– Допустим, я сплю, — начал Виталик, судорожно отглотнув сразу полбутылки не запатентованного трезвящего напитка.
– Допустим, действительно, — я очень покладистый собеседник, этого не отнимешь, но клянусь, на глазах моего мужественного визави проступила подозрительная влага:
– Прошу тебя, я, конечно, не мастер устного рассказа, но послушай!
Я скромно и с достоинством заткнулся, и даже — однова сдохнуть! — испытал неприятное чувство жжения в пищеводе — стыд, что ли?
– Я сплю ночью и вдруг просыпаюсь от сильной тревоги и понимаю, что это она — она! — вернулась. Все, больше не уснуть до утра, опять на работу не выспавшись, опять все будет из рук валиться. А почему? Потому — боюсь. Лежу и вслушиваюсь, как она ходит по квартире, шарит везде и что-то сухо потрескивает, и искры проскакивают, а меня темным жаром обдает, до судорог. Вещи пропадали в доме. — Он тяжело задышал, как жокей и лошадь, вместе взятые, после утомительного забега.
– Воровала, да? — Я пытался вернуть его к логическому способу ведения разговора, мне так уютней, знаете ли.
– Да, нет, — нелогично продолжал он, — хотя и это, наверное, тоже. Представляешь, посмотрит на стакан, и нет стакана, разбился.
Жизнь моего друга явно дала трещину, вместе с логикой: — Виталя, это мистика. Тебе спросонья, или с похмелья…
– Правду говорю, — он заторопился, — у нее несколько шкур было, как у змеи. Дома ничего не делала, не то, что обед, платья за собой не стирала. Только гулять горазда и не стыдилась ничего. Раз засек ее с мужиком, мужик — названье одно, совсем молоденький. В парадной с ним целовалась, сама смеется, а мальчишка ничего вокруг не видит, я почти рядом прошел.
Слушать подобные истории о неверности жен, пусть чужих — не сахар. Возмущенно поерзав на освежающем пластике гри-де-перлевого стула, я спросил: — И ты ничего им не сказал?
– Тебе говорят, боялся. Мальчишка тот из соседнего дома, его через неделю машина задавила. Потом еще двух, уже в нашем доме.
Я, что называется, попал в непонятное: — Что, тоже задавило?
– Нет, на зимней рыбалке утонули, вместе пошли, на льдине их унесло и все. А она с ними, того, встречалась.
Да это же «Балтика» |4 оказала на него свое благотворное воздействие, а я-то слушаю.
– Виталик, мало ли в жизни совпадений, терпел ты зря, это да. Разобрался бы с ней по-мужски, и порядок.
– Совпадения? Разобраться? Я к ней подойти не мог, сразу голова начинала болеть, руки-ноги свинцом наливались.
Он оказался безнадежен, оставалось одно:
– Друг, может, я не дело говорю, но ты к невропатологу не хочешь, часом зайти? Просто проконсультироваться. Работа у тебя нервная, да и расстройство сна… — я деликатно отлессировал предложение изрядным глотком бодрящей влаги.
– Невропатолог! У нее и психиатр был — приходил соседа из запоя вынимать, тут и познакомились с Нелькой. Знаешь, где тот психиатр? В желтом доме. Ты считаешь, что я сам сдвинулся. Нет, все она, я подглядел, как над моей постелью колдовала, спали-то мы давно врозь, уж лет пять на тот момент. Моя мать в принципе боялась с ней разговаривать, даже по телефону, иначе, чем «твоя гадюка» и не называла. С матерями дело ясное, тоже женщины, без этого нельзя.
– Вот мать тебя и настроила!
– Да? А у Нельки на работе? Нигде подолгу не задерживалась. Чуть немного поработает, там несчастье какое-нибудь случается, или с сотрудниками, или на производстве. У нее ни одной подруги нет. Сколько мы ни жили, ни одного ее родственника я не видел, даже на свадьбу никто не пришел.
– Ты, Виталя, журналист, потому… — я честно пытался в очередной раз перебить его воспаленное, как горло первоклассницы после сосульки, воображение.
– Был журналист. Который год корректором перебиваюсь, как женился, так сразу и отрезало, ни строчки не могу.
Я не видел выхода из занимательной, но несколько затянувшейся научно-фантастической дискуссии и потому спросил элементарное:
– Если так и обстояло, почему ты так долго с ней прожил, гнал бы сразу в три шеи, зачем терпеть?
Вместо ответа он трясущейся рукой нашарил в омуте пиджака уместно потертый бумажник и, не глядя, вытащил черно-белую фотографию. Я приготовился увидеть — по логике вещей — неземную красавицу со зловещим выражением на безупречном лице. Но, как писал поэт Козлов, «умолкните танго и румба, фанданго и сарабанда», на меня глянули во всем черно-белом великолепии трогательные бровки домиком, совершенно такие же, как и пять часов тому назад в цветном изображении на фоне залитого солнечным светом итальянского кафеля по двенадцать пятьдесят за квадратный метр. Долларов, я имею в виду.
– Это Нелька перед нашей свадьбой, — хрип друга донесся до моего, измученного переживаниями слуха, — ты не поверишь, за все эти годы она совершенно не изменилась.
Как раз последнему заявлению я поверил легко.
Стоит ли упоминания тот факт, что уже год, как я вхожу в сборную парной игры, именуемой брак, жену мою зовут Неля, я счастлив, если состояние мужчины в браке можно назвать счастьем, и даже излечился от легких приступов бессонницы, мучившей меня в прежние времена после особо усердных возлияний. Сплю, как убитый, и даже не слышу, как встает жена, чтобы приготовить мне завтрак — до тех пор, пока поднос не занимает свое законное место на моем сером в желтую клетку одеяле.
