- Ты, старая, сдурела, что ли? – импозантный мужчина – седой, соль с перцем, в странном черном костюме и с короной, в которой зловеще посверкивали каким-то чудным, неестественно ярким светом рубины – недоуменно заломил бровь.

Смотрела на него, и никак не получалось на глазок определить, сколько ж ему лет. То ли чуть за сорок, то ли чуть ли не под сотню…

- Ну а ты что предлагаешь? Время уходит, сам чуешь ведь, не можешь не чуять.

Женщина же напротив него однозначно была стара. Седая коса спускалась до самого пола и вилась по нему змеей-альбиносом, и у меня сразу возникал вопрос, почему она такая гладкая и ровная, а не растрепанная и в крошках-веточках. Мадам, поделитесь маркой кондиционера для волос?

Мужчина втянул ноздрями воздух, как будто и впрямь пытался унюхать что-то, но тут же опомнился и покачал головой:

- Да возьми ты любую дуру из окрестностей, успеешь еще натаскать.

- Хотела бы я натаскивать дуру, мил человек, я бы это еще годков пятьдесят назад сделала. Ты мне лучше скажи, поможешь?

- Ой намудрила ты, Премудрая, намудрила…

- Ну не могу я так уйти, понимаешь? Не спокойно мое сердце, а сам знаешь, с неспокойным сердцем нельзя мне уходить, всем хуже будет.

- А коли она не захочет?

- Чего не захочет?

- Владения твои принимать.

- Кто из нас еще сдурел! Чего тут не хотеть то? Силы не хотеть? Где ты хоть раз ведьму видел, которая от силы добровольно откажется!

- Тут не видел, - покладисто кивнул мужчина, - а вот там…

- Ведьма что там, что тут ведьма и есть, - непреклонно отрезала старуха. – Так поможешь или нет?

- Ну… загляну к ней в гости может разок-другой, по-соседски.

- А большего и не надо, - удовлетворенно кивнула старая ведьма. – Не пугай только девочку.

- С этим у тебя без меня есть кому справиться.

- Ты на что, пень трухлявый, намекаешь?

- От коряги слышу! Ты главное только…

Голоса плыли и удалялись, растворялись в мелодии будильника.

Странный сон.

Почему я решила, что он имеет ко мне какое-то отношение?

Можно, я пореву? Вот сейчас сяду на… нет, не сяду, мало ли что тут на полу, лучше стоя!

Задрожала нижней губой, заморгала часто-часто… не ревелось.

Посмотрела налево. Посмотрела направо.

Странный дом вокруг не исчез. Всё на месте осталось: потемневшие от времени деревянные полы и стены, бревна потолочных балок над головой — а с них свисают пучки трав, лавки вдоль стен, прялка в углу, крохотные окошки под потолком…

И ни-ко-го. Ни единой живой души.

Весомый, добротный повод зареветь.

Это не могло случиться со мной. Это же чушь! Полная!

Мимоходом отметив, что вокруг царит идеальный, прямо-таки  противоестественный порядок (люди в таком не живут),  развернулась к выходу. Осторожно, плавненько. Стараясь не расплескать.

Чушь.

Через сени вышла на крыльцо и, чувствуя что ноги меня не держат, все же села на по… на порог.

Потому что с крыльца виднелся частокол забора, двор, колодец, прилепившаяся к избе собачья конура…

Современного города-миллионника с этого странного крыльца было не видать.

Что-то мне нехорошо.

Привалившись виском к дверному косяку я внимательно разглядывала все, что открывалось глазу: забор в два, а то и полтора моих роста, сложенный из бревен толщиной в обхват с заточенными верхушками и кое-где украшенный черепами. Моих познаний в анатомии хватало лишь чтобы понять —  не человеческие. Но и на том спасибо! Заложенные изнутри на засов тесовые ворота —  тяжеленные даже на вид. Небо над всем этим —  пасмурное и все темнеющее, быстро зарастающее недобрыми, клубящимися тучами.

Никогда не видела, чтобы так быстро собиралась гроза.

Никогда не видела таких странных домов и заборов, украшенных черепами.

Никогда не видела, чтобы шумный, родной, цивилизованный город исчез в один миг, сменившись… вот этим.

Может, у меня черепно-мозговая?..

