– Я еще посижу, – не глядя на сестру, откликнулся Тёмыч. Он вообще весь разговор лишь на секунды выныривал из своих тяжелых дум, чтобы ответить на вопросы.

– Ага, точно! И найду я тебя тут утром – застывшего во всех смыслах слова. Пошли, Хьюстон самодостаточный.

– Почему Хьюстон?

– Потому что, Тём, ты – как и я – вечная проблема. Только если я – проблема родителей, друзей и порой заказчиков, то ты – сам себе. Поэтому – самодостаточный Хьюстон.

Эля впустила брата в дом, забрала у него куртку и стакан, отвела в комнату – как в детстве, когда они заигрывались до степени усталости «засыпаю-где-стою». Тогда их главной проблемой было, чтобы родители не заругали, теперь же – чтобы удавиться хотелось не настолько сильно, дабы воплотить желание в реальность. Вроде взрослая жизнь не такая уж и паршивая штука, но временами ответы растворяются в фонарном тусклом свете и остаются одни вопросы, бесконечные звенящие вопросы, которые сводят с ума и вытягивают из тебя жизнь с каждым твоим вдохом.

Утро обрушилось на Элю всей тяжестью бытия. Сон был прерывистым, кошмары смешались с переживаниями за брата – и, открыв глаза, Элеонора почувствовала себя еще более уставшей, чем накануне. Даже привычная обстановка комнаты не приносила теперь спокойствия и ощущения безопасности. Нужно было вставать, тем более снизу доносился голос Тёмыча – раздраженный и чуть более громкий, чем следовало.

Эля потянулась до хруста в позвоночнике и поплелась вниз. На стене вдоль лестницы висели их семейные снимки. Маленькая Белка – с бантом больше головы и без переднего зуба. Вокруг ушей и у лба вьются короткие мягкие локоны – она и сейчас такая же, разве что зубы все на месте да вместо бантов – повязки и очки. А вот этот невесомый пух так и обрамляет ее светлое, открытое лицо – детское, усыпанное веснушками вокруг острого маленького носика. Ей словно всегда семнадцать, даже если уже двадцать пять и три месяца сверху.

На другом фото они втроем – года три-четыре назад, на выпускном Белки из университета. В центре – виновница торжества в платье, которое сама и сшила, а по бокам – они с Тёмычем. На снимке заметно, как похожи сестры: у Эли тогда были волосы до лопаток, как у Белки, а не почти мальчишеская стрижка с игривым удлиненным верхом, чтобы укладывать его роковой волной или спускать на глаза растрепанной челкой. Она стоит чуть ссутулившись – рост по праву первенства достался именно ей. А еще вздернутый нос и слегка великоватые уши – с новой прической правда смотрятся хорошо, тут уж грех жаловаться. Эля вышла чуть смуглее сестры и немного женственнее: Белка своей воздушностью всегда напоминала о ранней юности, а вот она – худая, высокая и сероглазая – о молодости, граничащей со зрелой женской красотой. Тёмыч же пошел в отца: узкими глазами, коренастым сложением и привычкой поправлять очки указательным пальцем – по поводу и без, словно это базовая функция в их жестикуляции.

Эля засмотрелась на фото, прокручивая в голове все эти сравнения и описания – дурацкая писательская привычка даже внутренний монолог выстраивать так, словно сочиняешь очередную историю. Пытаясь взбодриться, она растрепала волосы, почесала нос тыльной стороной ладони и припустила вниз – Тёмыч все еще изливал свое недовольство по телефону.

Белка готовила завтрак – свежая, летающая по кухне, словно только приехавшая из недельного спа.

– Что там? – Вместо приветствия Эля кивнула в сторону гостиной, откуда доносился голос Темыча.

– Слышала что-то про доставку – видимо, с кем-то из своих подчиненных разговаривает. Ты же знаешь, Тёмыч все время что-то совершенствует и пробует.

Эля знала. Она как-то помогала с раскруткой Тёминых сервисов: брат имел удивительную способность превращать любую вспыхнувшую идею в реальный проект, будь то сервис печати, какое-нибудь заведение или служба доставки.

– Белка, кофе в этом доме есть? Умру же без него.

