Когда Вентрис, наконец, закончил рассказывать о том и сем, Илрит быстро говорит:

— Я провожу ее обратно.

Эти слова вернули меня в настоящее. Все это время мои мысли блуждали по корням над нами — по Дереву Жизни. Как будто, если долго смотреть на них, я смогу связаться с Леди Леллией, а не с Лордом Кроканом, и, возможно, уловить от нее проблеск понимания.

Какова роль Леллии во всем этом? Возможно, я ошибаюсь. Возможно, я думаю о ней как о пленнице, тогда как на самом деле она причина гниения. Возможно, богиня жизни в конце концов обиделась на хаос, который устроили ее дети, обида привела к разложению ненависти, и именно это стало причиной ярости Лорда Крокана.

В моем сознании появилась та грань понимания, которая поглощала мое внимание весь день. Я перебирала в памяти гимны древних, пытаясь отыскать хоть какой-то клочок понимания, который мне еще не был доступен. Как будто в их нечленораздельных, едва понятных словах скрыт ключ ко всему этому.

— Я не против сопровождать ее, — говорит Вентрис с ноткой скептицизма.

— Конечно, нет, но у тебя, как у Герцога Веры, несомненно, есть другие важные обязанности. — Илрит улыбается. — Позвольте мне немного разгрузить ваш график. Кроме того, я могу приступить к следующему набору меток.

— Очень хорошо. — Вентрис уплывает с таким видом, будто умывает руки. Полагаю, это лучше, чем подозрения.

Мы с Илритом уходим. Он ничего не говорит всю дорогу до моей комнаты. Воины, стоящие по обе стороны от входа в туннель, ведущий в мои покои, не следуют за нами. Они едва признают нас, лишь почтительно кивнув.

Как только мы остаемся одни в моей комнате, Илрит смещается, плывет передо мной, обхватывая рукой мою талию. Другой рукой он путает пальцы с моими волосами. Он приникает к моему рту — нежно, но требовательно.

Я тихонько хнычу. Он гулко отдается между нами. Он отвечает низким, гулким звуком, который, кажется, отдается в глубине моей души. Звук, который, кажется, исходит не от него, а от меня.

Язык Илрита проникает в мой рот и находит мой, жаждущий и ждущий. Я не дышу, но в груди все горит, словно он украл биение моего сердца из межреберья. Когда он наконец отрывается от меня, у меня кружится голова от тоски.

Он прижимается лбом к моему лбу.

— Прости, что не пришел раньше.

— Это было не так уж долго, — говорю я, как будто не ждала его всю ночь.

— Мне показалось, что долго.

Я тихонько смеюсь.

— Мне тоже.

Ослепительная улыбка расплывается на его губах. Я смотрю на нее, едва сдерживая желание поцеловать ее. Он, должно быть, видит или чувствует мое желание, потому что снова наклоняется ко мне, прижимаясь губами к моим губам, заменяя прохладную воду теплым вкусом его губ.

— Я провел ночь без сна… — Его слова гулко отдаются в моем сознании, когда он целует меня. Я удивляюсь, что он способен составить связное предложение. Я бы точно не смогла, когда его губы были на моих. — Думал обо всех причинах, по которым я не мог пойти к тебе — не должен… не должен был даже хотеть тебя. И все же… — Он смещается, снова углубляя поцелуй. — По каждой причине, о которой я думал, я хотел тебя еще больше. Когда дело касается тебя, любое «нет» превращается в «да».

— Как будто это единственное, что ты знаешь, что в мире все правильно. — Я говорю это шепотом, когда он отстраняется, слегка кивнув, и его нос касается моего.

— Я бы хотел переделать звезды, чтобы у нас было больше времени.

— Давайте не будем тратить время, которое у нас есть, сосредотачиваясь только на том, как быстро оно закончится. — Я встречаюсь с его блестящими глазами и подношу обе руки к его лицу, проводя ими по его сильной челюсти. — Давайте сосредоточимся только друг на друге, на тех коротких мгновениях, что мы можем быть вместе.

— А что, если бы был способ, который позволил бы нам остаться вместе?

— Что? — Я моргаю, глядя на него. Эта идея кажется почти комичной. Способ остановить колесо судьбы, чтобы оно не втоптало нас в грязь, после всего этого? — О чем ты говоришь?

