Ремнем брюк я перетянул ногу, из которой льется кровь. Плохо, что и на него попали водоросли, так что этот импровизированный жгут не продержится долго. Тем не менее, прыгая на одной ноге, кое-как удалось добраться до металлического штыря на колёсиках, напоминающего медицинский держатель для капельниц, и, используя его как костыль, подойти к броне. Все внешние изолирующие элементы отсутствовали, из остатков перчаток торчала ладонь Кэнон; он все еще сжимал пистолет и пытался направить его на меня. Аккуратно обойдя статую так, чтобы не подставится под выстрел, я железной палкой выбил у него оружие, сломав попутно палец на руке. Это вселило некоторую уверенность, особенно когда оружие перекочевало в мои руки, так что я рискнул снова приблизиться и стянуть остатки шлема с его головы.

Что ж, я не ошибся, внутри и правда сидел Кэнон. Забавно то, что водоросли сожрали не только броню его шлема, но и его волосы. Так что он лыс и безус, аки новобранец.

– Ах ты ублюдок, Шамаил, мать твою! Гнойный чмошник, вонючий клистирный червь. Ты испортил все, сука. Я сейчас выберусь из брони и оторву тебе вторую ногу. А потом отрежу яйца и начну вытаскивать кишки!

Этот фонтан красноречия легко прервался ударом пистолета по зубам, от которого парочка из них вылетела. Накатила злость, даже более сильная, чем четверть часа назад, так что я впечатал дуло ему в зубы и прошипел:

– Ты, мразь. Ты убил множество невинных людей в больнице. Среди них были моя дочь, которую кто-то из твоих козлов подстрелил за кусок древнего железа с полуразворованного автопарка. И моя жена, которая работала там хирургом.

Глава 2

Он выплюнул осколки зуба и с той же яростью и сарказмом прорычал:

– Кто бы говорил о невинных. Ты убил не меньше сотни человек сегодня ночью, когда кинул их с лопатами и топорами на вооружённых дружинников. Ты убил и сжег заживо пятерых в БТР, а еще – ты ведь не запарился о тех, кто жил на улице и не откликнулся на твой призыв мочить меня. Они сгорели в своих домах, сметенные волной пылающего бензина. И ты об этом даже не думал. Ты сжег минимум пятерых матерей и дочерей, взрывая мой БТР. И как, ощущаешь хоть что-то? Ничего ты не ощущаешь, ты делал это для дела. Вот и я тоже. В клинике была зараза. От нее нет лекарств. Точка. Все там должны были умереть, диагностика не работает. Твои жена и дочь были мертвы, и убил их тот идиот, который притащил в больницу больного D-чумой, этот ваш добренький пилюлькин, мать его, главврач. Так что хочешь меня убивать – убивай, только вот не надо про невинных, сука. Ты просто хочешь мести и все.

Решимость убивать никуда не делась, но его слова заставили меня посмотреть и на оборотную сторону монеты – я ничем не лучше этого гада. Или нет? Да, жертвы были, но ради того, чтобы остановить эту мразь и его прихлебателей. Потому что такие, как он, должны быть мертвы. Он виновен, и все его слова – это просто способ меня запутать, заставить чувствовать себя причастным к убийствам.

Простой смерти ему не видать, я придумаю что-то более эффективное.

Проверив его систему открытия брони – не сработает, заклинена намертво, – я похромал из этой лаборатории, чтобы найти Игана. Нужно разобраться с той дрянью, о которой он говорил – заморозить или сжечь, что там поможет… И мне нужен какой-нибудь бензин. Я залью его внутрь доспехов и подожгу, наслаждаясь тем, как эта сволочь умрет той же смертью, что устроил моим девочкам.

 Передвижение для меня было настоящей пыткой, и спасала только мечта о том, что я сделаю с Кэноном. Лаборатория, в которую направился Иган, была мне неизвестна, но найти труда не составило: мой напарник оставил четкий кровавый след. Идти пришлось слишком далеко для моего нынешнего состояния, до самого конца коридора, но я все же дохромал. Вот только дверь была плотно заперта, и на мой стук поначалу никакой реакции не последовало. Я решительно забарабанил по ней еще сильнее, и тогда ожил динамик над дверью, заговоривший голосом моего товарища.

