Все выглядело таким образом, как будто некто взял в руки губку и протер ею дочерна закопченное стекло; именно эта непроницаемая взору перегородка, как выяснилось, закрывала от нее память о событиях, которые происходили с ней самой и вокруг нее с пятого по восьмое сентября этого года. Не мешало бы хорошенько смочить губку в моющем растворе да как следует отмыть стеклянную перегородку от толстого слоя копоти и сажи… Но уже одного того, что она обнаружила через образовавшиеся просветы в своих утерянных, казалось бы, навсегда воспоминаниях о трех бурных сентябрьских днях, оказалось вполне достаточно, чтобы она почувствовала себя не в своей тарелке, — и это еще мягко сказано.

— Миссис Колхауэр, вы предпринимаете весьма острые журналистские расследования, — долетело до нее откуда-то издалека. — В данном конкретном случае вы перешли черту, за которой может таиться для вас серьезнейшая опасность. Прошу понять меня правильно. Это не угроза, а предупреждение, которое исходит от дружественно настроенных по отношению к вам людей.

Почти все силы Колхауэр тратила на то, чтобы не выдать своего внутреннего состояния. Она видела сейчас перед собой не Сатера, а другого человека, местного иерарха Новой Церкви, в черном, с металлическим отблеском плаще, с надвинутым на голову балахоном и золотой маской, скрывающей лицо. Она видела помещение, погруженное в красноватый полусумрак, дюжину полуодетых мужчин и женщин, и среди них себя, а также своего университетского дружка, который, если называть вещи своими именами, заманил ее на это зловещее действо…

«Ну все, подруга, — подумала она как-то отвлеченно, как будто все это касалось не ее самой, а некоего третьего лица. — На этот раз ты вляпалась капитальнейшим образом…»

— Есть вещи, против которых очень трудно бывает защититься, — сказал Сатер, глядя ей прямо в глаза. — Невозможно предохраниться от того, что невидимо, неосязаемо, что находится за гранью человеческого понимания… Конечно, не все так страшно, миссис Колхауэр, как может показаться на взгляд простого смертного. Я здесь не для того, чтобы вас пугать. Тем более что уж кого-кого, а вас причислить к разряду «простых смертных» у меня как-то язык даже не поворачивается…

Сатер говорил загадками. За каждым сказанным словом скрывается некий подтекст, который журналистка, как ни силилась, пока не в силах была расшифровать.

Она не в силах была поддерживать дальнейший разговор с этим свалившимся невесть откуда на ее голову Сатером. Он, конечно, видный мужчина, и вещи он говорит весьма интригующие, но ей сейчас не до него. Снадобье, которым она разжилась у Ховарда, оказалось не таким безобидным, как представлялось ранее. После утреннего укола она даже ощутила разочарование, подумав, что «антидот» либо не подействовал на нее, либо он представляет из себя заурядный биопрепарат с нулевым эффектом действия. Но вот сейчас, когда после инъекции минуло достаточное время, ее, что называется, догнало…

— Миссис Колхауэр, с вами все в порядке? — по-прежнему глядя на нее, поинтересовался Сатер. — Мне кажется, вы меня совсем не слушаете.

«Нужно как-то свернуть этот скользкий разговор, — мелькнула мысль в воспаленном сознании Колхауэр. — Надо выиграть время, где-нибудь уединиться и хорошенько все обдумать. Следует целиком восполнить в памяти пробел о сентябрьских событиях — это жизненно важно. Нужно наконец решить, кто враг, а кто друг, и вообще подумать, как выпутаться из этой чертовски неприятной ситуации».

Донован наконец принес напитки. Элизабет к своему бокалу даже не притронулась. Бросив задумчивый взгляд на Сатера, она сказала:

— Я не готова к продолжению этого разговора. Я о вас ничего не знаю, мистер Сатер, а в мои привычки обычно не входит обсуждение подобных тем с незнакомыми мне людьми.

