Она помолчала, сплетя пальцы, и наконец прошептала:

— Ты их получишь. Вести быстро передаются от стана к стану.

Он кивнул.

Она тоже много думала над этим перед охотой. Его позднейшие размышления строились в основном на том, что она сказала. Роды, живущие в долине реки, не смогут сразу послать ему воинов. Их земли под властью врага. Но роды к востоку от реки, вплоть до Диких лесов, должны откликнуться все, ибо их земли ещё свободны. В основном же следует рассчитывать на добровольцев с западных земель, от Тантианских холмов до лёссовых равнин Старрока. Так рогавики объединялись в прошлом, чтобы помочь друг другу в борьбе против цивилизованных захватчиков. На сей раз угроза истребить дикие стада по всему северу соберет вместе многие тысячи.

— Скажи только когда — и они соберутся, — заверила Дония.

— Я ещё не знаю когда. Не так-то скоро. Мне надо будет съездить на юг, встретиться со своими соотечественниками, помочь подготовить восстание. Это займет по меньшей мере два месяца, а то и три. Потом мы пошлем за первым подкреплением. Можешь ли ты — или все равно кто — к этому сроку собрать людей и держать их наготове в зимовьях недалеко от границы?

— Да.

— Я передам, когда им выступить. Если удача нам улыбнется, они помогут нам одолеть Империю в городе. Гарнизоны там тощие, а укрепления слабые. Но потом нам придется изворачиваться, как лисицам. Сидир соберет свое войско и двинется вниз по реке. Нам не поздоровится, если мы встретим его, прижатые к морю. Надо будет продвинуться на север. И вот тут к нам должно будет присоединиться на реке второе, более мощное подкрепление, причем в довольно короткий срок. Возможно ли это?

— Думаю, что да.

— Тут встает вопрос с продовольствием — ведь будет зима.

— Продукты каждый возьмет с собой. Пеммикан — на нем можно прожить, пока не представится случая поохотиться после победы по дороге домой.

— Если будет она, победа. Дония, я не умею жить в будущем. У меня нет никакого плана, кроме захвата Арваннета. Пока ещё нет. А потом — не знаю. Он прислонился к верстаку, до боли в пальцах вцепившись в его край. — Вас, пожалуй, столько же или больше, нежели у Сидира солдат. Но сумеете ли вы одолеть их? У них есть кое-что сильнее пушек и доспехов. У них есть солдатская выучка, у них есть боевой дух. Если их кавалерия с пиками наперевес пойдет на вас в атаку, сможет ли тысяча рогавикских копейщиков встретить её плечом к плечу? Не думаю. Мне кажется, они не выдержат запаха, разойдутся врозь и погибнут, сражаясь поодиночке — храбро, да, но погибнут.

— Храбрость важнее смерти, — тихо сказала она. Его охватила тоска.

— И ты там будешь, Дония?

— Во втором подкреплении?! Конечно. Как же иначе? Если враг уйдет из Хервара, понятно.

— Я не хочу, чтобы тебя убили! Слушай, поедем со мной на юг.

— Что? — возмутилась она.

— Когда я уеду, поезжай следом и ты. Возьми с собой… кого захочешь. Там тоже будет опасно, но это лучше, чем партизанская война и под конец сражение с целой армией, если ты доживешь до него.

— Джоссерек, что ты говоришь? Я не могу уехать. Я и так уж засиделась здесь. Хервар захвачен, пойми!

— Да, да, — заторопился он, — я понимаю, как ненавистно тебе оставлять в беде своих сородичей. Но ты можешь помочь им неизмеримо больше, помогая мне. Подумай. Нам — Людям Моря, арваннетянам — нужен кто-нибудь, кто понимает северян, по-настоящему понимает, на что они способны, а на что нет. Кто-то, к кому они прислушаются, чьему совету последуют. И этот кто-то должен также иметь опыт общения с цивилизованными людьми. Ты как раз подходишь. Не думаю, что есть хоть один рогавик, лучше пригодный для… для штабной работы и связи, чем ты. И мы вдвоем хорошо поладим. Верно? Джоссерек напрягся. — Дония, так надо. Это твой долг перед Херваром.

Он ждал ответа в тишине, наполненной стуком собственного сердца, а её желто-зеленые глаза пронизывали его насквозь. Что-то отразилось в них боль?

Когда она заговорила, голос её звучал чуть более хрипло, чем обычно, и не совсем твердо:

— Поговорим лучше о нас с тобой, милый. Выйдем на воздух.

«Рогавики» означает «дети неба».

Она скрестила с его рукой свою руку, теплую и сильную, и они в молчании вышли из дома. Подворские деревья раскачивались, бросая вокруг летучие тени — ветер был западный, но уже с холодком.

