Огородников не торопился с ответом. Вчера Крюк и его подручный отказались брать топоры и рубить сучья. Работу им определили – не бей лежачего, так они даже её отказались выполнять. Бригадир, понятное дело, отмолчался. Себе дороже: ночью перережут горло, и всё. А бригада в результате осталась в штрафниках: без дополнительной пайки хлеба. Сашка-пулемётчик не лез в эти дела долго, пока просто не прорвало. Что сейчас говорить? Оправдываться? Перед кем? Очевидно, воры уловили настроение заключённого, не торопились с решением. Откровенного сочувствия не проявляли, а вот понимание всей сложности возникшей ситуации назревало. Так показалось Огородникову. А может, просто показалось? Может, просто раскидывают свою мазу*? Кто их разберёт?!
– Присаживайся, – тёплым отеческим голосом приглашает Михась. -Торопиться нам некуда. Чайку пей, – спокойно предложил Михась.
Сашка-пулемётчик дважды приглашения не ждёт: присел на краешек скамейки. Чай оказался на редкость душистым: откуда ему было знать, что обещанный бригадиром чай ещё в обед уплыл на стол уркаганов.
– Бригадир никак не может договориться с нормировщиком, – заговорил Огородников, чуть не задохнувшись от давно забытого аромата. – Отсюда и проблем много.
– Но мы же не будем решать ваши проблемы, – заметил Жмых, неприязненно поглядывая на Огородникова.
– У нас же как? Бригадир должен всё решать с нормировщиками, чтоб план приписывали, а для этого подмазать чем-нибудь надо, теми же харчами с воли задобрить. А где их взять – харчи? Небось, знамо, по нашим-то статьям никаких посылок нельзя!
– А почему бы тебе не стать бригадиром? В прошлый раз с одним придурком непонятка вышла, бывает. Вот щас можно всё обговорить, – неожиданно сказал Михась, с прищуром рассматривая Огородникова, словно приценивался. В блёкло-синих глазах Михася отражается лампадный отблеск.
«Тут что-то не то, – быстро соображал Сашка. – Что им от смены бригадирства? Попа на дьяка не меняют. В прошлый раз не получилось, так опять за своё. Что же им нужно? Наверняка, подвох какой-то!»
Сашка-пулемётчик состроил задумчивую гримасу, почувствовав на себе пристальные взгляды воров. Сердце учащённо забилось: такое с ним всегда случалось в минуты сильной опасности.
– Что молчишь-то? Тяжела ноша или не по тебе? – наседал Михась, не сводя с него взгляда.
– Надо сначала в бригаде всё обсудить. У нас так принято, – с трудом сохраняя спокойствие, сказал Сашка-пулемётчик.
– Вот членоплёты, – криво усмехнулся Циклоп, расплетая в тонких синих от наколок пальцах колоду карт. – Всё у них не как у людей. Сперва говно нюхают, а потом обосравшегося ищут. Коммуняки они и есть коммуняки.
– Да и какой из меня бригадир, – спокойно рассудил Сашка-пулемётчик, не обращая внимания на реплику Циклопа. – Шесть классов по коридорам. Авторитета – кот нассал, да и опять, чем придурню греть. Забирать у мужиков посылки, как в первом бараке, – не буду. Это не по нашей части.
– Да ты никак идейный, – ёрничая спросил Хмара, до того сидевший в самом углу со скучающим видом.
– Идеи тут ни при чём! Есть же правило: в отказники на разводе, а если вышел с бригадой будь добр, как все. Правила-то общие, как мне помнится. И с вами обговорённые.
Зеки переглянулись. В опустившейся тишине только слышен гул в печи. Дышится умиротворённостью: не в лагере словно коротают вечер, а на какой-нибудь охотничьей заимке, после тяжёлого отстрела волков. Кстати, о волках… Верно говорят: с волками жить…
– Ты что ли эти правила писал? – негромко спросил Михась, недобро ощерившись. – Сельсоветом попахивает наш разговор. Много ненужных слов говоришь. Люди ведь устать могут от правды твоей, – под «людьми» вор, очевидно, понимал только тех, кто сидел рядом с ним.
Огородников почувствовал: самое время уходить, поднялся.
– Ладно: решайте. Завтра к вечеру скажете, что там набалаболили, -Михась уже думал о чём-то своём.
