заснет и я доберусь к назначенному времени. Джинсы на мой гипс не налезли, зато свободные спортивные штаны в самый раз. Март. Вроде на улице стало теплее и снег местами растаял, но погода обманчива. Натянув на одну ногу сапог, надела толстовку, а сверху кофту с капюшоном на замке. Куртки у меня здесь не было.
Когда настало время, я подхватила костыли и вышла из палаты. Но тут же замерла. Напротив палаты сидя на диванчике спал Влад. Что он тут делает? Почему не дома? Тихонечко сняв сапог и взяв его в зубы, без шума шла к выходу, было больно и жутко не удобно с сапогом в зубах, но куда деваться? На посту медсестры не было, спала в сестринской. Надев обратно сапог, поковыляла дальше. Лестница далась тяжело, но спустившись на первый этаж, допрыгала до приемного покоя. Единственная дверь, которая никогда не закрывалась на ключ, даже ночью. На удивление мне сегодня везло. Никого не было, но слышала разговор и смех медсестер в их кабинете. Наконец-то на улице. Холодно. Но ничего, я сильная. Папа в детстве всегда так говорил.
