Это его заинтересовало. Он сказал "да" и спросил, есть ли у меня необходимые документы.

Тут-то и настала великая минута! Я спросил, нельзя ли принести ультрафиолетовую лампу и бритву или электроножницы.

С некоторым недоумением капитан исполнил мою просьбу. Электроножницы были великолепны, и Тайманов конфиденциально сообщил мне, что с их помощью он на лето подстригает свою шерсть "ежиком".

Глотнув еще водки, я отомкнул грудную клетку и откинул ребра вправо и влево. Затем расстегнул молнию своего зимнего костюма от шеи до паха. Солдаты одобрительно загоготали, узрев густые волосы. Я подстриг их как мог короче и распорядился, чтобы ультрафиолетовую лампу навели на область живота и груди.

- Неужто ты так прозяб, товарищ? - встревожился Тайманов.

- Тебя и водка не согрела? Может быть, баня…

Я поднял руку и указал на свою вентральную сторону.

- Глядите!

Двенадцать пар обведенных мехом душевных глаз раскрывались все шире по мере того, как на моем торсе начали возникать голубовато-серые буковки. Вскоре вся надпись проявилась полностью.

Начиная почти от ключиц, вниз уходили плотные строчки, правда несколько искаженные царапинами от битого стекла на полу патио и сыпью, но вполне удобочитаемые, - серо-голубые, печатные и рукописные со всеми подписями, параграфами, грифами и печатями.

Естественно, мне они виделись перевернутыми, но я помнил их наизусть.

Ибо это было факсимиле предварительной заявки Николая Ни-мцовича Низарда на Уранинитовый Шурф, а также три свидетельства о передаче собственности. Все заверенные Циркумлуной.

Отец не доверил мне оригинал заявки, а, воспользовавшись идеей, почерпнутой скорее всего из какой-нибудь шпионской мелодрамы, распорядился вытатуировать факсимильную копию у меня на груди и животе особым составом, включающим азотистое серебро, для того чтобы она оставалась невидимой, пока я не подставлю грудь и живот под яркий солнечный свет или ультрафиолетовую лампу, под воздействием чего нитрат серебра проявится темными линиями, и заявка четко и навсегда запечатлеется на моей коже.

Мне-таки пришлось попотеть, чтобы она не проявилась преждевременно - особенно в патио Ламара. Но теперь мои усилия были полностью вознаграждены.

Я растолковал капитану Тайманову суть этого документа и приложений к нему.

Он был изумлен не менее своих солдат и сказал мне, что вне всяких сомнений я получу значительную денежную компенсацию, но у него нет права выдать ее мне немедленно. Надо будет снестись с генералом Каном, а может быть, и с Новой Москвой. Он налил мне еще водки, угостил еще одной сигаретой, а сам вылез из-за стола, чтобы рассмотреть татуировку поближе.

Я изящно прихлебывал белое пламя и смаковал истинный дух Земли - аромат тлеющего табака.

Тайманов ткнул мохнатым пальцем с ороговевшим ногтем в самую нижнюю печать - разделенную на четверти мандалу с шестеренкой, камертоном, колбой и атомом.

- А это что? - осведомился он.

- Большая печать Циркумлуны, - объяснил я, - подтверждающая подлинность всего вышесказанного. Видите ли, я упустил сказать вам, что вдобавок к моему революционному статусу, я еще и циркумлунец из Мешка, прибывший на Терру под эгидой…

Рык Тайманова заглушил мою речь. Вне себя от ярости он отдал какой-то приказ, и только тогда я сообразил, что от успеха и водки забыл про осторожность.

Не успел я хотя бы увеличить мощность моего экзо, как со всех сторон в меня вцепились бесцеремонные руки. Жесткое ребро ладони умело рубануло меня по шее между шлемом и плечевым поясом, парализовав нервную систему, хотя, к счастью, и не перебив позвоночник, как я было вообразил. Затем Тайманов, скалясь, словно озверевший медведь, достал кусачки с деревянными ручками и перекусил все проводки между батарейками и моторчиками.

Меня подхватили на руки и унесли через улицу в старинную тюрьму Амарильо-Кучильо, а там сняли с меня экзо и сунули мне под нос два извлеченных из моей сумки молниевых пистолета как доказательство, что я по меньшей мере профессиональный убийца. При этом меня так встряхивали, что я не сомневался, что шею мне все-таки незамедлительно сломают.

После чего меня приторочили к столу - предосторожность совершенно излишняя, - и страховидный черношерстный полковник Болбочан, куривший ядовитейшую толстенную сигарету, принялся допрашивать меня про адский план Циркумлуны захватить Россию и (хотя этому он, видимо, особого значения не придавал) всю остальную Терру. Он требовал, чтобы я признался, как мне удалось тайком выбраться из "Циолковского", какие конкретные инструкции по устройству диверсий и террористических акций были мне даны

и какие еще дьявольские замыслы лелеет экипаж "Циола".

Насколько я понял, прикованные к земле медведи-русские не могли просто взять космолет штурмом, однако воспрепятствовали его взлету.

Тщетно я твердил, что сошел с "Циола" в Далласе, после чего всецело посвятил себя разжиганию бунтов, выгодных для России. Тщетно я заверял полковника, что русские циркумлунцы - люди очень милые, что они не составляют там и половины населения и не только не питают черных замыслов против земной России, но даже особого интереса к ней не испытывают. Тщетно я втолковывал ему, что я живу не в Циркумлуне, а в люмпенпролетарском Мешке и вообще безобидный актер.

Едва выяснилось, что отвечаю я не так, как требуется Болбочану, меня начали систематически избивать резиновыми дубинками. Не-выносимейшее унижение и мучительнейшая боль! После событий в патио Ламара меня терзал страх, что стоит мне еще раз на Терре лишиться своего экзо, как я тут же сойду с ума, но физические муки, которые я испытывал, заставили меня забыть этот страх. Непрерывно оглушаемый ударами, я был не в состоянии сочинить историю, которая хотя бы на время удовлетворила полковника. А боль не давала мне извлечь утешение из философской мысли, что Смерть обязана ознакомиться со страданиями.

От меня вдруг потребовали назвать имена сообщников - тех, кто затаился на борту "Циола", тех, кто прокрался на Землю вместе со мной, а главное, совсем уж гнусных тварей - земных коллаборационистов, сотрудничающих с русско-циркумлунекими дьяволами.