Неожиданно Лукьян оторвался от книги, посмотрел мягкими карими глазами на заключённого:
– Давай так, пулемётчик, – «пулемётчик» выделил особенно. – Фронтовые подвиги здесь не канают. Мы не на войне, и здесь тебе не фронт. Запомни одно: без бригадирства больше за тебя мазу на сходке перед Крюком тянуть никто не будет. Время обмозговать наше предложение ммм… до… завтра… Если – да, шепнёшь кому надо.
Слова эти, произнесённые негромко, но отчётливо, прозвучали, как приговор.
Глава 7
От бригадирства на зоне проблем больше, чем привилегий. Любому арестанту это известно. А уж сколько недюжинной выдержки нужно иметь, змеиной вёрткости да ума, чтоб выжить бригадиром, одному богу известно! То ли дело быть в обслуге лагерной, «придурком» иначе говоря. Огородников понимал: в обслугу не возьмут никогда, и дело не в том негласном распоряжении, что по пятьдесят восьмой на лагерные должности категорически не берут – чушь всё это, а в том, что сам он никогда не согласится на роль административного «помазанника», это не в его характере. Понимал и то, что откажи он ворам сегодня, уже вечером с ним люди Крюка разделаются. Отказаться от предложения воров – подписать себе приговор. Перед утренним разводом Сашка отыскал Николишина, рассказал всё, утаивать ничего не стал, заострил внимание на угрозах расправы. Николишин, нервно дёргая всем лицом, слушал не перебивая.
– А сам что думаешь? К чему им такой переплёт? – спросил бригадир. Сашка-пулемётчик пожал плечами.
– Думаю, когда поводок укоротится, тогда и узнаю.
– Тогда и поздно будет.
– А выходит, торопиться сейчас мне только в одну сторону, – и Огородников кивнул на высокий забор, за которым пряталось местное кладбище.
В лагерях покойников хоронили без подобающих такому случаю церемоний, как правило, в тот же день, после заключения местного врача, просто закапывали в землю с биркой на левой ноге. Никаких крестов, оградок, холмиков; ровная земля, одичавшая от полыни.
На следующий день, после развода, всё выглядело так. Дежурный старшина Стаднюк выкрикнул тринадцать фамилий, Огородников – среди них: определили бригаду на восьмой участок, где деляна в трёх километрах от лагеря. Пятнадцать минут ходу. Вроде повезло. Стаднюк взглядом упёрся в Сашку:
– С-512 – за бригадира!! Обед подвезут по расписанию. Вопросы есть?
Повисла пауза. Номер «512» принадлежал Огородникову. Затянувшимся молчанием Огородников расчерчивал на две половины свою судьбу: одну он уже прожил, вторая только начиналась.
– Вопросов нет! Вот и ладненько. На пре-е-во!
Поворачиваясь, Огородников вскользь зацепил взгляд Циклопа: каким-то неуловимым движением бровей дал понять блатному – видишь, я в бригадирах.
Вышли за территорию зоны без привычной слуху молитвы, что уже показалось Огородникову странным. Гуськом, в два ряда побрели по центральной дороге: три конвойных краснопогонника, вооружённые автоматами, один с овчаркой. Начкар – лейтенант, лицо знакомое, молодой совсем, в лагере только-только появился, к нему ещё не привыкли. Видно, как робеет в неожиданных ситуациях, посматривает на старшего конвоира, как бы спрашивая совета. За спиной Огородникова паровозом дышит Жмых: голову склонил по-бычьи, по лицу видно, о чём-то беспокойно размышляет. Рядом вышагивает тоже блатной, имя которого Сашка-пулемётчик не помнил. Кажется, его кличут Циклоп!
Вскоре вышли к деляне. Их нагнал на подводе нормировщик – Бычков-ский, из вольнонаёмных, с инструментом. Кряжистый степенный мужик, года два назад отмотавший срок, поражённый в правах, оттого решивший не возвращаться на материк и доживать свой век на поселении.
– Кто бригадир? Идём, всё обскажу. Чуть поднялись в гору.
– Валите только сосну, вот по этой гряде. Комлями в энту сторону, в аккурат будут ложиться под штабели к подводе. И смотрите не откатывайте в низовье. Кобылу мою видел!? Шобы легше ей было – не валите вниз. Иначе горбом будете вытаскивать к централу. Швырки будете складывать здесь. На энтом месте, они мешать трелёвке не будут. Сюда всё скатывайте. Лично проверять буду, – вяло грозился нормировщик: кобылу пожалел, человека не обязательно. Он немного покружил по деляне, всё подсказывая осипшим голосом, как удобнее и ловчее валить лес. Потом засуетился обратно. – Обед подвезу к трём часам. И смотри мне, голова с ушами, без присядки шоб работалось.
