Настя, конечно, ничего не понимала. Она была рада просыпаться у бабушки с дедушкой, играть с подарками и бегать по маленькой квартире. Но каждое утро она задавала один и тот же вопрос:

– Мам, а папа сегодня приедет?

И каждый раз я старалась отвечать так, чтобы она не почувствовала, как у меня внутри всё разрывается на части.

– Папа пока занят, солнышко. У него много работы.

– А он нас любит? – спрашивала она, глядя на меня своими огромными глазами, в которых было столько надежды, что я едва сдерживалась, чтобы не заплакать.

– Конечно, любит, – отвечала я и тут же отворачивалась, делая вид, что мне нужно что-то срочно убрать со стола или проверить телефон.

Папа с мамой всё это время старались поддерживать меня. Папа даже однажды сказал:

– Анька, ну его к чёрту, этого Игоря. Справишься. Ты сильная, и Настя у тебя – умница. Мы всегда рядом.

Мама кивала, подливая мне чай. Они не говорили лишнего, но я знала, что они за меня переживают. Особенно мама, которая то и дело подсовывала мне что-то вкусное, как будто пирожки или суп могли заштопать дыру, которая образовалась у меня внутри.

Но легче не становилось. Настя слишком часто спрашивала про папу. Каждый раз, когда она садилась играть с куклой, которую он «подарил», она говорила:

– Мам, а папа точно приедет? Он же скучает?

И я кивала, боясь, что мой голос выдаст меня.

Однажды ночью она проснулась с криком:

– Мам, а папа где? Я его не вижу!

Я сразу кинулась к ней, обняла, прижала к себе, а она заплакала у меня на руках.

– Малыш, я здесь, – шептала я, гладя её по голове. – Всё хорошо. Ты просто испугалась.

Она уснула, а я ещё долго сидела рядом, слушая её тихое дыхание и чувствуя, как по щекам текут слёзы. Почему он так поступил с нами? Почему ему так легко отвернуться от своей семьи?

И вот сегодня утром пришёл водитель. Просто позвонил в дверь, протянул конверт и ушёл, даже ничего не объяснив. Мама забрала Настю в комнату, а я осталась на кухне с этим проклятым конвертом в руках. Развернула его, и сердце сжалось. Документы на развод.

Я долго смотрела на них, не понимая, как это вообще возможно. Он не позвонил, не приехал. Даже не попытался поговорить. Просто отправил бумаги с чужим человеком, как будто это какая-то мелочь.

И тут пришло сообщение. Телефон завибрировал на столе, я знала, что это от него. Руки тряслись, когда я открывала.

«Или подписывай, или возвращайся домой вместе с моей дочерью. Последний шанс.»

Я перечитывала эти слова снова и снова. Последний шанс? Что это, ультиматум? Он действительно считает, что я так просто всё забуду? Что я приду, как будто ничего не было?

Слёзы навернулись на глаза, но я их тут же вытерла. Гнев вскипал внутри. Он думает, что имеет право меня вот так ставить на место? После всего, что он сделал? После того, как разбил нашу семью?

Я вышла на балкон, чтобы немного прийти в себя. На улице было холодно, воздух обжигал лицо, но это помогало держаться. Я смотрела на двор, на деревья, покрытые инеем, и думала: когда я успела стать такой слабой? Когда позволила ему так себя унизить?

Я вернулась в кухню, где сидела мама. Она посмотрела на меня и сразу поняла, что случилось.

– Это от него? – тихо спросила она.

Я кивнула, бросая конверт на стол.

– Хочет, чтобы я подписала. Или вернулась.

Мама нахмурилась, взяла мои руки в свои.

– Ань, ты не обязана принимать такие решения сразу. Подумай. Но знай, что мы с отцом всегда на твоей стороне. Что бы ты ни выбрала.

Я сжала её руки, почувствовав, как слёзы снова подкатывают. Но теперь это были слёзы не только боли, но и какой-то странной, новой силы.

Я посмотрела на конверт и поняла: я больше не позволю ему управлять моей жизнью.

Я долго думала. Два дня металась между гневом, болью и надеждой, что, может быть, всё это – какая-то ошибка. Но каждый час его молчания выжигал из меня веру в нашу семью. Каждый раз, когда Настя спрашивала про папу, я чувствовала, как что-то внутри меня ломается. Может, я действительно ошиблась? Может, мне нужно всё закончить?

