– Это не терпит отлагательства, Софья?

Софи нервно облизала губы. Как объяснить при всех, что если она не сделает это сегодня, то следующий случай, когда появится возможность избавиться от ненавистного мужа-тирана, неизвестно когда подвернется?

– Умоляю вас, ваше величество! – произнесла она тихо, но твердо.

– Очень хорошо, – свела брови императрица. – Тогда перед уходом. – Пообещав, Екатерина тут же выбросила эту просьбу из головы, чтобы не портить остаток вечера.

Софи последовать примеру государыни было гораздо труднее, но она заставила себя вести так, чтобы не выбиваться из общего тона остроумной, образованной, удивительной компании. Наконец гости за исключением императрицы, Мамонова и Софи в крайне приподнятом настроении вывалились в метельную морозную ночь.

– Ну так что у тебя такого срочного и такого секретного, дорогая моя Софья Алексеевна? – сухо поинтересовалась Екатерина, намекая, что считает назойливость гостьи несколько неуместной для подобного случая.

Софи с отчаянием бросила взгляд в сторону гвардейского офицера в красной форме, который вальяжно развалился на диване и с преувеличенным вниманием сосредоточился на большой вазе. Она не могла заставить себя произнести ни слова в присутствии этого молодого красавчика, даже если императрица, охваченная, как всегда, страстью, и полагала, что он должен находиться при ней постоянно.

Александр Мамонов поднял голову, словно почувствовав ее страдальческий взгляд. В выражении этих темных глаз нельзя было ошибиться. Он встал с дивана.

– Пожалуй, я схожу к себе, – заявил он, целуя руку своей госпожи. – Вы тут не задерживайтесь.

– Я скоро приду к тебе, любовь моя, – игриво улыбнулась Екатерина.

Даже полностью погруженная в свои заботы, Софи не могла не подумать мельком о том, как может сей жизнерадостный молодой человек ночь за ночью приносить себя в жертву толстому, морщинистому, дряблому телу. Все-таки удивительно, на что способны пойти люди ради власти и денег – а то и другое являлось очевидным приложением для очередного обитателя апартаментов государыни. Тем не менее Екатерина, упоенная своей страстью, граничащей с безумием, искренне верила во взаимность чувств. По-видимому, великая императрица решила позволить себе это маленькое заблуждение.

Дверь за Мамоновым закрылась.

– Ну, Софья? – поторопила Екатерина, удобно устроившись в обтянутом шелком кресле.

Не услышав приглашения садиться, Софи стоя изложила всю свою историю и свое из ряда вон выходящее пожелание. Она говорила четко, ясно, почти бесстрастно, только ощущала, как замирает сердце. Императрица слушала с ошеломленным видом и не сделала ни малейшей попытки как-то ее подбодрить.

Екатерина не могла поверить своим ушам. Эта молодая женщина просит аннулировать ее брак? Брак, предложенный самой императрицей с самыми добрыми намерениями, брак, который готовился чрезвычайно тщательно и с величайшими церемониями более четырех месяцев под недреманным императорским оком? А теперь она просит о такой невероятной вещи только потому, что муж заботится о ней не так, как ей хотелось бы! Собственно говоря, к этому сводятся все истории о лошадях и слугах. А что еще могла ожидать Софья Алексеевна – русская женщина, ставшая женой русского мужчины?

Приехав в Россию в возрасте пятнадцати лет, Екатерина сумела стать русской. Она восприняла эту страну, ее народ, ее язык, ее традиции до такой степени, что правила ею, чувствуя себя как дома, как будто родилась здесь. Однако кровь истинной немки, принцессы Ангальт-Цербстской, время от времени давала о себе знать, и в эти моменты Екатерина могла оценить все противоречия и особенности ее приемной страны с отстраненностью иноземца. Именно так она и делала в этот раз, слушая молодую женщину, которая просила о невозможном и не желала мириться с действительностью. Все-таки русские – странная нация. Глубоко уважая материнство, они бьют своих жен, считая это обычным делом; ненавидя войну, они сражаются с дьявольским мужеством; ленивые до крайности, они могут трудиться как лошади. И из них получаются далеко не самые лучшие мужья; это Екатерина знала на собственном опыте, без колебаний расправившись со своим супругом после восемнадцати лет брака. Но такова судьба женщины, судьба русской женщины.

