— Что за черт, Кургузкин? Почему вся рыба синяя?

— А я откуда знаю, товарищ Мерзляков? Солим согласно технологии, вот — все тонкости соблюдаем по ГОСТам!

— Ты свои ГОСТы, знаешь, куда засунь? План летит птицей чайкой, рыба у него голубая, как яйца у дрозда, а он ГОСТы нюхает своим подозрительным румпелем! Думаешь, я твою анкету не изучал? Ты чо своей массонской ложей лыбишься?

— Да я эта… на ветру щурюсь, гражданин начальник второго ранга!

— Щас выложишь у меня партбилет и к стенке, гад! Сразу щуриться перестанешь! Как ты себе такой позор представляешь? В порт придем и под духовой оркестр перед нашими товарищами начнем это вот вываливать?

— Это что, товарищ Мерзляков! Радист сейнера «Петропавловск Камчатский» мне по секрету сказал, что у них рыба, как ни соли, наоборот вся желтая получается!

— Что же это за хрень такая? — схватился за голову первый помощник капитана Мерзляков. — Мать… мать… в… мать! Всех к стенке! Чо делать-то будем? Вот-те нате, хрен в томате! Вместо бычков…

— Я думаю, что такую рыбу назад в море топить — окружающую среду отравлять, экологию с ней на пару нарушать к едрене фене, — глубокомысленно почесал в затылке технолог Кургузкин. — Давайте, подождем с недельку, а? Перекантуемся на новое место лова, а сами промолчим об этом в эфире. Никто ведь за язык нас не тянет, а? Вы корвалольчику на ночь тяпните грамм двести, а? А то чо-то, товарищ Мерзляков, весь вы зеленый какой-то…

Спустя месяц после этого разговора в дальнем море Валя-дусик и Валя-котик, независимо друг от друга, заскочили в гастроном-стекляшку. А там практически в тот день ничего не было, кроме богатого улова, засоленного согласно ГОСТам на сейнерах «Петропавловск-Камчатский» и «Писатель Лев Толстой». Вся рыба уже приобрела серебристо-стальной цвет с квелым отблеском возле сломанных плавников. Вот оба мужика мимо дум тяжких и купили по селедочке к ужину, вспомнив, что как раз намедни их хмурые тещи синхронно доставили им по чувалу картошки из деревенских погребов. И, глядя на селедку, плававшую в коричневом кровянистом рассоле, оба даже подумали так с удовольствием: «Вот сейчас мы вашу картошечку, Елизавета Макаровна, и оприходуем!» К слову сказать, тещи тоже были у них полными тезками.

И представляете, через девять месяцев после того достопамятного ужина с селедкой каждая из Лен родила по мальчику. Хорошенькие такие пацанчики получились! Щечки розовенькие, ручки в перевязочках, голосенки требовательные, а глазки острые такие, голубенькие. Причем, так похожи были друг на друга, так похожи! Ладно, что ни дусик, ни котик домами не дружили и сынков своих промеж себя не сравнивали. Да и некогда им было тогда очень. В профкоме обоим Валентинам ордера на квартиры дали (совмещенный санузел, кухня пять квадратов, одна комната проходная), грамоты за предновогоднюю вахту и премии по пятнадцать рублей.

Единственное, что не совсем устраивало тогда наших осчастливленных дусика и котика, был торжественный переезд обоих Елизавет Макаровн в город «на первое время поводиться». Тещи с деревенской простотой расположились в новых квартирах под бельевыми веревками c одинаковыми раскладушками цвета хаки. Оставив на соседок в родной деревне по корове, каждую из которых, естественно, звали Зорькой, они очень переживали, конечно. Все ночи напролет из-за переживаний они вздыхали и скрипели своими милитаристическими раскладушками, но назад не торопились. Тут уж совершенно излишне упоминать, что их соседок обе деревни промеж себя кликали не иначе, как Свистоболками.

И как-то раз, торопливо купая внуков перед программой «Время», обе Елизаветы Макаровны крикнули своим дочерям: «Ленка! Нет, ты глянь, зараза, что у нашего Женечки выросло! Ты врачихе давно его показывала, ась?»

У обоих младенчиков за ушками наметились такие пипочки со щелкой посередке. Навроде прыщиков. А сами ушки немного покраснели вроде как от раздражения. Ленки так и сказали своим матерям, что поменьше бы они в телик пялились, а не жалели бы присыпки на родных внуков.

