Он указал на полицейского, который церемонно поклонился и повел Констанцию подлинным каменным коридорам, пока они не очутились на террасе, выходившей на Темзу.

Макс стоял посреди группы людей возле балюстрады. Едва завидев Констанцию, он быстрым шагом направился к ней.

— Констанция.

Он взял ее руку и поднес к губам. Такое приветствие было несколько необычным, но оно вполне соответствовало окружавшей их обстановке и строгости ее туалета.

— У меня дыхание захватывает при виде тебя, — прошептал он ей на ухо, когда брал под руку. — Мы обедаем не одни, поскольку здесь косо смотрят на женщин, появляющихся без провожатых. Но я надеюсь, что общество, которое соберется за обедом, тебе понравится.

Констанция ожидала, что так будет. Одно дело — обедать наедине с мужчиной, который не является ни родственником, ни женихом, где-нибудь в ресторанчике на Кенсингтон-Черч-стрит, и совсем другое — в этом бастионе мужского шовинизма.

Девушку тем не менее удивило, что за столом рядом с ней оказались премьер-министр и трое наиболее влиятельных членов кабинета министров, причем все они были с женами. Внезапно ей пришла в голову мысль, что ее оценивают — станет ли она подходящей женой для начинающего многообещающего политика. В этих кругах жена играла очень большую роль. Она могла сделать мужу карьеру, а могла и погубить ее.

Когда они разместились за большим круглым столом в обеденном зале, Констанция бросила испытующий взгляд на Макса. Он ответил ей ничего не выражавшей улыбкой и обратился с каким-то замечанием к даме, сидевшей справа от него. Констанция тоже вступила в беседу с легкостью, которая достигается воспитанием и привычкой. Главным в таких беседах было не сказать ничего мало-мальски важного и никоим образом не выдать своих собственных мнений и чувств.

Ее вилка застыла в воздухе, когда до нее внезапно донесся голос жены министра финансов:

— Как всегда говорит Асквит, мужчина есть мужчина, а женщина есть женщина. Парламент не в силах сделать их одинаковыми.

Дама резко закрыла веер, а на ее щеках появился негодующий румянец. Констанция поймала предостерегающий взгляд Макса и снова принялась за свой ростбиф. Итак, ей уже затыкают рот. Ее политические убеждения могут поставить его в неловкое положение. Ну что ж, пусть будет так. В любом случае собравшиеся за этим столом вряд ли станут подходящей аудиторией для страстных речей в защиту женского равноправия. И подобными неуместными речами она не завоюет ни друзей себе, ни последователей своему делу.

Но предостережение Макса ее задело. Он сопровождал ее на собрание женского союза. Он познакомился с Панкхерстами. Он знал, с какой страстью она придерживается своих убеждений. И если бы он испытывал хоть малейшее уважение к этим убеждениям, он не мешал бы ей выносить их на обсуждение.

По знаку жены премьер-министра дамы поднялись и направились в гостиную, оставив мужчин наслаждаться портвейном и сигарами, пока женщины сплетничают, поправляют макияж и пьют кофе..

Констанция приготовилась к допросу.

— Как давно вы знакомы с мистером Энсором, мисс Дункан? — спросила леди Кемпбелл-Баннерман, устраиваясь с чашкой кофе на диване.

— Несколько недель, — ответила Констанция. — Я хорошо знаю его сестру, леди Грэм.

— О да, конечно. Очаровательная женщина. Насколько мне известно, ее муж регулярно посещает заседания палаты лордов.

— Несомненно.

Констанция медленно, мелкими глоточками пила свой кофе. Она казалась совершенно спокойной, ничто не выдавало того, что вся она была словно натянутая струна в ожидании дальнейших расспросов.

— Лорд Дункан, кажется, тоже очень ответственно относится к своим парламентским обязанностям.

— Мой отец регулярно посещает заседания, — подтвердила Констанция.

— А вы, мисс Дункан? Вы интересуетесь политикой?

— Очень. — Улыбка Констанции стала почти хищной.

