Воскресенье, 3 ноября

То же.

Понедельник, 4 ноября

Напрочь забыв, что больше не работаю с десяти до семнадцати, вскочила без пяти десять. Затем взгляд упал на бутылку «Абсолюта», упаковку аспирина, банку из-под бензина, микстуру от кашля, клей для авиамоделей, ложку, фольгу, шприц, бритвы, зеркало и смятую пятифунтовую банкноту у столика, и смутно начала припоминать ход последних событий. Кое-как утешила себя тем, что с такого бодуна все равно не смогла бы работать.

Ближе к полудню зазвонил телефон и вывел меня из бесчувственного, безработного ступора. Себастьян, продажная шкура, решил выразить соболезнование, потому что в тот день, когда меня безжалостно вышвырнули из эргономичного стула и лишили пропуска, он снимал ролик на острове Уайт. Спрашивал, неужели наш босс поступил так жестоко только из-за того, что я нечаянно отравила бутербродом с тофу редких австралийских зябликов в фойе. Я ответила, пусть лучше подумает, как поступит босс, когда получит от меня анонимку о вопиющих звонках Себастьяна по служебному телефону на сексуальную линию с поминутным тарифом.

Потом звонок адвокату – проверить, нельзя ли выбить солидную компенсацию с моих прежних работодателей за несправедливое увольнение. Какой у него французский прононс – умереть! Часами бы слушала его болтовню про юридические уловки, если бы он не брал поминутную оплату.

Затем мой ходатай без энтузиазма выслушал предложение возбудить дело о сексуальных домогательствах против гада Себастьяна и заявил, что мое требование, мягко говоря, слегка необоснованно, поскольку Себастьян поимел меня скорее метафорически, чем буквально.

После обеда – еще звонок адвокату, на этот раз просто чтобы услышать его голос.

Вторник, 5 ноября

Забежала домой к бывшей коллеге Элизе, в Камден. Оказывается, мое прежнее место без меня совсем зачахло. За мерзким вегетарианским обедом, который (уверена) она приготовила специально, чтобы сильнее меня расстроить, Элиза заверила, что рекламное агентство пришло в упадок, офис напоминает мавзолей, а у Себастьяна клиенты забраковали три заказа.

Настроение немного улучшилось. Возвращаюсь домой, и тут заскакивает Теддингтон, нежданный и незваный. Он звонил в понедельник мне на работу, но Церберша сообщила, что меня уволили, и Теддингтон почему-то решил, будто по сокращению штатов.

«Меня не сократили, – огрызаюсь я, – меня выперли». Сокращенные получают колоссальную компенсацию и блестящие рекомендации, а работодатели и коллеги смотрят на таких виноватыми глазами. А вот я ничегошеньки не получила, кроме убийственного взгляда шефа и счета из токсикологической лаборатории. К тому же они зажали мое двухнедельное пособие по расторжению договора, потому что я задолжала четырнадцать дней отпуска.

Горе-утешитель предложил почасовую работу за стойкой в «Карете и лошадях». Прежде чем вышибить его пинком за порог, вежливо заметила, что мое финансовое положение еще не настолько отчаянное.

Среда, 6 ноября

Из конторы моего адвоката срочной курьерской почтой доставили счет на 300 фунтов за семь с половиной минут консультации в понедельник. Внизу мелкими буковками напечатано, что если я не уплачу в течение оговоренных семи дней, то могу быть привлечена к «судебной ответственности со стороны моего адвоката».

Позвонила «Гортензии», старой верной рекрутерше, и потребовала, чтобы нашла мне очередное, хорошо оплачиваемое место в рекламном бизнесе. Та весьма холодно ответила, что пока рекламное агентство на Марсе не распахнет двери, она ничем не сможет помочь. Наверное, все еще дуется за то, что после Сингапура я сурово отчитала ее за растрату моего драгоценного времени и вынужденный больничный.