Сегодня утром я села за стол, разложила документы и подписала их. Руки дрожали. Я смотрела на своё имя, выведенное на белой бумаге, и чувствовала, будто кто-то вырвал у меня часть души.

Но это было нужно. Ради меня. Ради Насти.

Я решила, что отнесу документы сама. Это не обсуждалось – я не хотела, чтобы он снова прислал какого-то водителя. Я должна была посмотреть ему в глаза. Может быть, в глубине души я всё ещё надеялась, что он что-то скажет, что-нибудь объяснит… что-нибудь исправит.

В офисе было тихо. Почти пусто – большинство сотрудников, видимо, ушли на обед. Охранник у входа узнал меня и кивнул, но его взгляд был странным, как будто он знал что-то, чего не знала я.

Дверь в кабинет Игоря была закрыта. Я постучала, но ответа не было. Постояла пару секунд и всё-таки решилась войти.

Он сидел за столом, что-то листал, даже не поднял голову, когда я зашла. Просто бросил сухое:

– Ты без приглашения, как всегда.

Я сжала документы в руках, делая глубокий вдох, чтобы не сорваться.

– Я подписала. Принесла их сама.

Он наконец посмотрел на меня. Глаза холодные, будто я не была его женой почти семь лет. Будто мы не делили одну жизнь, одну кровать, одно имя.

– Угу, – сказал он, небрежно, как будто я принесла ему счёт за коммуналку. – Давай сюда.

Я подошла ближе, положила документы на край стола. Его рука чуть замешкалась, когда он их брал, но он быстро спрятал это движение за безразличием. Пролистал, как будто проверял, не пропустила ли я чего.

– Всё, можешь идти, – сказал он, откладывая папку.

Я замерла. Не потому, что ждала благодарности или извинений. Я уже поняла, что ничего такого не будет. Но его тон, его равнодушие… Это было слишком.

– Вот так просто? – мой голос дрогнул. – Ты даже не хочешь поговорить? Объяснить что-нибудь?

Он тяжело вздохнул, будто я отнимаю у него драгоценное время.

– А что тут обсуждать? Ты сделала свой выбор, я – свой. Давай не будем устраивать здесь драмы.

Я посмотрела на него, пытаясь разглядеть хоть что-то – сожаление, боль, хотя бы тень эмоции. Но там не было ничего. Только эта ледяная стена, в которую я всё время билась.

– Я сделала свой выбор? – переспросила я. – Ты серьёзно? Это ты… Это ты разрушил всё, что у нас было!

Он хмыкнул.

– Не преувеличивай. Мы просто стали разными. Это жизнь, Аня. Такое бывает.

Его слова ударили сильнее, чем я ожидала. Я прикусила губу, чтобы не сорваться.

– У тебя ничего не ёкнуло внутри? – спросила я. – Ты даже не задумывался о том, что сейчас происходит с Настей? Как она это переживает? Или тебе плевать?

Его взгляд стал жёстче. Он встал, облокотившись на край стола.

– Настя – моя дочь. И я сделаю для неё всё, что нужно. Но ты… Ты превратила это в цирк. Ушла, выставила меня перед всеми каким-то чудовищем. Думаешь, я этого не знаю?

Я ошеломлённо замерла.

– Ты… Ты обвиняешь меня? После всего, что ты сделал?

– Хватит, Аня, – отрезал он. – Подписала – и спасибо. Теперь либо живи своей жизнью, либо вернись домой. Но если выбрала первое – больше не звони и не ищи встречи.

Каждое его слово будто били по лицу. Я стояла перед ним, чувствуя, как сердце сжимается в последний раз.

– Всё, что я хотела, – это сохранить нашу семью, – сказала я тихо. – А ты… Ты сделал так, чтобы её больше не было.

Он ничего не ответил. Просто сел обратно, включил компьютер и начал что-то печатать, полностью игнорируя моё присутствие. Как будто меня больше не существовало в его мире.

Я развернулась и вышла из кабинета. На этот раз – окончательно.

Когда я шла по коридору, то вдруг поняла, что мне… легче. Будто я оставила в этом кабинете всю свою боль, всю обиду. Я больше не держалась за то, чего уже давно не было.

У нас больше нет семьи. И, наверное, уже никогда не будет. Но теперь я знала: у меня есть я. И есть Настя. А для новой жизни этого более чем достаточно.