Когда он оказался почти на грани, зазвонил телефон: в холле гостиницы его ждал Линкольн Элсуорт{45}. Единственный сын Джеймса Элсуорта (миллионера, сделавшего состояние на угледобыче), он был неординарным американцем. Его героями были такие люди, как Теодор Рузвельт – президент и охотник на крупную дичь, шериф Уайетт Эрп – еще живой в то время участник знаменитой перестрелки у корраля О-Кей[9], и, конечно, Руаль Амундсен{46}.
Элсуорт давно хотел оставить бесцельную жизнь богатого молодого ньюйоркца и доказать свое мужество в Арктике{47}. Затруднение состояло в том, что отец отказывался это оплачивать. Старший Элсуорт по понятным причинам не хотел отпускать единственного наследника в ледяную пустыню, из которой многие не возвращаются – а если и возвращаются, то не такими, как были прежде. Но опытный норвежский путешественник оказался именно тем человеком, который был способен убедить миллионера открыть свою чековую книжку. Для ведения дел экспедиции учредили компанию, и 85 000 долларов, которые Джеймс Элсуорт дал сыну на покупку гидросамолетов, хранили отдельно от счетов банкрота-норвежца{48}. Но Амундсен помнил о происхождении этих денег.
«Таким образом, встреча со мной стала для Амундсена большой удачей, – писал Линкольн Элсуорт. – Она воодушевила его, дала не только новые силы, но и возможность получить деньги на какие-нибудь поразительные приключения»{49}.
Амундсен возвращался в Арктику – туда, где он был как дома и куда хотел попасть Элсуорт.
На Шпицберген Амундсена вела не только жажда славы. На вопрос о назначении новооткрытых земель он отвечал просто: строительство «аэродромов и авиабаз»{50}. Норвегия лишь в 1905 году получила независимость от Швеции, и, пока норвежцы добивались свободы, бельгийцы, голландцы и англичане покоряли мир. Теперь же потомки викингов хотели наверстать упущенное время и затеяли империалистические авантюры в Арктике{51}. Предполагалось, что новая империя, вырубленная в вечной мерзлоте норвежцами вроде Амундсена и Нансена, сравнится с атлантической империей, которую средневековые норвежцы воздвигли из скал Гренландии, Исландии и Оркнейских островов. Первыми в состав «Большой Норвегии» должны были войти Шпицберген и Гренландия[10]{52}.
О Шпицбергене мечтали не только норвежцы. Эту группу гористых островов в 1596 году «официально» открыл голландский путешественник Виллем Баренц (в его честь названо Баренцево море)[11]. За ним к новому рубежу со всей Европы устремились китобои, привлеченные крупной популяцией китов в этих морях. Очень скоро в этой разношерстной компании вспыхнул конфликт из-за принадлежности архипелага{53}.
Когда китов перебили, эта terra nullius, «ничейная земля», досталась поморам – негоциантам и промысловикам с севера России. Регулярные визиты поморов на Шпицберген стали историческим обоснованием притязаний России на архипелаг{54}.
Еще через несколько столетий пришел черед промысловиков, шахтеров, туристов и ученых. В XVII веке на архипелаге нашли близкие к поверхности залежи угля. В 1890-х годах норвежский капитан открыл там первую шахту, за которой вскоре последовали другие. В начале 1900-х годов британские и американские горнорудные компании увидели благоприятную возможность и приобрели у норвежцев права на добычу. Лонгйир, столицу архипелага, основала Арктическая угольная компания. Поселок назвали в честь одного из ее учредителей – родившегося в Мичигане Джона Манро Лонгйира. Успех этих компаний доказал, что крупномасштабная добыча в Арктике возможна, – и вскоре началась «угольная лихорадка»{55}. Норвежские, британские, российские, шведские и голландские горнодобывающие компании на Шпицберген влекла не только высокая цена за уголь. У этой terra nullius[12] имелось большое преимущество: здесь добычу ресурсов можно было вести совершенно свободно – беспошлинно и без оглядки на закон{56}.
Вскоре через горные склоны протянулись линии канатной дороги. Эти странные приспособления приводились в действие за счет силы тяжести. Гравитация влекла ведра с углем вниз из шахт по тросам, тянущимся на многие километры над обледеневшими склонами, а вверх они поднимались уже пустыми. Линии деревянных опор и упавших тросов до сих пор можно увидеть между входом в рудники и ближайшей бухтой.
На Шпицберген поехали ученые из Швеции и других стран. После обретения независимости в 1905 году норвежские ученые стали регулярно посещать архипелаг. Эту политику можно назвать научным империализмом. В 1910 году организацию, которая впоследствии превратилась в авторитетный Норвежский полярный институт, возглавил геолог Адольф Гуль{57}. Его задачей было с помощью научных открытий заявить притязания на «ничейную землю», давая горам и заливам архипелага норвежские наименования, а также картировать угольные пласты, чтобы подкрепить претензии свой родины на архипелаг. Теперь Шпицберген не мог долго оставаться «ничейной землей». Стремление молодого норвежского государства завладеть Шпицбергеном было неприемлемым для бывшей метрополии.
Швеция уже завидовала славе Нансена, Амундсена и других норвежских путешественников – и опасалась, что они превратят Арктику в задний двор Норвегии. Реакция шведского правительства была мгновенной: оно стало поощрять собственных капиталистов добывать уголь на Шпицбергене, чтобы подкрепить притязания Стокгольма. Норвежцы не остались в долгу. «Угольная лихорадка» переросла в «угольную войну».
Правительство России, помня о собственных исторических связях с этими землями, также призвало подданных добывать на Шпицбергене уголь. Затем английские шахтеры на архипелаге потребовали присоединить его к Британской империи. Американцы, не желая отставать от других, заявили, что острова должны отойти США{58}.
Вслед за учеными и шахтерами явились туристы, привлеченные дикой красотой этих земель. К 1900 году на Шпицбергене открылась первая туристическая гостиница: довольно убогая деревянная постройка, остов которой еще виден близ поселка Старый Лонгйир. Планировалось построить еще одну гостиницу, в Кингсбее – еще севернее.
Викинги наверняка гордились бы своими потомками, которые после заключения в 1920 году Шпицбергенского трактата наконец получили контроль над архипелагом – хотя викинги, несомненно, предпочли бы добиться своего более жестокими методами.
Годом ранее собравшиеся в Париже победители в Первой мировой войне решили судьбу побежденных. Англии, Франции и США предстояло принять еще одно решение: определить будущее Шпицбергена.
Для Норвегии настал решающий момент. Научный империализм Адольфа Гуля сыграл решающую роль в обосновании притязаний молодой страны на Шпицберген{59}. Война вывела из игры двух претендентов на архипелаг. Германия вышла из переговоров из-за безоговорочной капитуляции в 1918 году, а Россия – из-за хаоса, вызванного двумя революциями в 1917 году и последовавшей Гражданской войной. Падение цен на уголь довершило дело. Архипелаг во многом лишился привлекательности в глазах таких предприимчивых стран, как Великобритания и США. Осталась Швеция.