В ужасе перед надвигающейся нищетой звоню редактору из «Лондонского сплетника» и прошу удвоить гонорар за мою колонку. Но он тоже начинает жаловаться на нищету и говорит, что, мол, хорошо бы я вообще прекратила писать, поскольку редакторы в трансе из-за моего недавнего заявления. А что я сделала – только сказала им, чтобы пользовались проверкой орфографии на компьютерах – хотя бы эпизодически, потому что смотреть в словарь они явно не умеют.

Поскольку затронута моя гордость, немедленно объявила об уходе (за четыре недели – как и оговорено в контракте, который он заставил меня подписать).

Потом – ужин с Фергюсоном на другом конце Фулхем-роуд, потому что я уже не могу позволить себе ресторан в центре города. Да, годы уходят, очередной любовник снова от него бегает; короче, Фергюсон от отчаяния решил сделать липосакцию. Разумеется, он сказал, что ковыляет после особо зверской эпиляции, но меня не обманешь: я за милю вижу эластичные бинты под кожаными штанами.

Услышав про мое тяжкое материальное положение, Фергюсон предложил по знакомству устроить меня секретарем в эскорт-агентство, на место моей старой приятельницы Фебы (она получила повышение). Я наотрез отказалась: уж такой-то работы – отбиваться от мерзких старых развратников – и в рекламе достаточно.

Четверг, 7 ноября

Поскольку мой совокупный доход через месяц превратится в огромный, жирный нуль, мне остается жить за счет налогоплательщиков в течение неопределенного срока, посвящая драгоценное время более стоящим делам, например написанию откровенной книга про мистера Импотента. Не тут-то было: оказывается, быть на содержании у правительства – значит пресмыкаться перед государственными чиновниками. Наверное, в прошлой жизни я была полнейшей коровой, раз приобрела такую карму.

Чтобы не обременять добрых дяденек из социального обеспечения, решила получить справку от врача и потребовать пособие по болезни, освободив себя от обязанности притворяться, будто искренне заинтересована в честной работе на полную ставку.

Прихожу в приемную к доктору Амуру – ходячая развалина после нервного срыва (обычный результат после пяти чашек эспрессо, полупачки «Мальборо» и беглого взгляда на состояние кредитки – и все это до десяти утра). Плачусь отзывчивому врачу о том, что потерять работу все равно, что втюриться в нового парня: не можешь ни есть, ни пить, ни по-человечески испытывать оргазм. Доктор немедленно ставит диагноз: «непригодна ни к какому виду трудовой деятельности», и прописывает успокоительных на целый год, заботливо предупреждая, чтобы не выпила все сразу.

Пятница, 8 ноября

После неимоверно глубокого ночного сна вскочила чуть свет, схватила одежную щетку и баллончик спрея от насекомых и во всеоружии направилась в отдел социального обеспечения, кишащий бомжами. В приемной назвала вымышленную фамилию – а то вдруг кто-нибудь в очереди меня узнает, когда эти садисты-чиновники начнут выкликать мое имя во всю глотку. Разумеется, тут же ее забыла и лишь после пятого громогласного окрика «Дженни Дженкинс» сообразила, что вызывают меня.

Внимательно изучив мое заявление и даже не стараясь говорить тихо, неряшливо одетая бюрократка с издевкой сообщила, что, хотя психованная наркоманка имеет право на выплаты по болезни, но спонсирование непутевого ребенка в Африке еще не дает права на пособие для матерей-одиночек.

Вдоволь наоравшись в ответ, вышла из здания и в отчаянной попытке раздобыть хоть какие-то деньги уселась в свою застрахованную от крыши до колес «хонду-сивик» и рванула в сторону Марбл-Арч, к трассам с самым опасным в Лондоне движением. Однако сегодня, похоже, домохозяйки в «мерседесах» и забияки в «бентли» решили удивить мир хорошим поведением, и мне осталось мчаться на всей скорости вокруг Лудгейтской площади в надежде, что меня ударит в бок какой-нибудь прицеп.

После примерно двух тысяч кругов я разок случайно прижала мотоциклиста и поцарапала краску о его руль и шлем, но не настолько, чтобы получить страховку. Голова начала кружиться, так что пришлось ехать домой.