— Есть маленько, — согласился приятель. — Зато как классно погуляли.

Для него, всё в этот день было насыщено авантюрным духом приключения, с романтической ноткой и желанием целоваться где-нибудь в одном из каменных закутков старого города, ещё хотелось съесть бургер и основательно отмыться от всё ещё ощущаемого тонкого запаха болота...

Хенрик сделал заказ и последнюю отметку в фолианте.

— Сколько же здесь путей! — восхищённо резюмировал он. — Великий город!

Компания выпила пива и заказала ещё. Солнце, опалившее за день город, уже отключило топку, но огненные камни подло продолжали нагрев атмосферы снизу. Клонило ко сну. Молчавший всю дорогу Димон поёрзал на стуле и решился:

— Я обратил внимание на то, как за нами внимательно наблюдают наш американский знакомый агент, тот который с инфарктом, и представитель Моссада на пенсии...

Хенрик закашлялся, подавившись пивом, а Ванька, мирно растиравший усталые икры подруги, расположенные у него на коленях и медитировавший, вздрогнул, чуть не упав.

— И ты молчал всё это время? Димыч, ты дурак?!

***

Сев в кафе, Дима сразу обратил внимание, как полускрытые за чахлой пальмой пожилые мужчины фотографируют их.

Между тем, на тихой площади ослики объедали чахлую растительность. Один, совсем маленький ушастый, смешно встав на задние ножки, пытался дотянутся до особо сочного листа.

Рядом, в каменной нише, грязный ручей, полузасыпанный серой щебёнкой пытался пробить себе путь к бесконечно далёкому морю. Какая-то злая болезненная безжизненность исходила от этой струйки воды. Дима поёжился. Так замерев, он тихо сидел, пока не принесли заказ, и не захотелось его съесть. Тогда парень взял бургер и смело откусил передними зубами, (как ослик!), большой кусок. Долго жевал, пытаясь продлить удовольствие, и, обдумывая создавшееся положение. Наконец, решительно перевел свой взгляд на две серьёзные фигуры и решил поделиться с друзьями.

Реакция хозяина последовала незамедлительно! Иван был недоволен. Внутри киборга болезненной пружиной согнулся подлый страх: «Не угодил. Не вовремя. Мог бы и промолчать. Объекты могли быть нейтрализованы мгновенно. Можно тихо их уничтожить, и всё. Хозяева дали право решения мелких проблем самостоятельно. Что теперь будет со мной?», — пронеслось голове.

На счастье уже, было, отчаявшегося парня выход из тупика нашёлся раньше, чем страх взял верх над разумом.

***

Последние три недели археологически настроенный профессор истории наслаждался. Всё, что происходило с ним не удивляло, а восхищало. Вот и сейчас в его ушах будто звучала мелодия то ли флейты эллинской эпохи, а, может, мандолины из Египта, а, может, гудели свирели и киноры хасидов. Хенрик представлял, сколько он сможет посмотреть и описать. Как замечательно будет перемещаться по миру таинственного и чудесного. Какая у него выйдет статья, и какие он предоставит материалы в научный отдел. Правда, немного пугали мысли благоразумной Ирен. Но он обсудит с ней всё предварительно.

Подогретый жарой и пивом профессор, помечтав ещё немного, решительно встал и направился к сидящим за пальмой, по дороге приказав молодежи:

— Парни, давайте-ка домой. А я пойду, пообщаюсь с друзьями. Марк, ты сидишь, как приклеенный. Катрин следит за братом.

***

Бристон, не ожидавший действий со стороны компании, вздрогнул, практически перед собой, увидев Хенрика.

В это же самое время Агей, заинтересованно хмыкнув, проследил, как дружно молодые люди встали из-за стола, собираясь уходить, и, со словами: «Я вас оставлю на некоторое время», — отбыл.

Дживс же развернул стул, рассматривая искренне улыбающееся лицо историка, который громко интересовался:

— Надеюсь, вы не собираетесь меня добить?

— Я даже не пытался, — удивлённый такой напористостью ответил агент. — А есть за что? Если дойдёт до дела, то не на этой многолюдной площади. Я не захламляю города... Вам кофе? Пива?