— Я хочу внести ясность, Элизабет, — взял на себя инициативу Донован. — Владельцы нашего издания в курсе событий. Этот наш разговор протекает с их ведома, вы это должны понимать. У мистера Сатера, поверьте мне на слово, рекомендации, как у самого господа. Сейчас речь нужно вести не о том, что на нас кто-то пытается давить, хотя не скрою, попытки такого давления имели место… Речь прежде всего идет о вас, Элизабет, о вашей личной безопасности. Я, конечно, дам соответствующее поручение нашей собственной службе безопасности…

— Это ничего не решит, Майкл, — мягко перебил его Сатер. — Поверьте мне, это бесполезный шаг. Точно так же ничего не даст вам, миссис Колхауэр, то, что вы решили прибегнуть к услугам агентства «Стоктон энд санз..».

Колхауэр хотела поинтересоваться, откуда ему известны такие детали из ее личной жизни, но тут же передумала: любое произнесенное ею слово сейчас может быть впоследствии интерпретировано совершенно неожиданным для нее образом.

— Мне хотелось бы переговорить с вами более детально, миссис Колхауэр, — тем же спокойным тоном сказал Сатер. — Я благодарен вашему руководству за любезно предоставленную мне возможность встретиться с вами. Но это лишь первый шаг, а остальное будет зависеть уже от вас, от ваших собственных решений.

— Только не сегодня, — несколько растерянно сказала журналистка. — Извините, мистер Сатер, но я… занята. Приятно было с вами познакомиться… Босс, если у вас нет ко мне больше вопросов, я хотела бы отправиться по своим делам.

Мужчины переглянулись, после чего Донован медленно кивнул. Когда журналистка поднялась с кресла, оба они учтиво встали, а Майкл взялся проводить журналистку до дверей своего огромного кабинета.

На пороге кабинета Колхауэр задержалась на несколько секунд.

— Насколько я поняла, мистер Сатер, вы предлагаете мне свою помощь? — спросила она, обернувшись к своему недавнему собеседнику. — Но если я захочу ее принять, то как я смогу вас разыскать?

На открытом лице Сатера появилась дружеская улыбка.

— Вам нужно только этого захотеть. Все остальное такие пустяки, что не стоит о них даже говорить.

В подземном гараже, куда она спустилась спецлифтом, ее уже с нетерпением дожидались двое детективов из фирмы Стоктона. Один из них сразу забрался в машину, припаркованную рядом с ее «лендкрузером», другой задержался, чтобы передать ей брелок с ключами от джипа.

— Мы проверили вашу машину, миссис Колхауэр. Наличия «жучков» либо других неприятных сюрпризов не обнаружено. Это для вас единственная хорошая новость…

— А что, есть и плохие?

— Да как сказать… — Детектив наклонил к ней крупную лобастую голову и зашептал прямо на ухо: — За вами установлена слежка. Это первое. Ваши телефонные переговоры находятся на прослушке. Это второе. И, наконец, третье, самое важное: я только что говорил по телефону со Стоктоном-младшим, нам приказано возвращаться в контору. В связи с этим мне велено передать вам наши извинения за то, что мы не можем выполнить вашу заявку.

— Но ведь я ваш давний клиент, — удивленно произнесла журналистка. — Как прикажете все это понимать?

— Возможно, вас будет охранять какая-то другая фирма, — пожал плечами детектив. — Весьма сожалею, миссис Колхауэр, но к сказанному мне добавить нечего.

Колхауэр проехала всего три или четыре квартала, когда ее машину, коротко взвыв сиреной, вдруг подрезал полицейский «форд». Элизабет, как дисциплинированный водитель, приткнулась к обочине. Из бело-голубой тачки вышел патрульный и жестами показал ей, чтобы она проехала еще метров двадцать и припарковалась на автостоянке, оборудованной перед заведением, принадлежащим к сети закусочных «Кентукки чикин».

Стоило ей выполнить и это распоряжение, как патрульный «Форд» неожиданно покинул ее компанию, а рядом с ее джипом припарковалась другая тачка, с двумя пассажирами на борту: Чаком Уитмором и Шенком, который сидел за рулем.

Опустив боковое стекло, Колхауэр исподлобья посмотрела на подошедшего к ее машине человека, возглавляющего отдел спецопераций ДЕА.

— Лиз, ты уже обедала? — нацепив маску дружелюбия, поинтересовался Уитмор. — Пойдем, съедим по цыпленку. В такое время здесь еще мало народу, заодно и перебросимся словцом…