– Шамаил, немедленно уходи. Я не открою двери, но это ненадолго. Аккума в комплексе от силы на полчаса работы, а потом все… по протоколу в экстренной ситуации двери обычной гражданской лаборатории открываются для эвакуации сотрудников… Это конец любому живому существу как минимум тут, на этом этаже. Капсула с водорослью… она не герметична. И я уже точно поражен. Я попытаюсь за оставшееся у меня время найти способ что-то сделать, но мне будет куда проще, если ты прямо сейчас возьмешь ноги в руки и убежишь отсюда.

– Погоди, – велел я, выдыхая. Дорога далась тяжело, и мысли все еще были заняты нашим противником. – Я не прикончил Кэнона, просто полностью обездвижил. Он там, в соседнем отсеке…

– Значит, он сдохнет крайне медленно и болезненно, – перебил Иган. – Не беспокойся уже о нем, беги отсюда. Иначе я отдам команду на блокировку уровня, и ты останешься здесь со мной, умирать.

Пару мгновений я обдумывал его слова, и информация все же дошла до мозга. Тварь умрет, медленно и мучительно – пусть и не в огне, но меня устроит. Других причин задерживаться не было, разве что…

– Хорошо, я уйду. Ты уверен, что я не могу помочь тебе?

Вместо ответа он сделал односторонне прозрачное стекло полностью прозрачным, и я не смог сдержать вскрик. Та половина лица, где была рана – уже не была человеческой плотью, она покрылась зеленой коркой, и прямо у меня на глазах расползалась по его лицу, заползая в рот. Рука, которую он поранил, тоже. И в самом помещении высилось минимум два зеленых холмика, с которых медленно поднимался зеленоватый дымок. Видимо, так выглядели споры.

– Беги, дружище. А когда убежишь и доберёшься до города, пригоняй сюда чертовы бетономешалки и закупорьте наглухо вход в эту базу. И под страхом очень плохой смерти – не позволяйте сюда приближаться.

Я просто кивнул ему в ответ и побежал – откуда только взялись силы. Боги, я никогда еще в жизни так не бегал, особенно учитывая, что одна нога у меня едва работала, и любые движения причиняли дикую боль. Тем не менее, я сумел одолеть коридор, лестницу, на ходу кивнул разорванному пополам парню – он был мертв, но мы все же были знакомы, и хотелось попрощаться хотя бы так. До входа оставалась едва ли пара шагом, когда свет в помещениях стал тусклым-тусклым, а еще через пару мгновений погас. Судя по всему, электроника отключилась. А следом за ней отключились и дверные замки, в том числе и на этом этаже. Я увидел, как двери распахиваются, и представил, что то же самое происходит и внизу, и как зеленый дымок медленно вылетает наружу, попадая, в том числе, на ублюдка в силовой броне. Эти мстительные мысли придали сил, и я сумел доковылять до входа.

Снаружи мало что изменилось, разве что броневик уже не полыхал, а чадил, распространяя отвратительную смесь запахов паленой проводки, пластика и горелого мяса с жиром. Удивительно, но Игорь все еще был жив. Из аптечки одного из солдат, выброшенных взрывом – он добыл присыпку-коагулятор, и сейчас сидел, привалившись к борту нашего пикапа. Я помог ему перебраться в кабину, и мы поехали в город со всей возможной скоростью.

Как и просил Иган, на следующий день мы с максимальными предосторожностями загнали к зданию двенадцать бетономешалок, и запечатали вход громадной бетонной пробкой. Пару машин оставили стоять на вечном приколе, закрывая собой въезд, и написали на них запрещающие вход надписи. И на этом, как мне казалось, история завершилась. Горожане единогласно выбрали меня мэром, и мы начали учиться сложному процессу жизни в условиях нехватки всего. Опытные поля неподалеку от бывшей Пущи давали некоторое количество зерна, в окрестных болотах и озерах были съедобные коренья и рыба, хоть и немного. На всех выживших это были крохи, но что поделать. Лучше так, чем никак. Часть людей пыталась охотиться, благо, в холмах неподалеку от города были крупные животные. Но сколько может добыть один такой стрелок? Ну, пять туш, десять максимум. На оставшиеся в живых почти одиннадцать тысяч людей это капля в море. Да, рядом были и другие выжившие городки, но просто так никто не планировал делиться той же пищей, а на обмен… а на обмен жителям моего города предложить было нечего.