А по дороге в Ялту тормознуть у стоящей на обочине машины-цистерны. Выйти, размять ноги, протянуть рубль пожилой женщине, и нальет она вам из крана полулитровую баночку свежего портвейна. И будет этот нектар пахнуть морем и изюмом. И выпьете вы всё это без остатка, и даст вам по шарам, но как-то нежно и ласково. А потом задремлете, и когда откроете глаза, перед вами будет море, от края до края. И вы еще в машине услышите его шепот. Но не спешите с ним говорить, это время еще придет.

Так было со мной и в тот раз. И дела делались, и чувство радости и счастья не проходило. И забыл я о том странном разговоре с Максом. Не просто забыл, а специально. Сделал над собой усилие, и тю-тю, нетути больше в моей памяти бреда этого.

Обратно труднее. Тут главное не поддаться общей суетливости и сосредоточенности. VIP «Симферопольский» маленький, но уютный. В баре спросить что-нибудь аристократически прощального. Белый мускат красного камня в данном случае подойдет лучше всего. Но чтоб не в стакан вам его налили и не в бокал стеклянный. Попросите фужер хрустальный. Тяжелый такой, еще с советских времен остался. Их уже все поразбивали, но держат парочку под прилавком для таких ценителей прекрасного, как мы с вами. Янтарное вино будет искриться и переливаться в гранях хрусталя. Вам будет немножко грустно, и вы выпьете этот нектар медленно, до дна. И оторвете фужер от губ, переведете дух. Глаза ваши увлажнятся, и навернется слеза, а вы ее украдкой так смахнете, типа глаз зачесался. А сами гордые такие, любящие весь мир, пойдете к автобусу и полетите.

Вот в таком состоянии они меня и взяли. Тепленького, как говорится.

Обычно я летаю бизнесом и прошу, чтобы со мной рядом никого не сажали. По возможности, конечно. В этот раз желание с возможностью не совпали. Место рядом со мной было занято, да и вообще салон был под завязку. Вздохнув, я протиснулся мимо соседа и плюхнулся в кресло.

– Добрый день.

– Здравствуйте.

Вежливый такой мужчина лет пятидесяти, лоб открыт, кожа немного смуглая, но черты лица вполне славянские. Ну что ж, мне с ним детей не крестить, как говорится.

– Вы позволите полюбопытствовать? – кивнул он на кипу газет и журналов, которую я выудил из сумки.

– Да они недельной давности, не успел просмотреть, когда сюда летел.

– Это ничего. А то я совсем без чтива. Если ничего не читать, то тянет поговорить, а это ведь не очень вежливо, не правда ли? Меня, кстати, Николаем зовут.

– Кирилл, очень приятно. А вы, часом, не дипломат?

– С чего это вы?

– Да так, слишком издалека заходите. Я протянул ему несколько газет и пристегнулся ремнем. Самолет уже выруливал на взлетку.

Меня что-то сморило в сон, я задремал. Есть у меня такая привычка – никогда не бороться со сном. Даже когда за рулем еду. Как прижмет, останавливаюсь, блокирую двери и сплю. Причем надо-то мне всего от пяти минут до получаса, и всё, опять бодр и весел. Так было и сейчас. Закрыл глазки и отчалил в заоблачные дали. Впрочем, через полчаса проснулся и принялся за обед.

– А почему все-таки вы решили, что я дипломат? Я вот читал, пока вы спали, а сам всё об этом думал. И знаете почему? С юношества мечтал быть дипломатом. Из кожи лез, языки учил, в МГИМО поступал три раза.

– Поступили?

– Поступил.

– И что, выгнали за пьянство и прогулы?

– Отчего же. Закончил, работал потом и за границей, и в стране. Но дипломатом так и не стал.

– Так вы чекист. Ну, это одно и то же.

Николай удивленно поднял брови и уставился на меня.

– С чего это вы взяли?

– А чего тут стесняться? Все профессии важны, все профессии нужны. Или вы мне сейчас расскажете, что вы после МГИМО пошли инженером в НИИ работать? Мне-то, собственно, фиолетово, минут через сорок посадка.

– Да, посадка. Неприятное какое-то слово, двусмысленное.

