Но в обоих случаях одинокий фехтовальщик может прибегнуть к тактике, которая частично компенсирует указанные выше минусы. Во-первых, он все решает сам, а не должен считаться еще с чьим-то решением - Ганнибал при Каннах против Эмилия с Варроном и так далее.
При нападении с двух сторон он может стремительно атаковать одного из противников, ошеломить его до того, как второй успеет напасть, и тут же повернуться к этому второму.
Если на него нападают спереди, он больше концентрирует свое внимание и выбирает наиболее выгодную тактику, чему способствует хорошее периферическое зрение и одинаковое владение обеими руками - а я и в том и в другом котируюсь очень высоко. Быстрым обходным движением он может сразу же вывести из строя одного противника.
Короче говоря, в зависимости от тактики своих противников он либо стремительно атакует, либо прибегает к обходному движению.
Встречая Ханта и Чейза, я применил третью тактику. Вернее, я изобрел ее для этого случая. В общем-то, никаких преимуществ она не дает, и только сбивает врагов с толка, не причиняя им никакого вреда.
После одного-двух медленных шагов, я сделал молниеносный выпад в сторону Чейза, моего правого противника, стремясь отбросить его клинок вверх и проткнуть ему грудь, одновременно отбивая шпагу Ханта. Это было огромной ошибкой.
Во-первых, я не учел актерскую привычку промахиваться по противнику. Во-вторых, не привел скорость моих реакций в соответствие с ускоренной работой моторчиков. Я с такой стремительностью выдвинул левую стопу, что не успел подтянуть правую и перенести свой вес на нее.
Оставалось только одно. Отбросив оба их клинка, я согнулся в поясе и превратил свой выпад в сальто вперед между моими противниками. Для худяка я в невесомости прекрасный акробат. Я и собирался исполнить сальто как в невесомости, но с одним малюсеньким отличием: мне предстояло стукнуться головой об пол. Я мог лишь попытаться описать такую крутую дугу, чтобы удариться шлемом, а не впечататься в пол лобной костью. И еще помолиться, чтобы запас прочности, которым длинноволосые обеспечили мой экзоскелет, оказался достаточным.
Быть может, Диана, сиявшая почти в зените, смилостивилась и сотворила чудо. Во всяком случае, в воздухе смешались два оглушительных звука - лязг титана и звон алюминия. Мои оснащенные лезвиями руки, закинутые назад, бросили верхнюю часть моего туловища дальше вперед. Вес титановых подошв потянул меня вниз так, что я сумел приземлиться на них - почти у края эстрады. Хотя я весь звенел, а голова шла кругом, мне удалось сохранить равновесие, обернуться, вскинуть оба лезвия и встретить Ханта и Чейза, двинувшихся на меня плечом к плечу.
Тут я решительно отключил свой мозг - в первую очередь зону смелых замыслов - и положился на рефлексы и отработанные движения. Я не боролся со своими привычками, включая привычку актера никогда не касаться партнера ни острием, ни краем лезвия. Собственно говоря, наш поединок - во всяком случае для меня - довольно точно повторял прославленный поединок времен Американской гражданской войны, когда актер-северянин встретился в сражении с собратом актером-южанином и завопил: "Давай, дружок, давай!" После чего они с большим воодушевлением изобразили сцену поединка в "Макбете" в поучение солдатам обеих армий.
Мои нервы и тело теперь функционировали нормально, и я инстинктивно перешел в нападение - на этот раз осмотрительно. Хант и Чейз оказались посредственными дуэлянтами. Я оттеснил их от края, тщательно стараясь не уколоть их и не царапнуть - то ли подчиняясь профессиональному рефлексу, то ли наконец осознав, что у меня есть только один шанс выйти живым из первой и безнадежно проигранной битвы Революции Согбенных: никого не убить и даже не ранить. Тем не менее я вскричал:
- Деритесь, трусы, деритесь! Не было бы никакого Аламо, имейся там задняя дверь!
В ответ Хант и Чейз принялись фехтовать еще яростнее и хуже.
Внезапный выпад - и шпага Ханта взлетела в воздух. Затем, работая обоими клинками я быстро обезоружил и Чейза, и теперь грозил им обоим, в свою очередь оттеснив их к самому краю эстрады.
Между ними я узрел остатки моей публики, моей армии - они во все лопатки улепетывали в направлении Мекстауна, подгоняемые бичами. Мои миниатюрные ассасины, одурманенные революционной речью, как гашишем, наконец признали свое поражение. На земле там и сям валялись согбенные неподвижные тела. В эту секунду последние беглецы (трогательный арьергард из девяти мексов) остановились, чтобы поднять кулаки и крикнуть мне:
- Ole, El Esqueleto! Venganza у muerte!
Затем они опять припустили, и конные преследователи-техасцы заслонили их от меня.
Сыграл ли тут роль этот бодрящий призыв или донесшийся с грузовика голос губернатора Ламара, но во мне вновь проснулся идиотский оптимизм. Включился и мозг, полный мелодраматичных идей. Я схвачу Ламара, потребую, чтобы меня отпустили…
Я повернулся, перебирая в уме невероятные планы, - и увидел, что Рейчел-Вейчел наконец-то встала и подошла ко мне.
- Мой герой, - вскричала она, протягивая ко мне руки. - Ах, капитан Череп, какой блистательный поединок! Не думаю, чтобы во вселенной нашелся еще человек, который…
Лицо ее сияло. Я опустил клинки - и слишком поздно заметил, что одна ее рука сжимает черный хлыст. Она слегка прикоснулась им к моей обнаженной шее, точно фея-крестная - волшебной палочкой.
Меня пронизала боль, парализовавшая тело от шеи и до подошв. Я с лязгом сел на алюминиевый пол и перегнулся бы пополам, но мои вытянутые и, увы, бесполезные руки послужили мне подпоркой. Мои глаза сначала страдальчески, а потом со жгучей ненавистью уставились на предательницу.
С грузовика на эстраду торопливо сошел Ламар в сопровождении мэра Берлсона и профессора Фанниновича. Благообразное лицо губернатора багровело бешенством. Он схватил дочь за плечи и встряхнул ее.
- Душка, я крайне на тебя сердит! Я запру тебя в спальне на двадцать лет.
- Но, папочка, я же спасла твою жизнь! - произнесла Рейчел голосом, который поднялся на октаву и лет на двенадцать вернулся в прошлое.
- Это к делу не относится. Душка, мне стыдно за тебя. Какой скандал! Одета как мужчина! На тебе штаны, а ведь за последние двести лет ни одна Ламар не ездила на лошади иначе как боком. В любом случае просидишь в спальне десять лет.