— Я мог бы обратиться к старым свиткам — все, что есть в Герцогстве Веры. Возможно, что-то есть в записях Герцога Ренфала. Возможно…

— Илрит. — Я останавливаю его твердо, но мягко, одним только именем. — Мы не можем.

— Но…

— Я дала слово. Тебе, Лючии, всему Вечному Морю и своей семье, — напоминаю я ему. Что-то поднимается из глубин моей памяти. Смутное, бесформенное понятие. Скорее чувство, чем осязаемая мысль. — Я не могу вернуться к этому. Ты говорил мне, как много клятва значит для жителей Вечного Моря.

— Больше, чем что бы то ни было. — Он вздыхает, сжимая мои руки своими. — И все же ты имеешь в виду…

— Я не значу для тебя ничего, кроме подношения, — оборвала я его. — И, возможно, поблажек. — Я добавляю последнюю фразу с кокетливой улыбкой.

Он разделяет это выражение, на мгновение. Но оно не доходит до его глаз. Предупреждения Лючии, сделанные ранее, вернулись с новой силой.

Он влюбляется в меня.

Я вижу это, как день. Чувствую это. Если я не остановлю это, он будет обречен на долгую душевную боль.

Но… как я могу остановить то, чего часть меня тайно, отчаянно хочет? Я хочу быть любимой. Нуждаюсь. Я хочу, чтобы меня трогали и знали.

— Я еще не готов потерять тебя.

— У нас есть почти два месяца, — напоминаю я ему.

— Меньше.

— Когда придет время, я тебе надоем. — Я отпускаю его, несмотря на то, что все мое тело жаждет его. Хочу его. Чем меньше я буду держаться за него, тем лучше.

— Я сомневаюсь, что такое может случиться. — Он настороженно смотрит на меня, когда я выплываю на балкон.

— Не испытывай меня. Я могу многое.

Он хмыкает и садится рядом со мной на ставшие уже привычными места.

— Я не уверен, что если бы между нами началась война воли, кто бы победил.

Я. Но я этого не говорю. Я докажу это, оставаясь на нашем пути. Я составила карту по звездам, поклялась команде, которая есть Вечное Море. Мне некуда идти, кроме как вперед.

— У меня к вам вопрос. — Я облокотилась на перила балкона. Что-то в этом вопросе — несмотря на то, что мне нужно его задать — настораживает, потому что это то, что я должна знать. Но не могу… ради всего святого… вспомнить…

— Да?

— Как же так получилось? — спросила я наконец.

Он поворачивается ко мне лицом.

— Что ты имеешь в виду?

— Я знаю, что меня хотели заполучить. Я помню… как ждала тебя. — Я провожу пальцами по своему предплечью. — Но скажи мне, откуда я это знаю? Как меня выбрали в качестве жертвы?

Его губы слегка раздвигаются, а затем смыкаются, когда его грудь вздымается. Он выглядит так, будто готовится к бою. Ласковость, которая была в его глазах, сменяется печалью, наполняющей их. Боль… от мысли, что я не помню. От того, что я потеряла.

Это и будет ключом к тому, чтобы разрушить все, когда придет время. Отпустить его так, как могу только я — так, как он не может контролировать. Так, чтобы не было пути назад. Я не дрогну. Когда наступит подходящий момент, я убью эту зарождающуюся любовь воспоминание за воспоминанием, лишив ее меня и его.

— Ты… заключила со мной сделку… — Он начинает медленно, по мере того как говорит. Кое-что из того, что он говорит, я помню из того, что он рассказывал мне в прошлом. Другие я не помню совсем.

Почему я была в океане той ночью? Он не знает, да и я уже не знаю. Когда он заканчивает говорить, я упираюсь виском в его плечо и позволяю своим векам потяжелеть. Они медленно закрываются.

— Я рада, что мы встретились, — признаю я, хотя в моих воспоминаниях все еще есть пробелы. Есть вещи, о которых он не говорит.

— Я тоже. — Он целует меня в лоб, губы задерживаются, слегка дрожат. — Человек и сирена. Какая маловероятная пара.

— Не более маловероятная пара, чем человек, дышащий под водой… или принесенный в жертву старому богу.