Я повернулся в сторону собеседника, достал диктофон, демонстративно нажал кнопку записи и отчетливо, буквально по словам произнес:

– Уважаемый Николай, или как вас там? Я гражданин Российской Федерации, нахожусь на воздушном судне своей страны. На данное транспортное средство распространяется понятие экстерриториальности. Здесь действуют законы России, в частности презумпция невиновности, свобода слова и прочие свободы и права, подробно описанные в Конституции, налоговом, административном и других кодексах. Всё, что вы сейчас будете говорить, будет записано мною на диктофон и при необходимости явится показаниями для суда в качестве подтверждения ваших несанкционированных действий и попытки давления на гражданина РФ. Вам всё понятно?

Сказав это, отвернулся к окну. За спиной раздалось ворчание Николая.

– Ученые какие все стали, запишет он. Да плевал я на все эти записи. Вот прилетим, сядем в машину, до нас доедем, вот тогда и поговорим. А то, вишь, че, кнопочки нажимает.

Николай не переставал ворчать, все больше и больше употребляя простонародных выражений.

– Вот помню, в тридцать восьмом мне тоже такой попался орел. Все про мировую революцию говорил, запутать пытался. А я ему как врезал в лобешник, а пока в себя приходил, и закатал его за мировой сионизм по пятьдесят восьмой бис. И поехал револьюционэр хренов. И на тебя тоже управу найдем, ишь ты.

Тянуть с этим спектаклем было бессмысленно. Если бы у меня были проблемы, давно бы уже на допросе сидел. На вербовку это не похоже. Были уже заезды, я открутился тогда, и это наверняка у них в файлах проходит. Стало быть, вопрос деликатного свойства. Я уже не мог сдерживать смех, повернулся к соседу и сказал:

– Ладно, дядя Коля, рассказывайте, что надо, а то и вправду посадка скоро, а у меня еще дела сегодня.

– Зовут меня Николай Сергеевич, фамилия Селягин, по чину я подполковник. – степенно начал мой собеседник. – Ну а службу мою ты угадал верно. А дело тут вот какое. Есть в тридевятом царстве тридесятое государство. Зовется оно Сиргвидония. Государство это слова доброго не стоит. Так, островки небольшие, пляжи да население какое-то имеется. И все бы ничего, да острова эти в океане не коралловые, коих большинство, а вулканические. И в этом тоже нет ничего странного. Мало ли на земле островов вулканических? Вот только порода, из которой острова состоят, редчайшая. Нет такой больше на планете. Причем, что интересно, с виду камень и камень.

Селягин вытащил из кармана маленький пластиковый пакет и протянул мне. В пакете лежало несколько камушков, напоминающих обычную речную гальку. Я недоуменно покрутил их пальцами и вопросительно поглядел на собеседника.

– Вот то-то и оно, что ничего примечательного. Однако это минерал, и имя ему «карледон». Сегодня он никому не нужен, а вот завтра… – он сделал паузу, задумчиво вздохнул и продолжил. – Человечество бьется над альтернативными источниками энергии. Нефть закончится лет через тридцать-сорок. С атомной энергией все не так просто. Солнце, ветер, приливы, отливы. Ты знаешь об этом. Все это громоздко и малоэффективно. А вот из двух граммов карледона получается прибор, этакая батарейка, на которой «Мерседес» может проехать до ста тысяч километров без дозаправки.

Я посмотрел на подполковника внимательно. Разговор этот все более и более казался опасным. Я вообще не люблю секретов, а стратегических и подавно.

– И что, об этом никто не знает?

– Знают, конечно, все знают, только пока нефть стоит пятнадцать долларов за баррель, это никого не интересует. Смысл использовать карледон настанет, только когда исчезнет нефтяная альтернатива. Очень велики затраты на переработку. Нужны сразу огромные объемы и все, абсолютно все рынки. Мы полагаем, что примерно через двадцать лет начнется широкомасштабное использование этой технологии. Если, конечно, чего-нибудь еще не придумают.

– Очень увлекательно, Николай Сергеевич. Только не понимаю, я-то здесь при чём?

– А вот вышло, что и при чём. Мы, как и другие наши коллеги, стараемся быть поближе к карледону. Но обычные режимы благоприятствия для страны здесь недостаточны. Нам нужны гарантии. И обеспечить их нашей стране можешь только ты. К неграм как относишься?