Тут он задрал рукав пижамы и пошаркал жидкие волосики предплечья. В результате, расставаясь с немытым телом, на пол тёмной перхотью осыпалась уже окончательно засохшая кровь.

– Сначала приехала обычная «Скорая». Медики осмотрели, йодом помазали, но забирать отказались. Медсестра по доброте душевной из бинтов обувку соорудила. Потом приехали ваши орлы. Нарядили в боярскую рубаху с рукавами до пола. Только сапог в комплекте не нашлось.

Наступила пауза. Защитные эмоции женщины плавно успокаивались, приходя к состоянию равнодушия. У неё в голове, скорее всего, происходил процесс выбора: взять на себя ответственность и помочь страдальцу помыться или да ну её, эту ответственность? Естественно, победил второй вариант.

– Иди спать, – с наигранной усталостью скомандовала она, – доктор днём решит, что с тобой делать. Оставит – значит, помоют, оденут и тапки выдадут. Не оставит – поедешь одеваться в отделение полиции.

Она неспешно развернулась и вышла, давая, наконец, возможность Диме покинуть вонючую допросную, чем он с облегчением и поспешил воспользоваться. Только выйдя следом, хотел было поинтересоваться у уходящей по коридору спины медицинского халата, где у них можно попить, ибо с бодуна «пустынит». Но тут же узрел по направлению движения вполне современный кулер у импровизированного ресепшена, и вопрос отпал сам собой.

Несмотря на солнечный свет за решёткой, утро в палате наступало апокалиптически хмуро. Соседи проснулись. Лучше бы они этого не делали. Дима даже не заметил, как это произошло. Он не лежал, а сидел, пристроив подушку к спинке кровати и расфокусированным взглядом буравя стену, думая о всякой всячине. Неожиданно почувствовал внутренний дискомфорт. Обернулся и вздрогнул.

Палатный постоялец соседней койки лежал на спине, повернув к нему высушенное до состояния мумии серое лицо, и с великой тоской в остекленевших глазах мертвеца смотрел сквозь него, словно в душу. От одного этого мумифицированного взгляда Диме самому захотелось покончить с собой. Так ему всё резко анастовагинело, что жизнь без суицида показалась не мила.

Мужик перевёл самоубийственный взгляд на его бинтовые кроссовки. Сосед, мужчина лет сорока плюс-минус десять, трудно сказать точнее, забыв, что утро добрым не бывает, изобразил на роже с маской смерти некое подобие удивления. Он даже медленно сел, спуская бухенвальдные ножки на пол, продолжая пялиться на забинтованные ступни новенького, как на какую-то невидаль.

Дима растерялся. Он не понимал намерений психа. И тут болезный загробным голосом тихо спросил: «Ты что, на пятках вены резал?»

Этот дебильный вопрос и без того растерянного Диму поставил в тупик. Он несколько секунд сидел с открытым ртом, соображая, о чём это он? Но сосед, поняв его неправильно, то есть по-своему, тут же констатировал: «Идиот».

После чего лениво вернулся под одеяло. Улёгся на спину и влился в стойкий внутренний депресняк, ища на белом потолке подсказку: каким же образом можно гарантированно покончить с собой, когда все вокруг, суки, тебе этого сделать не дают?

Дима с опаской оглядел присутствующих, и прямо от души отлегло. Дебилов, кроме него, в палате больше не было. Все, как один, депрессивно озабоченные. Притом каждый по-своему и в строго индивидуальной мере деградации.

Во входном проёме неожиданно материализовалось нечто. Это что-то с чем-то без возможности определения половой принадлежности, едва протиснувшись боком, зло зашипело сплюснутой курносой сопелкой, удивительно похожей на свиной пятачок. Ещё больше мешало установлению гендерной принадлежности причёска коротким ёжиком под зека.

Первая мысль, посетившая Димину голову при виде этого представителя медперсонала в безразмерном одеянии, – на кой это «семь на восемь, восемь на семь» протискивалось в проём боком? Туловище, что в фас, что в профиль, что по диагонали, выглядело абсолютно одинаково. Но тут изуродованное чрезмерной сытостью жизни создание заговорило, и он понял: перед ним медсестра. Даже не так – медсестрище!

– Четвёрта палата, – противным визгливым фальцетом резанула она по ушным перепонкам. – Айда лекарство принимать.

