Не распрямился и я. Один ушёл, а на его место встало десять. И не маньяков, а вполне здоровых людей. Да только что об этом говорить? Это казалось самим собой разумеющимся.

***

Хочу напомнить себе, что я в те годы не был ангелочком. Я был таким же, как моё окружение, и только острый дефицит физической силы мешал творить столь же отвратительные вещи, какие проделывали мои враги. Если б нашёлся человек слабее меня, я бы с удовольствием превратил его жизнь в ад. Но я был до поры до времени самым слабым и ограничивался подлыми, шакальими поступками по отношению к окружающим.

Хотя чего это я? Уж от себя самого мог бы не скрывать, не списывать на больную память. Нашёл я как-то человека, бывшего слабее меня. Происходило это как раз в тот период, когда сумасшедшая учительница натравливала на меня одноклассников. Учился со мной вместе один мальчик. Он, должно быть, очень болел, и остальные ребята считали постыдным его обижать. А вот я обижал: и бил, и оскорблял. И вовсе не из желания отомстить всему миру за то, что они проделывали со мной. Я всего-навсего был как все. Пытался быть. Никаких позитивных примеров передо мною не стояло, или, может, я их не считал позитивными. В любом случае, понимание, что такое зло, в моей голове отсутствовало.

Мне тогда было лет 7 или 8, до знакомства с идеями Сократа оставалось порядка десятилетия, а потому я не мог знать, что не только мне неведомы понятия добра и зла, – о них вообще мало кто составил представление. И вся моя предыдущая и последующая жизнь стала сплошной иллюстрацией того, как люди, желая добра, производили на свет такое зло, какое не сделаешь под руководством и самой лютой ненависти.

Но об этом позже. Сейчас же надо сказать, что, хоть с философией Сократа, хоть без, а зла я наделал изрядно.

Был у меня во дворе товарищ, Сашка его звали. Мы с ним считали себя лучшими друзьями и «дружили» без малого десяток лет. А по факту мы только и делали, что устраивали друг другу подлости. То он найдёт себе нового приятеля и начнёт меня унижать. То я, вступив с кем-нибудь в сговор, начну его оплёвывать. Не раз мы бросали друг друга в щекотливых обстоятельствах, предъявляли друг другу нелепые претензии, устраивали скандалы, склоки, стоили целые интриги. Были и хорошие моменты. Например, когда мы открыли для себя алкоголь и вместе напивались. Или били бутылки на пустыре. Или поджигали брошенные автомобили. Но из моего рушащегося мозга эти моменты почти стёрлись. Запомнить надо одно: однажды я ему надоел, и он, предав меня в сотый раз, стал дружить с по-настоящему удалыми парнями.

Были у меня и другие товарищи. На недостаток их жаловаться не приходилось. Однако всех роднила одна черта: они общались со мной лишь в те моменты, когда им было скучно. Например, когда их настоящие друзья уезжали на дачу. Или когда между ними возникали ссоры. Помню, один мальчуган сказал: «И пусть Лёшка не дружит со мной! У меня всегда есть друзья в запасе!». Вот я и был для всех таким «другом в запасе», а едва появлялась хоть какая-то альтернатива общению со мной, про меня тотчас забывали. Это в лучшем случае. А ведь частенько те, кто проводил со мной время вчера, сегодня уже плевали в меня и насмехались надо всем, что успели про меня узнать. Уже тогда было во мне что-то бесконечно унылое, навевавшее на окружающих тоску, или же что-то ненормальное, отталкивающее, неуловимые признаки психической болезни, по-настоящему оформившиеся лишь спустя многие годы. Не могли же столько людей случайно ненавидеть, презирать и сторониться меня?

Сознание моё в те времена было окутано магией детства, пускай и уходящей, и выявить тревожную тенденцию в своих отношениях с окружающим миром я не мог. Несмотря на причиняемые страдания, текущее положение дел воспринималось как норма.

***

По мере взросления страдания становились чётче, а магии вокруг оставалось всё меньше. И я стал от реальности бежать. В детстве я очень любил читать, в особенности, фантастику. Шекли, Азимов, Уэллс, всевозможные сборники, журналы «Искатель» шли влёт.

Любил я и телевизор. Особенно наши с ним отношения заладились, когда в 4-ом классе приятель рассказал мне о существовании канала «СТС». Я настроил его на телевизоре и после школы (а возвращался я часа в 2-3 пополудни) садился перед голубым экраном. Отходил только в районе 8-ми вечера, когда приходили с работы мать с бабушкой, да и то только для того, чтобы кое-как накалякать домашнее задание и сразу же продолжить просмотр, но теперь уже вместе с родителями.