Вот еще пятнадцать минут назад всё было знакомо и привычно: центр, стоящий в пробке, ясный, солнечный день, оживленный бульвар… А потом у меня потемнело в глазах, закружилась голова —  и когда резко накатившая беспричинная слабость так же неожиданно отступила, вокруг было… Вот это.

Гроза разрядилась ветвистой яростной молнией —  и почти сразу же жахнула громовым раскатом. Зашуршала дождем, помечая мокрыми пятнами ступеньки, порог и меня, всё чаще и чаще.

Холодные, реалистичные капли.

Какое у меня живое, однако, воображение!

Какой убедительный бред!

Место, конечно, странное —  будто целиком спертое из музея деревянного зодчества неясно какого века. Но явно жилое: вон, из собачьей конуры псина не разбери какой масти недобрым взглядом следит. Значит, хозяева скоро вернутся!

—  Хозяйка, —  басовито окликнули меня из-за спины. —  Ты бы в избу-то вошла. Не ровён час —  застудишься!

А-а-а-а-а-а-а!

Удержать громогласное “а-а-а-а-а!”, а также еще кудрявый пучок цветистых фраз внутри себя, а не снаружи, удалось с трудом.

Я медленно, неспешно встала (не хватало еще подскочить, показывая, что я испугалась, не хватало еще встречать опасность сидя, не хватало еще… больше всего мне сейчас не хватало шокера и газового баллончика). Повернулась.

Говоривший оказался не так внушителен, как его бас. Могла бы не вставать —  все равно оказалась бы выше странно одетого мужичка ростом мне до колена.

—  Какая я тебе “хозяйка”? —  спросила я, и сама удивилась, до чего холодно прозвучал мой голос.

А мужичок и вовсе испуганно икнул:

—  Так эта… наследная!

Да? Ну и кто же мне так наследил?

—  Ты кто такой? —  получилось еще холоднее, чем в прошлый раз, но…

Но иначе мне тоже хотелось икнуть: мама, что это? Кто это? Где я?!

Очень хотелось все же сесть на пол и заорать. В идеале —  еще и закрыв глаза ладонями!

—  Домовой я, матушка! —  степенно огладив бороду, приосанился мужичок. —  Гостемил Искрыч!

—  Чей? —  в детективных сериалах этот прием используют суровые опытные следователи. Задают преступнику разными словами одни и те же вопросы, и ждут, не вылезет ли наружу правда?

Но мой “преступник” оказался покрепче сериальных лжецов. Он своей версии держался крепко:

—  Так твой, матушка ведьма! Ты тут всему хозяйка —  а я, стало быть, твой домовой!

Я обвела окрестное хозяйство взглядом потомственной горожанки: сени, заставленные горшками, русскую печь, прялку в углу...

Да.

Да-а-а...

Не повезло тебе, Гостемил Искрыч!

Промолчала. Сжала губы и с усилием промолчала. Старая привычка: еще подружка Лялька, блестя на меня цыганским черным глазом, приговаривала:

—  А тебе, Ленка, сестренка, в сердцах надо молчать!

Да я и без нее знала, что характер у меня такой… Если сгоряча рубить начну —  полетят клочки по закоулочкам.

Так что промолчала. Не потому, что боялась пожалеть. Просто… Не время.

Домовой, тем временем, посмотрел, куда и я: на сени, на печь, на прялку…

—  Не гневайся, матушка-ведьма! Запустил я хозяйство, ой, запустил! Виноват! Исправлюсь! Сама знаешь: тяжко домовому без хозяев в доме, руки опускаются, жить не для чего становится! Вот как старая хозяйка сгинула, так я и…

Я слушала его с каменной физиономией. Я умею удерживать каменную физиономию в любых ситуациях: когда меня ругают, когда мне исповедуются, когда боюсь, когда изумляюсь, когда не понимаю, что происходит, когда всё сразу.

Меня за это считают очень умной и крутым специалистом.

Каменная физиономия — залог моей хорошей репутации.

—  Ты пожалуй к столу, отобедай честь по чести! —  суетился Гостемил Искрыч. — Всё исправлю, увидишь!

Мне было что сказать на тему, где я видела и исправления, и эту отдающую сказками реальность, но вместо этого я вздернула голову повыше, выпрямила спину посильнее и пошла, куда ведут. К лавке с мягкой подушечкой. К столу.