Очевидцы рассказывали, что Богу Разин «не молится, и пьет безобразно, и блуд творит, и всяких людей рубит без милости своими руками».[84] Атамана обличали в том, что он вершит «над православными христианы поругательство» и что «он и товарыщи его, казаки, в пост и в пятницу и в среду мяса едят» и «держатся богомерзких сатанинских дел».[85] Иоганн Марций писал, что вероисповедания Разин «был или магометанского, или никакого».[86] Справедливости ради добавим, что у Разина был духовник – черный поп Феодосий. Однако, если судить по документам, деятельность этого «духовника» простиралась дальше благочестивого окормления духовного сына, о чем будет рассказано в своем месте.
Исследователи отмечают, что некоторые виды казней, используемых повстанцами, носили «ритуально-знаковый характер», имели «магическую символику» и «ритуально-символическую подоплеку».[87] Эти данные в совокупности с «венчанием вокруг дерева», а также эпизодами разинских жертвоприношений «речному богу Ивану Гориновичу» или разбушевавшемуся морю[88] могут указывать на приверженность Разина некоторым пережиткам языческих культов. Исследователи фольклора подобное жертвоприношение соотносят с былинным сюжетом о благодарственном кормлении реки хлебом. При этом отмечается, что данный обычай был заимствован у финно-угров, и бросаемый в воду хлеб есть субститут человеческого жертвоприношения.[89]
Вероятно, из-за этой приверженности древним обрядам современники атамана считали его колдуном и чернокнижником.[90] Исследователи отмечают, что «во многих старинных казацких преданиях чародейство – неотъемлемый дар, отличающий Разина от других народных героев». В одной из легенд говорится, что «Пугачев и Ермак были великие воители, а Стенька Разин и воитель был великий, и еретик (колдун, волшебник. – Авт.), так, пожалуй, и больше чем воитель…»[91] Костомаров называл Разина «в полной мере извергом рода человеческого» и указывал на народные предания о его чародейских проделках. Патриарх Иоасаф проклял Степана Разина как еретика и вероотступника, а священный собор предал его анафеме. Когда атамана арестовали, то очень боялись, что тюрьма не удержит его, так как он чернокнижник. В Черкасске его сковали освященной цепью и содержали в церковном притворе, «надеясь, что только сила святыни уничтожит его волшебство».[92]
С точки зрения возможного «мордовства» Разина можно объяснить и предполагаемые нами его «тесные» взаимоотношения с Никоном. Впервые о происхождении патриарха Никона во второй половине XIX века высказался П. И. Мельников. Он указал, что «Никон сам был мордовского происхождения, сын обруселого мордвина Мины», и даже в его портрете находил «мордовские» черты.[93] Действительно, как сказано выше, в источниках Никон представлен уроженцем селения, которое в писцовых книгах XVI века названо «государево село Велдеманово Закудемского стана Нижегородского уезда».[94]
«Государевыми» в Нижегородском Поволжье, как правило, были села, населенные «инородцами», так как при присоединении края к России они отходили в непосредственное владение Приказа Большого дворца. Исследователи указывают, что «государевы» села Нижегородского уезда, лежавшие к востоку от реки Кудьмы, были в основном мордовскими.[95] Название села Вельдеманова, согласно легенде произошедшее от прозвища мордовского разбойника Вельдемы (или Вельдея), также указывает на мордовские корни его основателей.[96] Однако прямых указаний на мордовских предков патриарха в документах той эпохи не сохранилось.
В «житийных» трудах этническая принадлежность Никона не обсуждалась, да это в XVII веке было и ни к чему: крестьянский сын Никита Минов, крещенный в православную веру, как и его отец и дед, стал «русским» просто по факту исповедания «русской» православной веры.
Конфессиональная принадлежность в Средние века превалировала над этнической, и, допустим, язычник, принявший ислам – «татарскую» веру, «автоматически» становился татарином, как и язычник, принявший православие, – русским. Неслучайно сам о себе Никон говорил, что он «русский и сын русского…»[97] Биограф Никона, Иван Шушерин, писал, что будущий патриарх родился «от простых, но благочестивых родителей – отца по имени Мины и матери Мариамы».[98] «Простых, но благочестивых» – означает христиан крестьянского сословия. Судя по документам, население Вельдеманово было крещено уже в XVI веке, так как в селе уже тогда наличествовала церковь.[99]
П. И. Мельников, много путешествовавший по нижегородским весям, наверняка получил сведения о «мордовстве» Никона от кого-то из своих многочисленных информаторов. Однако в вопросе «определения» этнической принадлежности Никона его опередил главный противник патриарха-реформатора – «огнепальный» отец Аввакум. В своих трудах он прямо называл Никона сыном «черемисина», что позволило современным исследователям утверждать о марийских корнях патриарха.[100]
В одном из посланий Аввакум писал: «Я Никона знаю: недалеко от моей родины родился, между Мурашкина и Лыскова, в деревне; отец у него – черемисин, а мати – русалка, Минка да Манька; а он, Никитка, колдун учинился, да баб блудить научился, да в Желтоводии с книгою поводился, да выше, да выше, да и к чертям попал в атаманы. А ныне, яко кинопс, пропадет скоро, и памят его скоро погибнет».[101] Несмотря на «мнение» Аввакума, есть одно свидетельство, которое заставляет признать, что Никон, скорее всего, действительно, был потомком крещеных мордвинов, однако не забывших свои корни и свой язык. Дело в том, что первый «словник» мордовского языка, составленный западноевропейским путешественником Николаасом Витсеном, был им написан именно с помощью Никона. Посетивший в 1664–1665 годах в составе голландского посольства Москву, Витсен навещал патриарха Никона в Воскресенском монастыре и от него записал 325 мордовских слов, снабдив их голландскими соответствиями.[102] Очевидно, патриарх раскрыл любознательному иностранцу свое происхождение, после чего голландец, интересовавшийся этнографией, и выразил желание зафиксировать язык одного из народов, населявших Россию.
Если взглянуть на взаимоотношения ссыльного патриарха и мятежного атамана с этого ракурса, то по-другому видится считающееся «пропагандисткой уловкой» условие Разина к царю восстановить Никона на патриаршем престоле. По-другому видится широчайшее участие в бунте «инородцев». Разинцы рвались в места, где родился Никон, но и связь патриарха с родиной не прекращалась в ссылке. Источники сообщают, что в ссылке Никона постоянно посещали гонцы из Курмыша на Суре.[103] И именно Курмыш впоследствии сделался первой ставкой разинских атаманов, где их встретили с почетом.[104]
На родине Никона был провозглашен самозванец – мнимый сын царя Алексея Михайловича, якобы не умерший, а бежавший к Разину от «лютости отца и от злобы боярской» и придавший дополнительную легитимность выступлению против властей. Когда восстание распространилось на огромной территории между Доном, Волгой и Окой, этому лжецаревичу присягали и «целовали крест», готовы были умереть за него и умирали. В Нижегородском Поволжье фигура «царевича» сыграла ключевую роль в разжигании бунта.
