Лучшие люди – выдуманные

Макс Фрай

История первая. Вы приняты

1

– За мной, пожалуйста! Вот сюда.

Дом только с виду был обычным. Внутри всё оказалось настолько фантастическим, что в действительность трудно было поверить.

– Не стесняйтесь!

Не стесняться?! Не каждый день удаётся подниматься по винтовой деревянной лестнице. Тут такие громадные портреты в массивных золотых рамах (или как они называются?), что не очень-то и понятно, как стены их держат. Окна появляются то тут, то там. Кажется, они подглядывают. В отличие от хозяина, который ушёл куда-то по удивительной лестнице и ждёт меня где-то там.

– Ну что же вы?

Из стен вырастают изящные бра. Около окон (они странные, неравномерные. Каждое окно не совпадает размером и формой с другим. И есть даже круглые) вниз льются тяжёлые изумрудные шторы.

Дом дышит.

Пока эту фразу никак не объяснить, но и не сказать её тоже нельзя.

Дом дышит, будьте уверены.

– Кабинет направо!

Да, на втором этаже направо от лестницы распахнута дверь. Даже отсюда, ещё не заходя в сам кабинет, можно увидеть хозяина. Довольно шустрый пожилой мужчина. Расположился за невероятно громадным столом, покрытым зелёным сукном. Ножки у стола сделаны кольцами. У основания пошире, а спускаются вниз, становясь всё меньше и меньше. На столе много всего, не разобрать.

Перед столом друг напротив друга располагаются два замечательных мягких стула с удивительными подлокотниками. Эти подлокотники выполнены в виде львиных голов.

– Пожалуйста, устраивайтесь!

2

Я оглядываюсь и прохожу.

Мне не страшно. Портреты, шторы, всё такое дорогое, конечно, производит на меня впечатление. Но я о таком читал. Когда-то давно и почти ничего не помню, но это уж ладно. А ещё я узнал Пушкина. Он здесь на каком-то портрете изображён. Да, точно, это Пушкин. Мы в школе ещё сочинение по такому портрету писали. Или не писали? Или по другому портрету писали? Да ну и Бог с ним! Но Пушкина я узнал! Зуб даю – внизу был портрет Пушкина!

Это меня приободрило.

– Прошу вас, садитесь!

Я смотрю на хозяина кабинета.

Видимо, внизу свет не позволил мне внимательно его рассмотреть. Старик. Голова совсем седая, серебряная. Морщины глубоко изрезали кожу, нос маленький, глаза бледно-синие, как будто выцветшие, да и голос хрипит, аж слышно, как он потерял былую силу.

– Рюкзак можете поставить в ногах! – скрипит старик.

Я киваю и сажусь.

Стул просто невероятен. Как будто подстраивается под мою спину, так мягко. Я ставлю локти на подлокотники и понимаю, что сейчас выгляжу человеком, который возложил руки на головы львам. Хотел бы я себя увидеть со стороны!

Оглядываюсь.

У кабинета есть окна с трёх сторон. То есть окон нет только там, откуда я вошёл.

– Немного привыкли?

Я киваю. Но я не привык.

– Не все чувствуют себя здесь хорошо, – как будто бы вздохнул старик. – Кому-то часы мешают, кого-то ещё что смущает… У всех по-разному!

За моей стеной действительно занимали место невероятные напольные часы с маятником. Они чуть заметно шипели и сверкали золотым циферблатом с чёрными римскими цифрами и тонкими изящными стрелками.

С часами всё было хорошо. Они меня не смущали.

Дом дышал и сквозь окна смотрел на меня.

– Давайте начнём? – спросил старик.

– Давайте! – преодолел я себя и странно при этом себя почувствовал.

Будто бы тень отделилась от меня, отпрыгнула и села на пустой стул, что стоял напротив. Нет, я ничего не видел (если вы так подумали). Я так почувствовал. Это довольно странно объяснять, но это было именно так, поэтому я считаю важным сказать об этом.

3

– Как вы поняли, что хотите здесь быть?

Странный вопрос.