— По-моему, женщинам не слишком подобает интересоваться политикой. Даже тем, чья домашняя жизнь подчинена политической деятельности их мужей, — заметила леди Асквит. — Наша роль заключается в том, чтобы создать для них спокойную, уютную обстановку, помогающую им в этой деятельности.

— О да, нам приходится делать все возможное, чтобы их ни в малейшей степени не касались домашние хлопоты и заботы, — доверительно сказала одна из дам, наклонившись к Констанции и похлопав ее по руке. — Наши мужья выполняют важную работу для нашей страны. Для нас большая честь — помогать им.

Констанция ответила слабой улыбкой.

— В конце концов, это меньшее, что мы можем сделать, в то время как нам выпало счастье иметь мужей, которые могут принимать решения за нас для нашего же блага. Вы так не думаете, мисс Дункан?

— Нет, — возразила Констанция, отставляя в сторону свой кофе. — Нет, мадам. Я вовсе так не думаю. Я не считаю честью и счастьем то, что решения за меня принимают мужчины по той лишь причине, что они родились мужчинами. Я считаю, что сама вполне способна принимать решения, которые пойдут мне во благо.

Последовало оцепенелое молчание. Одна Констанция, казалось, оставалась совершенно невозмутимой. Она подождала несколько мгновений, потом, когда стало ясно, что ответа на ее слова не последует, поднялась, пробормотала извинение и направилась на террасу.

Проходя мимо небольшого кабинета, примыкавшего к обеденному залу, она услышала голос Макса. Она остановилась в нерешительности, не желая входить, так как подозревала, что это было одно из помещений, вход куда для женщин был закрыт. Скорее всего так оно и было, поскольку в здании парламента было очень мало мест, куда допускали женщин. И даже Констанция не рискнула бы нарушить эти правила.

Он говорил в полный голос, так же как и его собеседники — премьер-министр и Асквит. И, едва услышав первые слова, Констанция стала подслушивать без всяких угрызений совести.

— В парламент явится депутация с петицией, — сказал Макс. — Я не знаю, когда, дата еще не установлена.

— Нам следует отказаться принимать петицию, — произнес Асквит. — Если мы примем петицию, это придаст некоторую легитимность их движению.

— Это, безусловно, так, — отозвался Макс. — Но это приведет их в ярость. — Он коротко рассмеялся. — Я видел этих женщин в действии, премьер-министр, и они страстно преданы своему делу. Мне кажется, что лучше всего будет вести политику умиротворения. Мы примем петицию, но ничего делать не станем.

«Я видел этих женщин в действии»! Констанция едва сдерживала ярость. Чтобы не выдать своего присутствия, она так крепко сжала кулаки, что ее ногти впились в ладони даже сквозь перчатки. Как мог он говорить так небрежно? Как смел он не принять всерьез ее признания о страстной приверженности борьбе женщин за равноправие? Она пыталась изменить его мнение о суфражистках, но в то же время ей хотелось поделиться с ним своими сокровенными тайнами, потому что она считала, что это пойдет на пользу их отношениям. И как он поступил с ее откровенными признаниями? Посмеялся над ними и использовал для борьбы против союза.

— Я буду держать вас в курсе событий, — говорил тем временем Макс. — Вероятно, мне удастся узнать подробности об их следующем шаге до того, как они станут всеобщим достоянием. Это даст нам время для того, чтобы спланировать ответные действия.

— Прекрасно. Как говорят, предупрежден — значит, вооружен.

Констанция тихонько отошла от дверей кабинета. Ей хотелось немедленно уехать, но осторожность подсказывала, что нужно остаться. Она не хотела, чтобы Макс узнал о том, что она подслушала их разговор, пока она не решит, как поступить. Холодный голос рассудка подсказывал ей, что действовать поспешно или под влиянием гнева всегда неразумно. Предательство Макса заслуживало более хитроумной мести. Пока злость заглушала ее боль, но эта боль обещала быть жестокой. Она позволила себе слишком сблизиться с ним. Она уже начала подумывать о любви, о будущем. А вместо этого натолкнулась на предательство.

На террасе свежий воздух немного охладил ее разгорячившиеся щеки и прояснил мысли, и, когда Макс подошел к ней, она смогла встретить его улыбкой.