Таким образом, я оказалась наедине с собой, с книгой и шаловливым котом, с которым мы делили спальню, а иногда пространство на большой двуспальной кровати в гостевой. Погрузившись в книгу, я не замечала окружающего, отвлекаясь только на то, чтобы приготовить нехитрый обед, завтрак или ужин и выйти на улицу, чтобы затем устроиться в плетёном подвесном кресле-качалке. Будьте уверены, я не страдала от одиночества: находиться наедине с собой никогда не было проблемой, у меня была музыка, служившая неизменной спутницей моих туров заядлого книгочея и маленькое пушистое чудо, необыкновенно чувствительное к ласке.
И всё же, по мере того, как шло время, я ощутила то, чего никогда не находила в этом уютном доме прежде. Входя в безмолвные комнаты, чтобы открыть окна; обедая в кухне-гостиной, оставленной в таком порядке, что казавшейся нетронутой; видя перед собой садовые качели, с которых было снято сидение, я почувствовала… Пустоту. Пустоту, которая казалось была ещё одним присутствующим в доме, которая звенела тишиной и являлась просторными опустевшими комнатами. Пустоту, окружившую меня, словно кокон, потому что на кухне не заваривала чай Лу, за столом не сидели Илзе и Эме (ещё одна из моих кузин), а на улице не жарил шашлык дядя Рубен. Без них дом казался большим и гулким, как каменный храм, опустевшим, ждущим, когда его наполнят голосами, смехом и человеческим теплом. Моего присутствия не могло хватить, чтобы вернуть этим стенам их живое родственное настроение, ощущение уюта, душевности, теплоты, которыми они были пронизаны столько, сколько я их знаю. Окружавшая меня атмосфера неуловимо изменилась: существуя рядом с этой пустотой я острее почувствовала простор здания, и вместе с тем его неприспособленность к такому малому числу жильцов как двое (я и кот). Это был семейный дом. Люди жившие в нём и отношения связывавшие их, оживляли и украшали его, наполняли теплом и придавали притягательность, очарование.
К вечеру я ощутила тоску. Как бы я ни была увлечена книгой (а я была увлечена) пустоту невозможно было не замечать и не чувствовать, и это пробудило меланхолию, которой я не чувствовала по приезде. Что могло мне помочь? Как это часто бывало, сильные переживания обратили моё внимание к нескончаемому источнику эмоций – к музыке. Я была очень восприимчива ко всему, что слышала и часто находила упоение в проявлениях композиторского таланта. Пустота вокруг требовала особого наполнения, что заставило меня обратиться к привычному занятию – к поиску новых композиций, в частности современной инструментальной музыки. Методом проб и ошибок я стала перебирать альбомы композиторов, которых знала, и это натолкнуло меня на один из альбомов пианиста Стефана Моккио. Заняв себя тем, чтобы заварить чай, я включила воспроизведение, но не использовала наушники, позволив звуку отражаться от поверхности кухонной столешницы и свободно разливаться в пространстве.
И вот тогда мне повезло. Наполняя свою чашку, я услышала, как звуки фортепиано наполнили комнату так, словно стремились пронестись через неё решительным шагом. Я тогда подумала, что под эту музыку можно убеждать, настолько она была выразительна. В ней слышались уверенность, упорство в достижении цели, благородство, присущие человеку настолько сильному, что ему не нужно прибегать к грубой силе, чтобы добиться своего. Мелодия была пронизана светом, теплом, надеждой настолько полно, что не оставила места пустоте и тишине. Пространство вокруг меня как будто потеплело, наполнилась эмоциями и жизнью. Услышав первые ноты, я уже поняла, что сохраню эту мелодию, потому что она подошла к моему сердцу, как ключ к замку. Автор назвал её Lionheart – сердце льва, и сравнил с доблестным рыцарем, стоящим на защите добра и справедливости. Именно такой я её и почувствовала в тот июльский вечер. Рыцарем, который защитил меня от пустоты большого дома и тоски по любимым людям.
Вот такие мысли мой, друг! Надеюсь, вас не сморило сном студента, вынужденного полтора часа внимать содержательной и, увы, монотонной речи профессора? Нет? Вы, возможно, один из немногих, кому хватило бы терпения дойти до конца, учитывая нелюбовь современных людей к длинным текстам без иллюстраций. Это одна из тех вещей, которая в своё время нас сблизила, но кроме этого, я уверена, что вы прочувствовали все нюансы пустоты большого дома и силу сердца льва. Надеюсь, что мой рассказ оправдал «существенность» которой я наделила его, и что я сумела вас занять.