Этот телевизор серьёзно испортил мне зрение. То было время электронно-лучевых трубок, которые мерцали с частотой 50Гц, что само по себе утомляло глаза. Вдобавок на журнальный столик, на котором стоял телевизор, мать взгромоздила компьютерный монитор, и смотреть на экран приходилось под большим углом и с расстояния порядка 1 м, что, понятно, не вписывается ни в какие санитарные нормы.

И чего я только не смотрел! И советскую мультипликацию, и американские мультсериалы, и мыльные оперы, и боевики, приключенческие фильмы, фантастику самого разного (но, преимущественно, очень низкого) качества, и детективы. Вся эта ерунда преображалась в моём детском подсознании в сюжеты для игры. Больше всего я любил представлять себя инопланетянином: гигантским зелёным яйцекладущим котом с тремя фиолетовыми глазами. Мой корабль потерпел крушение на Земле, и мне пришлось принять человеческий облик, чтобы местные учёные-в-говне-мочёные не сгноили меня в лабораториях. В эту свою фантазию я практически верил.

Прошло время. Телевизор сломался, а наша семья была настолько нищей, что починить его или купить новый родители не считали целесообразным (голодные 90-ые годы и начало 2000-ых). К компьютеру меня не подпускали: он стоил много денег, а работал очень нестабильно, и мать боялась, что в моих руках он окончательно умрёт. Фантазия работала всё хуже, воображать себя зелёным котом уже не получалось. Оставались книжки, но то, что я в них читал, не вполне меня устраивало. Не получалось найти в книге мир, где всё было бы хорошо и где хотелось бы остаться. И в один прекрасный день, классе так в седьмом, я решил стать писателем. Написать книгу, в которой я запечатлею все ускользающие фантазии и смогу в любой момент к ним вернуться, когда начну её перечитывать: попаду во вселенную, где всё будет по мне. Очень быстро проснулось тщеславие, и я подумал, что неплохо было бы писать не только для себя, но и для других, чтобы люди восторгались написанным мной, хвалили меня, ну и, по мере возможностей, проникались красотой образов, захватывавших меня целиком.

Писать про зелёного кота и его планету было уже не очень интересно (хотя изначально предполагалось ввести это всё по ходу развития сюжета). Поэтому я решил поместить действие в невероятно красивый Дождливый Мир, который мне часто снился, а главными героями сделать самого себя, некоего идеального друга, которого мне так не хватало, и идеальную девушку, которой мне начинало не хватать всё сильнее.

Так появилась на свет первая редакция «Странников». Её объём составлял 38 тетрадных листов рукописного текста. Потом я их переписывал раз 5, но без значительного успеха. Чем лучше я овладевал писательским мастерством, тем хуже работала фантазия, а следом за фантазией начали деградировать и остальные психические функции, и вот я занят тем, что пытаюсь сохранить на бумаге даже не свои мечты, не самое лучшее из приходившего мне в голову, а хотя бы что-то.

***

К слову об идеальной девушке. Я был человеком влюбчивым, но не осознавал этого, считал влюбчивость свойством порочным и порицал людей, в которых она наблюдалась. Мне нравились разные барышни, но, преимущественно, самые красивые. По мере того, как приходило ко мне осознание собственных возможностей и своего положения в обществе, я начал мечтать о таких барышнях, которые казались бы другим не очень красивыми, а мне – очень. Но и с такими успех не сопутствовал. Тогда я, окончательно убедившись в своём уровне конкурентоспособности, стал миллиардным подтверждением аксиомы, высказанной в диалоге Платона «Пир». «Любящий желает своему любимому несчастья, дабы тот ценил на фоне несчастья его любовь и через то становился ему обязанным». Все эти архетипические сюжеты из сказок или плохих фильмов, когда главный герой спасает красавицу из царства зла, они ведь родом оттуда. Спасённая красавица становится обязанной главному герою и потому любит его. Вот и я хотел спасти красавицу. Но как спасти? Вытащить из огня? Защитить от маньяка? Выхватить из-под колёс поезда? Я знал, что сил на то у меня не хватит. Поэтому одной из самых любимых моих фантазий была мечта о девушке-самоубийце, которую я спасу из бездны отчаяния благодаря своей любви и высокой морали (я считал себя духовно выше и чище парней-сверстников, поскольку не лапал девчонок, а восторгался ими, и представить себе не мог измену со своей стороны). Такая была и Вельда в «Странниках». Не самоубийца, конечно, но спасённая главным героем и бесконечно уставшая, униженная, совсем сломленная.