– Там закрывают в половине третьего, – сказала Джоанна Слайдеру.

Голос ее звучал так странно, что он внимательно посмотрел на нее и только тут заметил, что она вся посерела от холода и переживаний и вот-вот разрыдается. Он быстро потащил ее к машине, чтобы поскорее увезти подальше от этого унылого места, совершенно абсурдно вдруг пожалев, что Анн-Мари не могла уехать с ними вместе. Она ведь тоже была музыкантом, и, хотя никто не любил ее, она все же успела познать товарищескую атмосферу пабов и легкость поцелуев Мартина Каттса. Контраст был очень резким – казалось жестокостью оставлять ее лежащей там, позади.

Он включил обогреватель и вентилятор, и поехал к Лондону с максимальной скоростью, какую только допускала мокрая от дождя дорога. Когда машина прогрелась, Джоанна немножко ожила.

– Ну, – заговорила она наконец, – раз так, значит так. Не такие у меня были представления о похоронах. Когда я уйду, я хотела бы, чтобы сотни людей выплакали по мне глаза, а потом пошли бы и поели доброй еды, и как следует выпили, и говорили друг другу, какой хорошей я была.

– Да, – понимающе ответил Слайдер.

– А еще нормальная хорошая служба в церкви, со свечами и гимнами, и настоящие слова из молитвенника. Не эта второсортная замена для бедных, эта Новая Переработанная и Адаптированная Молитва Серия Номер Четыре, или как еще там называется эта паршивая книжонка. – Она посмотрела на него и неожиданно закричала: – Это несправедливо! – И, уж, конечно, это не относилось к церковной службе.

Но он был теперь даже рад, как ни странно, что это все же не была та настоящая старомодная служба, иначе знакомые слова напомнили бы ему похороны мамы. Так всегда было, когда он слышал их по телевизору или в фильмах, и они все еще заставляли его плакать. Кроме всего остального, похороны еще напоминали вам, что пути назад не было и у вас, что каждый день у вас что-то отбиралось, что-то такое, чего вам никогда не вернуть.

Через некоторое время она заговорила очень тихим голосом.

– Когда я умру, ты обещаешь мне проследить, чтобы меня похоронили как следует, а не так, как мы сейчас видели? А я обещаю сделать то же самое для тебя.

– Ох, Джоанна, – беспомощно проговорил он и взял ее руки в свою ладонь.

Когда они доехали до Тернхэм-Грин, она вновь оживилась.

– Я проголодалась. Знаешь, что я себе представила? Гамбургер! Хороший, настоящий гамбургер, а не тот, что из «Макдональдса». Можем мы заехать в «Макартур»?

– Я не могу, – неохотно ответил он. – Я должен ехать в участок. Там масса вещей, которые я должен сделать, да еще совещание, к которому надо подготовиться, так что ты уж извини.

– И это называется любовная связь, – шутливо пожаловалась она, облегчая ему ситуацию.

– Я постараюсь и заеду попозже, по дороге домой. Если же не смогу, то в любом случае позвоню. – Она глянула на него с таким отчаянием, что он привел ей в поддержку тот довод, которым успокаивал сам себя. – Не беспокойся, теперь мы не можем потерять друг друга.

Она улыбнулась.

– Цыплят по осени считают! Не забывай, что когда я начну работать, тебе придется составить два невероятных графика, чтобы скоординироваться со мной.

– Посмотрите на это, шеф, – Атертон вдвинулся своей викинговской фигурой в дверной проем кабинета Слайдера. – Справка из банка Анн-Мари, и какие же интересные цифры в ней!

– «Мидлэнд-Бэнк», отделение на Глочестер-Роуд?

– Думаю, что она открыла счет, еще когда была в «Ройал-Колледже», – сказал Атертон. – Хотя по ее шикарной тетке можно было подумать, что она была в «Коуттс» от самого рождения.

– Но у нее раньше не было собственных денег, разве не так? – Слайдер разложил перед собой листы банковской справки. – Ну, итоговые цифры достаточно скромные, ничего такого, на что можно купить «Страдивариус».

– Нет, но взгляните сюда, конец августа, видите? «Поступления из разных источников», три тысячи фунтов.

– Это ей заплатили в оркестре?