Это Ленки так родных матерей уесть хотели. Хотя Елизаветы Макаровны действительно излишне увлеклись тогда романтической телевизионной историей о необыкновенно красивом человеке-анфибии. Скрывали они эту привязанность, боролись с ней, стесняясь признаться в этом даже соседкам с нижнего этажа Эмилиям Фабрициевнам. Втайне обе Елизаветы Макаровны думали, что внуки у них будут совершенно необыкновенные — человеки-анфибии! А за ушами у них не диатез вовсе, а розовенькие жабры проклевываются. Они стали любить обоих Женек еще больше, передавая им нерастраченную нежность к далекому и несчастному человеку-анфибии…

Невзирая на тайные пристрастия разных Елизавет Макаровн к молодым людям атлетической наружности с неправильным устройством верхних дыхательных путей, жизнь шла своим чередом. Народец вокруг шустрил, добывал ковры, хрусталишко по мелочи, стенки и шубы котиковые своим супруженицам, а в основном за пропитанием в очередях ошивался. И не без результата, поскольку на территории той огромной страны население неуклонно плодилось и размножалось, улучшая демографическую ситуацию.

Нет-нет, да и принесет какой-нибудь Вася своей Людке морепродуктов в пакетике. А после ужина — да на боковую! А потом — «уа-уа», пеленки-распашонки и путевки профкомовские в ясли-сад через пять остановок автобусом. Радостно народ жил, одним словом, с оптимистическим настроем на будущее.

Вот и одному дядечке в то же самое время выдали в закрытом партийном распределителе замурованный крафт-бумагой пакетик рыбного дефицита накануне очередной демонстрации солидарности. Приняв с сослуживцами армянского коньяку по случаю торжества, отъехал он на дачу, где в роскоши и безделье томились его жена Маргарита Львовна и кухарка Фенька. Скинув серую шинель на руки Феньке, прошел тот дядечка в гостиную, где супруга его с недовольным скучным лицом глядела на сосновый бор за окном.

— Ритка! Ну, Ритунчик! Глянь-ка, я тебе рыбки принес! — сказал дядечка совершенно обычным тоном, хотя был он в той стране полководцем большого государственного значения.

Маргарита Львовна повернула к нему прекрасное лицо, очень похожее на лицо ее папы, которое на всех демонстрациях таскали по городам и весям страны пьяные дусики и котики, и с грустью сказала: «Ах, зайчик! Мне так морально тяжело по причине нашей бездетности! И не столько жаба давит за то, что с тебя нехилый налог за бездетность вычитают в пользу каких-то прошмандовок, которые вообще без мужиков родить исхитряются, сколько переживаю я, что некого нам с тобой вместе любить, дарить игрушки из закрытых магазинов… Я там недавно такую матросочку видела, расстроилась невероятно! Вот гадство! И кому, скажи на милость, нам оставлять эту дачу после пожизненного закрепления?..»

Дяденька-зайчик, конечно, после ужина с жареной рыбкой, посыпанной свежей зеленью, с вином из черного пакета и фенькиными разносолами утешил Маргариту Львовну, как мог. И хорошо так утешил!

Расцвела через некоторое время его супруга, похорошела и округлилась, стала ездить на служебной «Волге» в закрытую консультацию для различных анализов организма. Для компании Феньку с собой брала, чтобы та в ее отсутствие необходимые сейчас для здоровья ананасы не пожрала. Водилось за этой Фенькой, знаете ли. А Фенька и рада! Улыбается чему-то, чувствует себя в закрытой больничке как на родной даче! Маргарита Львовна — в один кабинет, а она тут же — в другой! Наглая такая. Маргарита Львовна, в силу своей врожденной интеллигентности и воспитания, терпела некоторое время, а потом все-таки решила статус-скво восстановить. Это слово она выучила, когда с папой в посольстве за границей жила. И тут ей Фенька радостно кипу справок под нос сует. О своем особом положении. Нет, это же надо такую подлость в душе иметь!

Вернувшийся из министерства дяденька-зайчик вызвал Феньку в кабинет на второй этаж для конкретного душевного разговора. А та ревет белугой и только бормочет: «Я не виновата ни в чем, Павел Афанасьевич! Вы же знаете! Ни в чем я перед вами не виноватая!» Что делать, что делать?.. Не увольнять же Феньку с нарушением трудового кодекса. Да и как еще исчезновение Феньки соседи по дачам воспримут?.. И Фенька говорит, что, главное, ни с кем и никак у нее не было! Запирается сука! Утверждает, что, будто бы, приготовляя рыбку в тот достопамятный вечер, она всего лишь плавничок отломила, чтобы проверить уровень готовности блюда. А много ли продуктов в плавничке? Так, пососать для вкуса. Вот Фенька и пососала… Некого винить, выходит… Не Феньку же!