Здесь он открыл сейф с личными документами, и, немного покопавшись там, вынул несколько бумаг. Это были русские облигации правительственного займа на общую сумму 26 тысяч гульденов.

Нотариус грустно провёл ладонью по разноцветной гербовой бумаге. приобретаю эти займы 20 лет назад, он рассчитывал передать их в наследство сыновьям, чтобы те смогли быстрее встать на ноги. Теперь же от этих денег, даже с учётом процентов, остаётся не более трети первоначальной суммы!

«Будь прокляты эти французы. Всё из-за них! Сохранилась бы у нас, как прежде, обычная голландская монета — такого никогда бы не могло произойти!» — подумал он и уныло поплёлся обменивать свои облигации на бумажные франки, вписав эту операцию в журнал под номером «один».

Интерлюдия.

За два месяца до этих событий.

— Но согласитесь, это странно — такой валюты, как голландский талер, давно не существует, а наши долговые обязательства номинируются именно в них. Мы таким образом не можем оплатить наши долги перед добрыми голландцами! Раз уж в Батавской республике в ходу теперь франки — значит, и долги наши надо номинировать во франках!

Степан Алексеевич Колычёв, русский дипломат, понтировал против французского министра иностранных дел Талейрана. Шарль Морис держал банк, и, надо сказать, не без сердечного волнения ждал следующего хода своего оппонента. Играли в баккара.

— Возможно, вы правы, — задумчиво произнёс бывший епископ, вновь и вновь перебирая карты. — Право же, Директории дела нет до этих сквалыг-селёдочников; но для установления в государстве надлежаще-правильного хода дел было бы полезно… ах, вот вы как? Вы опасный человек, Этьен! Но у меня есть для вас ответ… Вот так! Итак, у вас четыре, у меня — пять, и я выиграл. Ну что же, значит, следующий тур… Делайте ставки, господа!

Беседа на некоторое время затихла, уступив место игре. Но затем Колычёв вновь заговорил о Голландии, заходя теперь с другого бока.

— Послушайте, Шарль! Вся Европа понимает, что Голландия — это на сегодняшний день всего лишь один из ваших департаментов. Но поскольку Директория в своей неизбывной мудрости решила сохранить гордым батавам внешние признаки государственности, то получается, что они находятся в вашей епархии. Или епископате? — пошутил русский, намекая на положение Талейрана до революции. Шарль-Морис, которому шутка не понравилась, лишь вежливо улыбнулся; но у остальных участников игры она имела шумный успех.

«Жалкие ослы. Знали бы вы, как я вас презираю» — подумал Талейран.

— Так что же вы хотите сказать? — совершенно любезно спросил он Колычёва, никак не показывая неудовольствия от его колкой фразы.

— Мы могли бы встретится тет-а-тет и обсудить это подробнее — пояснил Степан Алексеевич, красноречиво передвинув по столу стопку золотых луидоров.

«Хмммм… А этот русский знает толк… в дипломатии» — пришло в голову Талейрана.

Надо признать: министр иностранных дел их него получился просто отвратительный. Нет, он был умён, обходителен, тактичен и прозорлив; но все эти положительные качества он использовал не для службы Франции, а исключительно для набивания карманов. Ещё когда он раздумывал, стоит ли идти в дипломатию, главным критерием его выбора были те ожидаемые суммы, которые он мог бы приобрести. И да, поразмыслив, Шарль-Морис понял, что торговля влиянием во внешней политике — это просто золотое дно! Ещё в 1791 году за посредничество в переговорах между Испанией и Францией Талейран от благодарного испанского правительства получил сто тысяч американских долларов.