Мужчина, лет сорока пяти, худощавый, жилистый, с бегающим, испуганным взглядом, съёжился и опустив голову, забился в угол клетки. Сергей никогда не видел таких… в смысле, опущенных, ему стало не по себе. Рука, с хлебом и колбасой, повисла в воздухе. Видимо, взгляд у него был тот ещё, Седой засмеялся.

– Таких гнид на зоне хватает. Пусть скажет спасибо, что на него платье женское не надели. Ладно, не обращай внимания, ешь. От голода уснуть не сможешь. А нам ещё ехать трое суток, – сказал Седой.

– Седой? Поделился бы шкерой, что ли! – услышал Сергей из соседней клетки, разделённой плотной стенкой.

– А сам не зашкерился, что ли? На вот, держи, Глухарь! – подойдя к стене и просунув руку с едой через решётку, ответил Седой.

Протянутая навстречу рука, быстро перехватила хлеб и колбасу.

– Видать, твой сосед, пассажир надолго, а? – спросил Глухарь, с полным ртом.

– А ты, значит, уши развесил, сучонок? Не твоего ума дело! Сядь и заглохни! – рявкнул Седой.

– А ну! Разговорчики! Чего раскудахтались? – войдя в вагон, спросил старший из конвойных.

– Ты бы за базаром следил, начальник… правильные слова говорил, сам знаешь, что бывает за такой расклад, – без страха, высказался Седой.

– А ты что? Авторитет тутошний, чтобы меня жаргону учить? – спросил конвойный.

– Чё время зря тратить? Если гниль сгнила, пользы нет, – ответил Седой.

Конвойный, кажется, не понял смысл сказанного, демонстративно сплюнув, он вышел из вагона. А на рассвете, его нашли убитым острой заточкой в горло. Никто не мог понять, кто это сделал. Клетки были закрыты, оттуда выйти никто бы не смог, если бы подумали на Седого, который накануне говорил со старшим конвойным. На станции, тело старшего конвойного накрыли и вынесли из вагона.

Через некоторое время, в вагон вошли четверо в форме и открыв клетку, в которой сидел Седой, стали бить его дубинками. Седой не издал ни звука, прикрыв руками голову, он лежал на полу вагона, подобрав под себя ноги. Били довольно долго, потом, так же молча ушли.

Вместо убитого старшего, пришёл другой, с яростью стуча по решётке, он орал, чтобы все сидели тихо, иначе… а что иначе, он так и не договорил. Седой поднялся, как ни в чём ни бывало, смачно сплюнул кровью на пол и сел на скамью. Но ничего говорить не стал, молча глядя в одну точку.

В вагоне стояла духота, дышать было тяжело. Сергей вспоминал ванную комнату, пляж на берегу Балтийского моря, как он с разбега нырял с обрыва и плавал… плавал долго и наслаждался водой. Сергей, сидя на скамье, подолом грязной уже футболки вытирал лицо и шею от постоянно выступающего пота. Баланду есть он не стал, Шрам как-то говорил ему, что в баланду подмешивают гормоны.

– Чтобы у тех, кто находится в заключении, не возникало желания иметь бабу. А тебе, тем более, срок намотали, мама не горюй. Ведь выйдешь импотентом в тридцать шесть лет. А на зоне, картошку вылавливай отдельно, её можно будет пожарить, повезёт, может и мясо найдёшь в баланде. Баланду выливай, не пей её. Ничего, братишка, там тебя научат жизни, – так Шрам ему тогда и сказал.

Сергей был молод, возраст, когда хочется постоянно есть, организм здоровый, с естественными потребностями. Сергей вдруг подумал, что никогда не был в близости с девушкой. Так, целовался пару раз… неумело, правда. Плакать Сергей не умел, отец говорил ему, что мужчины не плачут. Но от безысходности и обиды, у него пошли слёзы. И чтобы их не видел Седой, он отвернулся к стене, сделав вид, что спит.

Иногда, сквозь сон, Сергей слышал, как поезд останавливался, потом, пыхтя, набирал скорость и вновь двигался вперёд. Он не знал, куда он едет и что его ждёт. Конечно, где-то в глубине души, ему было страшно, но ещё он понимал, что должен выстоять и не сломаться, должен терпеть долгие восемнадцать лет. Хотя Шрам и говорил ему, что отсидит он, быть может, лет десять.

– Остальной срок скостить должны и быть может, повезёт выйти по УДО. Хотя с мокрухой могут и строгача дать, – сказал Шрам.

Время тянулось невыносимо долго и медленно. Душный вагон, вонь и темнота, лишь под потолком вагона было продольное отверстие с решётками, но воздух односторонне оттуда не поступал. Последний день пути разносили баланду, которую на станции подвозили к вагону. А когда позвали того, которого Седой назвал опущенным, тот не ответил.

– Кажись, у нас жмурик, начальник. Не отвечает он, а я к нему не подойду, – сказал Седой.

– Сержант? Посмотри, что с ним? – кивнув конвойному, приказал старший лейтенант.

Сержант открыл клетку и вошёл. Приложив руку к шее мужчины, он молча прощупывал пульс. Потом поднял голову и покачал головой.

– Товарищ старший лейтенант! Он мёртв. Что прикажете делать? – спросил сержант, обернувшись назад.

Шальная мысль мелькнула в голове Седого, он хотел было схватить сержанта, ударом отключить его, выхватить автомат и расстрелять всех конвойных. Он даже сделал было шаг, но старший лейтенант позвал ещё двоих и те тут же вошли. Они вынесли тело и вновь закрыли клетку. Сергей был в шоке, не понимая, как может человек просто так умереть.

На станции, труп вынесли и об этом никто больше не говорил, так…сло вно сдохла собака и её выбросили.

– Скорее бы уже до места доехать! – с отчаянием воскликнул Сергей.

– Завтра будем на месте, не торопись, успеешь на нарах чалиться. А с твоим сроком и соскочить можно. Не ждать, когда откинешься, – произнёс тихо Седой, с опаской поглядывая на сержанта.

– Не понял… – вытирая мокрые лицо и шею, грудь и накаченный живот футболкой, которую с себя снял, вяло ответил Сергей.

Он так устал с непривычки, что говорить не хотелось, сухими губами говорить было тяжело, но хотелось есть. Сергей вспомнил, как вкусно готовила мама, котлеты и борщ, тефтели с гарниром и жаренную рыбу с жаренной картошкой. Сергей очень старался не думать о еде, но не мог. В животе урчало, что было у Седого, уже не осталось. Но в сумке Сергея лежало съестное и он высыпал всё на скамью.

– Жрачка ещё осталась? Лады, значит от голода не подохнем. Я говорю… соскочить тебе надо, срок чалиться долгий. Ладно, на зоне решим. Шмон будет, у тебя ведь нет заначки? – спросил Седой, макая сухари в воду из бака, которую им наливали для питья в алюминиевую кружку.

– Деньги что ли? Нет, откуда? Нет у меня никого… – с хрустом откусывая крепкими, ровными зубами сухари, ответил Сергей.

– Это ничего. Греф от братанов с воли будет, смотрю, ты не куришь и то легче. Без курева, как без воздуха, голод легче перенести, – сказал Седой.

– Чем хрустишь, Седой? Делись! – послышался голос с соседней клетки и Сергей увидел протянутую через решётку руку, жилистую, с грязными, отросшими ногтями и длинными пальцами.

– Ты чё, Глухарь? Крыша совсем съехала от духоты? С моими зубами и грызть? – засмеялся Седой.