Жду ответного письма, всегда ваша и т.д.
25 сентября, берег моря.
Солнце клонилось к горизонту. Сентябрь был на исходе, и ветер с моря сделался особенно холодным, но Адриана давно это не смущало. За прошедшие четыре года он привык к капризам балтийских ветров и под их натиском чувствовал себя вполне комфортно. Расстелив на песке пёстрый шерстяной плед, он устроился на берегу, запахнув на груди воротник пальто и теперь молча наблюдал за шотландским вислоухим котом по кличке Граф – экстравагантным подарком его младшей сестры Анжелики на его двадцать восьмой день рождения. Отправляясь по вечерам гулять вдоль берега, Адриан с первого дня стал брать котёнка с собой, так что теперь, двухлетний представитель кошачьей аристократии не мог обходиться без этих прогулок в той же степени, что и его хозяин.
Сейчас Граф был занят тем, что гонял по мелкому песку гладкий чёрный камешек – один из тех двух, которые Адриан когда-то подобрал на берегу в Алуште, и теперь носил с собой, часто перебирая пальцами. Оба камня стали чем-то вроде общего талисмана, и в такие моменты, как этот, мало что могло отвлечь шотландца от его занятия. Адриан был абсолютно спокоен на этот счёт, и наконец мог заняться другим делом. Письмом которое жгло его карман весь сегодняшний день, пока он преподавал в школе и занимался проверкой заданий своих учеников. Оно пришло утром, и едва увидев конверт, он сразу узнал её почерк.
Мадемуазель…
Всё началось с того, что ему попал в руки один из его дневников. Он вёл их нерегулярно, но когда делал запись, она содержала в себе что-то, что он хотел запомнить. На той странице, которая попалась ему на глаза, оказались строчки, написанные в день его отъезда и потому вызвавшие острое любопытство. Насколько всё изменилось за четыре года? Он прочёл:
«Иду, волоча за собой кота и багаж, погружаюсь в гул людских голосов и удивляюсь своему спокойствию. Расставание с жизнью в этом городе, в который я приехал почти семь лет назад не трогает меня. Возможно потому, что я всегда знал, что это место – лишь перевалочный пункт в моей жизни. Приезжая, я предвидел, что когда-нибудь уеду и был прав. Несмотря на широкий круг знакомств, сегодня я не оставляю здесь причины, которая вынудила бы меня остаться.
Прошёл через рамку. Спешу к выходу на перрон и вдруг понимаю, что лгу себе. И нечего удивляться скребущемуся беспокойству! Моё решение по-прежнему не вызывает у меня сомнений, но я осознаю, что есть здесь человек, по которому я буду скучать. Сильно. Мы простились всего неделю назад, это вышло так легко, что я почти не почувствовал печали от расставания. Как такое возможно? Несмотря на юный возраст, она та, кто способен понять. Это одна из тех черт, которые меня в ней изумляют. Мадемуазель… Я назвал её так в шутку, случайно поймав на произнесённом вслух ругательстве. Не могу вспоминать без улыбки степень её смущения в тот момент. Она искренне считала это чем-то чрезвычайно постыдным, тем более, что я был её учителем. Наивная, застенчивая девушка-ребёнок, в которой я обнаружил сначала способность глубоко чувствовать и говорить об этом, а позже – утончённость вкуса и пытливость ума. За те два года, что я знал её, мы стали наверное друзьями. Во всяком случае общаться с ней было на удивление легко. Бывали моменты, когда я переставал чувствовать, что говорю со школьницей. Она ко многому относится серьёзно и очень вдумчива, так что остаётся лишь удивляться, к каким выводам способен её ум.
Она расстроилась оттого, что я уезжаю. Об этом ясно говорили мне её глаза, которые не научились лгать. Вслух Мадемуазель выразилась более скупо. Она всегда восхищалась мной и моими романами с простодушной искренностью, но к счастью ей хватило зрелости ума, чтобы не сделать из меня центр своей вселенной. Когда я уходил с её выпускного, на который меня пригласил класс, на прощание она лишь коротко обняла меня и слегка пожав руку, пожелала удачи. О том, что ей будет не хватать наших разговоров девушка сказала прямо, но быстро, избегая продолжения. Я заметил тогда искорки сожаления в её взгляде. Даже в её улыбке в тот момент было что-то грустное, словно она тайно подтрунивала над своим нежеланием прервать наше общение.