— Кофе, пожалуйста. Мне хотелось бы знать, для каких целей Вы собираете портфолио на меня и моих детей...

Они поговорили о погоде и перешли к обсуждению семейных ценностей:

— А я вот так и не женился, — сообщил Брикс.

— А я вот женат...

— Вы счастливы в браке? —Хенрик почесал кончик носа и глубокомысленно сообщил:

— Ирен считает, что да...

Прошел час. Тени завладели старым городом. Стало легче дышать.

Брикс набрал Агея. Приятный женский голос сообщил, что очередной его знакомый оказался вне зоны доступа сети. У агента заломило в груди, и он решительно приступил к допросу.

***

Ещё на подходе к тренькавшему мобильнику прокурор понял, по ком звонит колокол...

На экране высветился неизвестный код, и в висках застучали тревожные барабаны. Выслушав сумбурную речь на скверном русском языке, в исполнении Марка, он сумел разлепить сухие губы и сказать только одну фразу.

— Ждите.

Разговор прекратился, а он так и остался стоять, сжимая во вспотевшей руке уже молчащую трубку.

— «Больной, просыпайтесь, — вдруг громко продекламировал Андрей Дмитриевич. — Сейчас мы Вам сделаем укольчик и поставим свечечку». «Не надо, доктор, мой подсвечник ещё болит после вашей вчерашней свечи».

— Ты перешёл на анекдоты?! — спросила точно так же обеспокоенная внезапным звонком жена.

— Где шляются твои дети?! — вдруг заорал он... и, грузно осев на крыльцо, обхватил голову руками.

Глава 36

В середине семидесятых годов в Тель-Авив заселилась с чадами и домочадцами большая грузинская диаспора. Вместе с кучей кузенов и кузин на каменистую почву новой Родины завезли подрастающего Агея, который приобрёл на этой земле профессию, друзей, язык и фамилию — Иш-Шалом. Годы шли, но, как принято среди дружной родни, язык предков не был забыт. А так как языков у его близких было много, то стареющий Агей мог свободно общаться на грузинском, мегрельском, русском, азербайджанском и ещё паре-тройке языков (чьё предназначение было непонятным, но оценённым руководством МОССАД).

Он давно забыл, кто из родственников первым бросил свой якорь в Тель-Авиве во время первой волны репатриации, но его дети и внуки свято верили, что жили в этом городе всегда. Агей его любил, в противоположность городу на холмах — Иерусалиму. Там происходили самые неприятные теракты, создавались активные группировки убийц, главенствовали три основные религии и, наконец, сновали толпы туристов с одинаково глуповатыми красными физиономиями.

Возможно, эта нелюбовь родилась, когда он, будучи ещё молодым и оптимистичным бойцом за правое дело, отстаивал чистую кровь еврейского народа в нескольких километрах от святынь в районе Маале Адумима, где был тяжело ранен. Но протяжный тенор, доносящийся в четыре утра «Ааааааалах уахбар» со святых минаретов старого города, теперь всегда ассоциировался у него с болью в животе и страхом, с тем жутким мигом, когда он, лёжа на бетонной плите, смотрел на свои серые вывалившиеся кишки.

Скорее всего, отправься подозрительные русские в сторону Стены Плача, просто с целью осмотра пейсатых дедушек, любивших прогуляться после заката в чёрных мохнатых шапках, он бы не пошёл за ними. Но парни, пройдя у пересечения с улицей Кардо Яффские ворота, выбрали направление в сторону ислама, а следом за ними решительно зашагал старый Агей.

***

— Хоть мы и улепётываем, — начал крутящий головой московский авантюрист, — Дим, хоть скажи, куда?

— Мы следуем в сторону мечети Аль Акса на Храмовую гору. Туда, где согласно Корану, Мухаммед поднялся к Аллаху по лестнице. Лестница стояла на Камне мироздания, и старику Ангел Джибраил помог залезть наверх.

— А что, другого способа поднять пенсионера на небеса не нашлось? — резонно возразил Иван.

— В Хрониках не указано.