Дония шла в ногу с Джоссереком. Вскоре они отдалились на милю от подворья. Здесь о человеке напоминала лишь рощица, несколько далеких построек да пыльный клочок убранного поля у кратера Громового Котла. Все остальное поднебесное пространство занимала степь. До самого края земли стлались травы в пояс высотой. Их зеленое многоцветье уже бледнело, все сильнее отливая серебром. Ветер разносил по округе медовые запахи. Черные дрозды сотнями вились в гудящем воздухе. Над головой трепетали их красные крылышки и раздавались тонкие сладостные трели. Высоко над ними, невероятно белая на синем, пролетела стая лебедей.

Когда Дония наконец заговорила, Джоссерек порадовался тому, что они продолжают шагать. Это помогало побороть холод снаружи и внутри. Она смотрела прямо перед собой, и ему казалось, что он чувствует, какой силы воли, даже отваги, требуют от неё эти слова.

— Дорогой мой друг, я боялась, что это случится. Бывало и раньше, что наши женщины сближались с чужеземцами и видели в них… нечто большее, чем забаву. Добром это ни разу не кончилось. Уходи от меня, пока ещё не поздно. Теперь я могу принести тебе одну только боль.

Он впился взглядом ей в лицо и проговорил:

— Ты боишься, что меня возмущают твои мужья и из этого может выйти что-то дурное? Нет. Я бы… я бы, конечно, предпочел, чтобы ты принадлежала только мне. Но… — хмыкнул он, — ты даешь мне так много, когда мы вместе, что я стал сомневаться, способен ли один мужчина дать тебе столько же.

— Что ты хочешь сказать? — закусила она губы.

— Что на все согласен, лишь бы остаться с тобой навсегда.

— Это невозможно.

— Почему?

— Джоссерек, ты мне не безразличен. Ты был мне храбрым товарищем, несравненным собеседником — и прекрасным любовником тоже. Неужели ты думаешь, что я не взяла бы тебя в семью, если могла бы?

— Знаю, — вздохнул он, — мне никогда не стать настоящим жителем степей. Слишком поздно начинать. Но самому необходимому я могу научиться.

— Уверена, что ты можешь научиться всему, кроме одного, — покачала своей янтарной головой Дония. — Ты не можешь сделать так, чтобы твоя душа стала душой рогавика. Ты никогда не будешь думать, как мы, чувствовать, как мы. И сам будешь для нас вечной загадкой. Говорю тебе, это не раз уже пробовали на протяжении многих веков — и брак, и принятие в семью, и вступление в род, пробовали и сами жить на чужбине — и ничего из этого не получалось. Мы не можем долго жить в людском скопище — мы сходим с ума и чаще всего кого-нибудь убиваем. И ни ты, ни любой чужеземец не выдержит у нас больше года или двух. Его одиночество и его страсть все возрастают, и он не желает больше ничего, кроме своей женщины, а она ускользает от его плена, и в конце концов он убивает себя. Я не допущу, чтобы это случилось с тобой. Ступай своим путем, а я пойду своим, и сохраним счастливую память друг о друге.

Ропща в душе, он прохрипел:

— Я не хочу уступать. И ты тоже не из тех, кто сдается. Давай попробуем еще, поищем свой путь.

Она споткнулась и тревожно взглянула на него:

— Ты хочешь вернуться со мною в Хервар?

— Нет — как я могу? Но вот ты можешь и должна поехать со мной в Арваннет. Позволь, я объясню во всех подробностях, покажу тебе на пальцах, как ты там нужна. Что ты здесь? Лишний боец, и только. Там же…

Она остановилась и тем заставила его умолкнуть. Немного постояла, опустив глаза в колеблемую ветром траву, тесно прижавшись к Джоссереку. Потом расправила плечи, взяла его руки в свои, посмотрела ему в глаза и сказала твердо:

— Одно это уже показывает, какая река разделяет нас. Ты думаешь, я свободна выбирать, как мне поступить. А это не так, Джоссерек. Враг вторгся на землю моего рода. Я должна защищать её. Ты спросишь: раз уж я приехала сюда, почему бы мне не поехать и дальше, туда, где я нужнее? На это я отвечу: я просто не показывала тебе, как тяжко далась мне эта поездка. Если бы мои мужья не поддерживали меня, а я их, мы бы не выдержали. А так наш разум пересилил желание. То же в какой-то мере относится и к тем, кто приехал с нами. Мы даже притворялись веселыми. Потому что знали — это продлится недолго, мы только скажем свое слово и уедем; потом решили дать время тебе, когда ты сказал, что у тебя есть план. И потом — здесь хотя и не Хервар, но все же север. Здесь все достаточно напоминает дом, чтобы притупить самую острую боль от разлуки с домом, который в беде. И ехать в чужую страну я не могу, да и никто из нас не может. Те роды, чьи земли ещё не осквернили, — те мужчины и женщины могут пойти с тобой. И пойдут с охотой, чтобы опередить врага. Я подберу тебе советников из их числа. Но сама не могу ехать, нет, не могу.