Секретарь успел рассказать про историю Общества, которая насчитывала почти девяносто лет. Оно появилось как творческий кружок, натурный класс коллективного рисования. Через тринадцать лет на его базе были созданы Московское художественное общество и Училище живописи, ваяния и зодчества. Оба заведения тесно связаны до сих пор. Организация выделяет стипендии талантливым, но неимущим студентам, проводит благотворительные мероприятия в пользу нуждающихся художников, устраивает выставки. Одним словом, сплошная благодать и филантропия.

Как вторгнуться с убийствами в этот райский мирок? С какой стороны подобраться? Не спросишь же в лоб: «Кто у вас тут самый подозрительный и ненадёжный?» Митя медлил. Попышев словесно разливался. Улова по-прежнему не наблюдалось. В конце концов Олег Евсеевич предложил продолжить беседу в кабинете. Там и устроились.

Попышев болтал что-то о задачах современного художественного творчества, новой идеологии, страстном переживании искусства в новых формах… Сыщик огляделся по сторонам. Ничем не примечательная комната. Тёмно-зелёные полосатые обои, стол, шкаф, пара плюшевых кресел. На стенах порядком утомившие уже картины, в углу аккуратно сложены рамы и холсты. Слева от стола – большой настенный календарь. Репродукция и мартовский табель под ней. «Девочка с персиками». Снова эта проклятая девочка.

Митя, подчинившись спонтанному порыву, вскочил и подошёл ближе.

– Вы позволите?

– Да-да, разумеется, – недоумённо ответил служащий.

Самарин снял календарь со стены. Отличная печать, хорошая бумага. Митя рассеянно пролистнул страницы, пробежал взглядом остальные месяцы. Потом провёл пальцем по оторванным корешкам сверху. Ну да, разумеется – январь и февраль уже прошли.

– Откуда это у вас, Олег Евсеевич?

– Ах это… Наше общество выпустило. Такая традиция. Печатаем и дарим каждый год друзьям и соратникам.

– Всё раздарили? Целых не осталось случайно?

– Пожалуй, найдётся парочка.

Попышев, бормоча, задвигал ящиками стола и в нижнем обнаружил искомое.

– Вот, прошу вас. Примите в дар, от всей души.

Подарок слабо пах типографской краской. Митя прочёл выведенное витиеватым шрифтом на обложке: «Женский портрет глазами русских художников. Календарь Московского художественного общества на 1920 год» и аккуратно отвернул первую страницу.

Январь. «Снегурочка».

Февраль. «Неизвестная».

Таких совпадений не бывает.

Теперь осторожно. Не спугнуть.

Сыщик встал напротив секретаря. Наклонился над столом. Зловеще навис над испуганным человечком и, глядя в глаза и тщательно выговаривая каждое слово, угрожающе спросил:

– КТО, ЧЁРТ ВОЗЬМИ, ЭТО ПРИДУМАЛ???

– Ох, и напугали вы меня, Дмитрий Александрович! Аж сердце подпрыгнуло. Пощадите, мил-сударь, у меня здоровье и так слабое. Ну и методы у вас, – спустя минуту секретарь всё ещё вытирал платком вспотевшую лысину и нервно пил воду из стакана.

– Вам, Попышев, не следует волноваться, если вы ни в чём не замешаны. Или замешаны?

– Помилуйте, бог с вами. Я человек маленький, моё дело бумаги заполнять. Я и ведать не ведал, что наше объединение может заинтересовать полицию, а тем более Убийственный отдел.

– Убойный. Ладно, давайте к делу. Когда принималось решение выпустить календарь?

– Комитет, управляющий обществом, заседает раз в месяц. Календарь, стало быть, мы начали готовить заранее, в августе. С темой-то сразу определились – у нас все мужчины, ну, вы понимаете. А вот с выбором портретов спор возник. И какой! Два часа бились, препирались. Не могли прийти к единому мнению.

– Но кто-то в итоге выбрал? Председатель?

– Что вы, у нас демократия. Решили тайным голосованием. Поскольку членов комитета как раз двенадцать человек, каждый по одной и выбрал.

– И ни у кого предпочтения не совпали?

– К тому времени уже стало понятно, кто к чему склоняется, так что нет. Бог миловал, и так полдня прозаседали.