– Нет, то, что она получала в оркестре, проходит с пометкой «Заработок» – смотрите, вот здесь, здесь и здесь. Но «Разные источники», чертовы «источники», это они так называют депозиты, наличными или чеками, сделанные через почту или кассу. И за очень короткое время – четыре жирных чека на перевод в наличные, которые наверняка были истрачены. У нее должны были быть весьма дорогие привычки.

– Никаких признаков погашения банковского залога, о котором говорила Джоанна?

– О, он был выплачен уже давно. Вот смотрите, это еще интереснее. Глянем немножко назад, и вот что мы обнаруживаем. Большой взнос здесь, пять тысяч, еще одна, и четыре здесь, еще пять, шесть с половиной вот здесь. Грубо говоря, каждый месяц она вносила кругленькую жирненькую сумму, а потом забирала ее наличными. И что вы можете теперь заключить из всего этого?

– Могла она потратить все это? Может быть, у нее был сберегательный счет?

– Такого не обнаружено. Может быть, она играла на бирже, а может, ставила па лошадей на скачках. Но меня не столько интересует, куда они делись, сколько откуда они брались. Понимаете, о чем я думаю?

– Скажи мне, – поощрил Слайдер.

– Я думаю, она шантажировала какого-то человека. Или несколько человек.

– И тот, кого она шантажировала, наконец не выдержал и убил ее? Значит, ты отошел от своей версии с Томпсоном?

– Вовсе не обязательно. Объектом ее шантажа мог быть и он.

– Если бы дядюшка Артур пристегнул свою деревянную ногу к заднице, то он был бы похож на яблоко.

Атертон натянуто улыбнулся.

– Ну, ладно, шеф, не у вас одного есть пунктик. Что-то в этой молодой женщине было такое, зловещее и некрасивое. Я все же буду держать глаза открытыми.

– Так и делай. А вот то, на чем ты можешь остановить свои открытые глаза – отчет по ее машине.

– Вот это да, лаборатория действительно вытащила из нее свой пальчик. И что они нашли?

– В общем, почти ничего необычного, кроме того, что на переднем пассажирском сиденье обнаружены следы белого порошка...

– Белого порошка!

– Веди себя прилично. Белого порошка, который по результатам анализов оказался пиретрумом и, – он заглянул в отчет, – бутоксидом пиперонила.

– Можно еще раз?

– Проще, это инсектицид весьма широкого применения. Уничтожает блох, вшей, клопов, моль, жучков всякого рода и прочую живность. Свободно продается в любом магазине садовых принадлежностей или в «Вулворте» – можешь увидеть в любом хозяйственном отделе. Ядовит, если съесть его достаточно много, способен вызвать раздражение глаз и носовых слизистых оболочек, если его рассыпать или вдохнуть.

– Это обилие информации раздражает мою мозговую оболочку, – задиристо ответил Атертон. – Какая от этого польза? Она могла купить упаковку этой дряни в любое время, для любых целей, и просыпать немного на сиденье. Куда это нас ведет?

– Никуда. Только вот мы не нашли никакой похожей на это упаковки в ее квартире. Но еще одна вещь куда интереснее – тоже найдена на пассажирском сиденье, но в щели между сиденьем и спинкой. – Он поднял со стола маленький квадратик бумаги, первоначально сложенный вчетверо, но впоследствии смятый, затертый и запачкавшийся от пребывания в щели, которую никто, разумеется, и не думал чистить. Развернув бумажку, Атертон увидел, что это листок бумаги для заметок, того типа, который обычно держат в виде пачки рядом с телефоном. На листке круто наклоненным почерком, как если бы кто-то делал эту запись, придерживая телефонную трубку между плечом и ухом, чтобы освободить себе руки, было написано «Саломан» и рядом – телефонный номер.

Приступ мгновенной болезненной слепоты, и Атертон вскрикнул:

– Саломан! Саломан из «Винси»!

– Ты знаешь, кто это?

– «Винси» на Бонд-стрит, это торговля антиквариатом. Саломан – их эксперт по скрипичным смычкам. Эндрью Уотсон, этот тип из «Сотби», говорил о нем, когда осматривал скрипку. Кто это писал, Анн-Мари? Мы уже определили ее почерк или еще нет? Мне кажется, мы сможем это сделать. Интересно, значит, она консультировалась с ним? Это уже зацепка, в любом случае, а у нас их до сих пор почти что не было.