– Дорогая моя Софья Алексеевна, – дождавшись, когда та умолкла, произнесла Екатерина. – Для твоей же пользы я забуду обо всем, что ты сейчас наговорила. Ты сама должна понимать, насколько невыполнима твоя просьба. Твоей жизни ничто не угрожает. Ты просто не столь счастлива, как хотела бы. Я дам тебе один совет: надо радоваться жизни. Только таким способом можно вынести и преодолеть любые испытания. Я тоже много страдала от своего мужа. Знаешь, он ведь держал свою любовницу прямо во дворце и не упускал ни единого случая, чтобы унизить меня, даже угрожал, что отправит меня в монастырь!

«Но все то время, пока вы так жизнерадостно терпели все унижения, – с горечью подумала Софья, – вы вынашивали планы мести и ждали подходящего момента, чтобы свергнуть его и подослать наемных убийц. Неужели царица не чувствует своего лицемерия? Или она просто считает, что для обычной женщины существуют одни законы, а для императрицы – другие?»

– Не стоит так унывать, ma chere. – Екатерина наклонилась вперед и погладила Софью по руке. – Брак всегда воспринимается как некое потрясение, а ты к тому же ведешь такой затворнический образ жизни. Вполне понятно, что ты находишь некоторые… – она замялась, подыскивая выражение поделикатнее, – некоторые стороны супружеской жизни странными, даже неприятными. Вначале так часто случается. – Императрица одарила ее мягкой улыбкой. – Со временем ты привыкнешь к этим вещам. Ну а теперь отправляйся домой и хорошенько выспись. Утро вечера всегда мудренее. И помни: главное – радоваться жизни! Уверена, князю тоже не нравится постоянно видеть рядом с собой такую унылую физиономию. Это не может не беспокоить его. Почему бы тебе не попробовать ему улыбнуться, Софи?

Вот и все. Только теперь Софья осознала, как много она поставила на эту встречу, сколько надежд с ней связывала. Ее надежды разбились вдребезги. Она чувствовала себя выжатым лимоном, из которого выжали все до капли: ожидания, веру, стремления; ей предстоит провести всю жизнь в тоске и печали, засохнуть, как морской ракушке, выброшенной на прибрежный песок. Давно – о, как это было давно! – дедушка сказал ей, что если она почувствует, что больше не может жить с мужем, у нее хватит сил и сообразительности воспротивиться этому. Но она не может даже выйти из дома незамеченной. Слуги – ее враги, настроенные против нее мужем и жестокой расправой, учиненной над ними после ее ночного катания. И все-таки придется кинуться в бега. Верхом на Хане удастся добраться до границы империи. Что более страшное она может встретить в пути, нежели это медленное умирание в ее нынешнем положении?

Ей оставалось только поблагодарить императрицу за то, что та согласилась ее выслушать, извиниться за неприличие своей просьбы и отправиться домой, назад к супружеским обязанностям, к мужу, который ждет ее возвращения.

Дверь за Софьей закрылась. Екатерина нахмурилась. Невозмутимость ее оказалась потревожена. Похоже, княгиня действительно чахнет. Потемкин тоже обратил на это внимание. Однако потеря невинности, что, безусловно, имело место в той супружеской спальне, зачастую переживается очень болезненно. Екатерине почему-то казалось, что Голицына принадлежит к более крепким натурам. Все еще хмуря лоб, она встала с кресла. Княгиня Дмитриева ей нравилась, и государыня желала ей добра. Может, имеет смысл деликатно указать на это ее мужу. Мужчины никогда не видят, что происходит у них под носом. Он не посмеет пропустить мимо ушей мягкое пожелание обходиться чуть понежнее со своей супругой.

С этим удачным решением Екатерина и отправилась получать свое собственное наслаждение в постели с нежным месье Краснокафтанником.

Спустя два дня генерал князь Павел Дмитриев, повинуясь императорскому приказанию, прибыл в Зимний дворец. Стоя навытяжку в кабинете царицы и испытывая смешанные чувства гнева и унижения, он все еще не мог поверить, что такое могло произойти. Софья Алексеевна пожаловалась на него императрице, и ее величество соблаговолили устроить ему выволочку!