– То есть кто именно за кого голосовал – узнать уже невозможно.

– Боюсь, что нет.

– Кто курировал печать, вы?

– Нет, у нас есть подопечный, студент училища Анисим Самокрасов, очень талантливый юноша. Он занимался подбором репродукций и следил, чтобы календари изготовили вовремя.

– Сколько напечатано экземпляров?

– Пятьсот штук.

– Раздали, видимо, почти всё. И кому именно – вы наверняка не знаете.

– Отчего же. – Попышев возмущённо надул и без того пухлые щёки. – Представьте себе, знаю. Вы видели парадную залу? Каждый год в середине декабря мы устраиваем там большой приём. Вот на прошлом рауте и раздали. Список гостей, наверное, попросите? Так у меня есть.

– Это облегчает задачу. Когда следующее заседание вашего комитета?

– Двадцатого марта.

– Известите учредителей, что я тоже посещу собрание. Из уважения к их регалиям я не буду вызывать каждого на допрос, но сообщить о происшествии обязан.

Из здания общества Митя выходил со стопкой бумаг. Час от часу не легче. Ну почему, скажите на милость, в деле фигурируют не пьяные извозчики, не проигравшиеся драчуны, не обычная московская шпана? Двенадцать членов комитета – сплошь именитые художники, щедрые меценаты, видные искусствоведы. Пятьсот гостей большого приёма – вторая головная боль. Чиновники, купцы, дворяне, живописцы, коллекционеры. Аристократы и богема, чёрт их раздери. Все – люди с образцовой репутацией и приличными манерами. И где-то среди них есть чёрная овца. Или, скорее, волк.

Пинкертону и не снилось такое. Холмсу, пожалуй, тоже. Хорошо быть героем детектива. Там либо всё очевидно сразу, либо чудесным образом находятся невероятные намёки. Тут Митя себя одёрнул. Соня с её книжками и знаниями – тоже удивительная подсказка. И внезапно обнаруженный календарь – необычайное везение. Не надо прибедняться, Самарин.

С другой стороны, ну и бог с этими титулами и званиями. Убийства и среди знати происходят. Аристократы – тоже люди. Со своими слабостями и недостатками. Не небожители. Просто этот преступник оказался чуть умнее. Но неужели умнее всей полиции Москвы? Ха, это мы ещё посмотрим.

С такими размышлениями Митя возвращался в здание сыскной полиции. И всё же великодушно сгрузил список гостей на Вишневского, решив начать с «талантливого юноши» Самокрасова.

Подопечный художественного общества отыскался в натурном классе Московского училища живописи, ваяния и зодчества. Митя не раз, проходя мимо, обращал внимание на это нетипичное здание на углу Мясницкой и Юшкова переулка. Особняк буквально выпирал на перекрёсток округлым «животом» огромного балкона с монументальной колоннадой. Изнутри дом выглядел не менее основательным и богатым, хоть и пустынным. Видимо, урочное время, все на занятиях.

Студент Самокрасов увлечённо рисовал и появлению сыщика явно не обрадовался. Выглядел он именно так, как, по мнению Мити, и должен смотреться начинающий художник. Высокий, худой до измождённости, бледное лицо, встрёпанные чёрные волосы, простая рубашка и фартук, заляпанные краской.

– Руки не подам, сами видите. – Студент повернул к посетителю испачканную узкую ладонь с длинными пальцами. – Чем могу служить?

Глаза у Самокрасова были красноватые и воспалённые. Не выспался?

Митя объяснил цель визита.

– Заурядная рутина, – пожал плечами Анисим. – Собрал, отвёз, проследил, забрал готовые. Я и прошлый календарь тоже помогал делать. Всё как обычно. В девятнадцатом году были натюрморты, в двадцатом – женские портреты. Издательство Сытина их печатало, как и раньше.

– Удивительно, что простому студенту доверили такое ответственное дело.

– Я лучший. – Самокрасов сверкнул глазами. – Заслужил. Думаете, это легко? Седьмой год, изо дня в день, только и доказываю, что могу и достоин.

– Седьмой? Сколько же лет тут надо учиться?

– Художникам – восемь, архитекторам – десять. Конкурс огромный, а вылететь можно в два счёта. Тем более таким, как я – без связей и протекции.