Я не первый раз прихожу на собеседование. За эту неделю я был везде, куда меня пускали. Везде, где со мной вообще решались заговорить. Понятно, что это не такие дома. Разумеется, там не было портретов Пушкина, деревянных винтовых лестниц, стульев с подлокотниками-львами. Ну так и не музеи это были. А вопросы везде были приблизительно одни и те же.

Поэтому я ответил не на этот странный вопрос, а на тот, который обычно звучит в таких ситуациях:

– По объявлению.

Брови старика поползли вверх, лицо вытянулось и стало сплошным знаком вопроса.

– Преинтереснейшая история! – сказал он. – И как же это случилось, позвольте полюбопытствовать?

Для себя я перевёл эти слова так: покажите объявление. Поэтому я полез в рюкзак у своих ног, покопался в карманчиках и достал ту странную бумажку, которая и привела меня сюда. Честно говоря, я не думал, что она понадобится, просто так сорвал. А ещё я думал, что Музей поступил очень оригинально, выбрав такой витиеватый шрифт. Сейчас я смотрел на стол старика и понимал, что никакой это не шрифт. Объявление было написано от руки, каким-то из этих перьев, которые сейчас лежали на зелёном сукне. Из какой-то чернильницы, которые сейчас в ряд располагались на специальных подставках. Серебряные? Или просто так сделанные?

– Позвольте узнать, молодой человек: как давно у вас этот листок?

Бумага прямо хрустела в его руках. Если он спрашивает, значит, писал не он. Видимо, в Доме ещё кто-то есть.

– Какой позор! Это ужасно! – он бросил лист на стол и правой рукой закрыл глаза. Тень, сидевшая напротив меня, вздохнула и поднялась со своего места.

– Вы видели ещё такие объявления?

Тень поднялась и укоризненно посмотрела на меня.

– Очень хорошо, что вы забрали с собой эту бумагу. Я надеюсь на вашу честь! Гуамоколотинг поступил крайне безответственно! Если бы он воспринимал мои внушения, несомненно, такого позора бы не случилось…

Я поднялся вслед за своей тенью.

– Я надеюсь на вашу скромность и честь, – сказал старик и тоже поднялся.

Должен сказать, никто и никогда, особенно в деревне, откуда я прибыл три дня тому назад, не надеялся на скромность и честь. Не потому, что там живут какие-то плохие люди, а потому, что там таких слов я не слышал.

– Я пока ещё надеюсь, что такая бумага существует в единственном экземпляре… Спрошу, конечно, у Гуамоко, но сразу должен признать, что веры у меня к нему нет… Вы уж простите!

Старик был жутко расстроен. Наверное, даже больше, чем я. Тень моя тем временем уже стояла в дверях. Старик шумно вздохнул и замер. Он смотрел точно на тень. Вроде бы он её не видел. Но как только тень сделала шаг за порог, дверь резко и шумно закрылась. Это волнами пошло по дому. Мне стало страшно.

– Садитесь! – вдруг уверенным и звонким голосом сказал старик и как-то совсем иначе занял своё место. Поставил локти на стол, опёрся подбородком на руки и, чуть повернув голову, сверкнул тёмными глазами в меня.

– Нам подойдёт не любой человек, – сказал он. – Музею нужен человек особенный.

Я кивнул. Речь точно шла не обо мне. Я самый обычный человек. Во мне ничего особенного.

– Нам нужен человек, который будет здесь жить, – сказал старик. – Вы сможете?

Предыдущие две ночи я провёл на вокзале, потому что не знал в Москве никого. Мне казалось, что две тысячи триста семнадцать рублей, которые я накопил для поездки в Москву, достаточная сумма «на первое время». Мне казалось, что найти работу в Москве проще простого. А самое главное, что мне казалось, что зарплату выдадут сразу, как только устроишься, а не через две недели или месяц. Оказалось, что я ничего не знаю об этой жизни. В Москве, о которой рассказывали в нашей деревне как о земном рае, я не мог ничего.

– Смогу, – уверенно кивнул я.

– Ваши родные, близкие и друзья не должны знать, что вы здесь работаете.

Я никому не сказал, что уехал в Москву. Билета у меня не было, я просто сел на одну электричку, потом на другую, потом рассказал слёзную (придуманную заранее) историю, потом шёл пешком, потом залез в какой-то автобус. Словом, я сам не очень понимал, как я здесь оказался.