Но народ резко прикинулся «шлангами», показывая, что так и не смог пережить без медикаментов эту ночь. Чуть-чуть до утра не дотянули. Вымерли. Медсестрище зло зашипела. А может, она вовсе и не злая была? Просто, как у мопса, из-за особенностей строения носа бедолага всегда так дышала. И ещё раз просканировав резко вымершую палату, уже явно стараясь угрожать, визгливо добавила:

– Хто не придёт сам – того Верочка приведёт. Она сёдня дежурит.

Эх, как все подорвались! Куда только имитированная смерть от неизлечимого депресняка делась! Эта волшебная «Верочка» подействовала на постояльцев палаты, кроме Димы, как волшебный половой стимулятор, поднимающий даже у покойника в могиле. Народ судорожно, но как один дружно повскакивали с кроватей и принялись одеваться наперегонки.

Медсестрище роботоподобно в два притопа, в три прихлопа повернулась к новобранцу и, не убирая бензопилы из голоса, объявила:

– А ты, больной, жди дохтора. Сан Саныч тебя глянет, и тогда тебе пропишет.

– Чего ещё пропишет? Куда я попал и где мои тапки? Может, действительно было лучше в ментовку сдаться? – обречённо бубнил себе под нос Дима, которому всё меньше и меньше хотелось здесь оставаться.

Медсестрище услышала, но не расслышала, поэтому по простоте душевной тут же переспросила:

– Чё ты там?

– Понял, говорю, – уже громче простонал новенький, почему-то в тот момент подумав, что депресняк – вещь заразная, и он её, похоже, уже подцепил от соседей. – Буду ждать Сан Саныча.

Бесформенная страшилка шумно шикнула свиным пятачком на вдохе. Присвистнула на выдохе. И, грузно переваливаясь с боку на бок, с усилием протиснулась из палаты в коридор. Следом за ней вереницей, как на смертную казнь, потянулись постояльцы четвёртой палаты, оставив новенького в гордом одиночестве.

«И что делать?» – лихорадочно принялся думать Дима. «Может, сбежать отсюда по-тихому. Хотя это вряд ли. Наверняка тут против таких прытких всё продумано. Лады. Нужно просто успокоиться и пустить ситуацию на самотёк. Посмотрим, как будут развиваться события. Ну вот, задницей чую, что Джей загнала меня сюда не просто так».

Тут дипломированный ловелас, вспомнив бывшую наставницу, растянулся в хищной улыбке, которая, правда, тут же скисла. В сознании всплыло однозначное уверение исчадья ада, что это не её рук дело. Мол, она ни при чём. И говорила бестия так, что не поверить было невозможно. Но тогда кто при чём?

И тут неведомая сила заставила его повернуть голову, и он оторопел. В дверном проёме стояло вообще нечто невообразимое. Даже с уверенностью можно сказать – сказочное. Такой женской красоты Дима не только ни разу в жизни не видел, но и нафантазировать бы себе не смог. Первая ассоциация – перед ним ожившая из сказки Царевна-Лебедь: «Месяц под косой блестит, а во лбу звезда горит!» Вот прям как настоящая!

Вместо косы, правда, голову умопомрачительной девушки украшала пышная шевелюра золотых волос, крупными кудрями спадающая на миниатюрные плечики. И золото здесь не ассоциация, а вполне ощутимая реальность. Они были именно золотые, но при этом на вид лёгкие, как пух. Вихри-локоны, словно солнечные протуберанцы, извивались, как показалось, сами по себе. И месяц ни в каком месте не проглядывал. Но вот звезда во лбу стопудово горела. Дима предположил, что это крупный бриллиант сверкал в виде пирсинга.

Следующей особенностью лика, повергнувшего Диму в шок, – нечеловеческие глаза этого существа. Во-первых, они были золотыми полностью. Во-вторых, складывалось такое впечатление, что состояли из жидкого расплавленного металла. Ни белков, ни зрачков. Только блестящее жидкое золото в окаймлении таких же золотых ресниц.

Одеяние представлялось не менее диковинным, чем и его хозяйка. Дима даже затруднился определить, каким словом это всё обозвать. Что-то среднее между воздушным, почти невесомым платьем с фешенебельного показа мод и инопланетным скафандром. В общем, всё сплошное, но свободно колышущееся. И вместе с тем бесстыдно прозрачное.