– Ты слишком часто собираешься умирать, Эля. А кофе уже сварен – хоть налить сама сможешь?

– Иногда я думаю, что старшая у нас – ты! – Элеонора чмокнула сестру в макушку, достала из шкафчика самую огромную чашку – это явно была супница, но когда ее заботили такие мелочи? – и двинулась к кофеварке.

Белка переворачивала на сковороде банановые панкейки, и Эля порадовалась, что сестра временно обитает здесь, иначе готовить пришлось бы ей. Не то чтобы она не умела или не любила это дело – по правде, ей просто было лень торчать у плиты. Иногда на Элю находило кулинарное вдохновение и она радовала себя каким-нибудь интересным блюдом, но сейчас она хотела доделать презентацию для ненавистного проекта, дописать главу своего рассказа, съездить в спортзал – в общем, что угодно, но только не готовить.

– Доброе утро, – прозвенел голос Белки за спиной, и Эля догадалась: Тёмыч показался на кухне. Вернее, его мрачная тень: брат выглядел еще хуже, чем вчера. Она бы даже сказала, что краше в гроб кладут, но тонкий голосок Белки в ее голове напомнил, что лимит шуток про смерть на ближайшие сутки исчерпан. Пришлось довольствоваться нелитературным «хреново». – Что там с доставкой? Курьеры тупят?

– Я туплю, – то ли огрызнулся, то ли снова пропустил входную реплику мимо ушей. – Варя отправила костюм курьером.

– Твоим? – зачем-то уточнила Эля, словно это важно.

– Моим, – мрачно подтвердил Тёмыч. – Стоило создавать эту проклятую доставку, чтобы заменять ею реальные встречи.

– Может, и к лучшему, – Эля попыталась его подбодрить. – Забей ты сегодня на это – тебе на свадьбу идти, включайся скорее. Зуб даю, что тебя позвали только потому, что тамада отказался, а веселить народ кому-то надо.

– Тогда это будет крайне печальная свадьба.

Тёмыч не подхватил шутку. Не съязвил в ответ. Не хохотнул, довольно протянув: «А то!» Дело было даже не дрянь – дело было совсем труба.

– А вот и костюм… – По дому разлетелась какая-то отвратительная мелодия – родители не так давно сменили звонок, и Эля впервые слышала эти трели. – Хорошо работают, черти, быстро.

Пока Тёмыч выходил к калитке навстречу курьеру, Белка с Элей успели обсудить ситуацию. Преимущественно – матом. Даже Белка. Они не знали, что делать, ведь нельзя помочь человеку насильно, открыть глаза, объяснить, показать, если он не хочет всего этого. А Тёмыч не хотел. Эля отхлебнула кофе и кожей почувствовала неладное. По внезапной тишине, по напряжению в воздухе, по судорожному вдоху Тёмыча, за которым почему-то не последовало выдоха. Она ринулась в прихожую, отмечая, что Белка рванула следом – тоже ведомая странным горьковатым предчувствием.

Тёмыч стоял посреди комнаты, у ног его текстильной лужицей распластался костюм, наполовину вылезший из кофра. Но смотрел брат не на часть своего гардероба, а на что-то маленькое, поместившееся между указательным и большим пальцами. Что-то блестящее и круглое, как…

– Кольцо? – Белка оказалась глазастей. – Оно откуда тут?

Эля расхохоталась – резко, беспричинно, отрывисто. Вот тут быстрее отреагировала она, сложила все части этого сдвинутого пазла: состояние Тёмыча, его полное онемение, кольцо в руках, которое появилось тогда же, когда и костюм от Вари.

– Только не говори, – хватая ртом воздух, произнесла она, – что ты сделал ей предложение?

Тёмыч не ответил. Он все так же пялился на это чертово кольцо, словно ждал, что оно заговорит, объяснит наконец, что за хрень происходит.

– Да ладно?! Вот же сука! – в сердцах почти прокричала Эля.

Варя отказала Темычу.

Она вернула кольцо.

Без объяснений, без предупреждений, без оправданий.

Она вернула кольцо курьером службы доставки, хозяином которой был сам Тёмыч.

И это самое отвратительное «нет», которое Эля только могла представить.