Как это вообще логистически устроено? Хотя в воспоминаниях я видела его с человеческими ногами. Может быть, он мог бы вызвать их, если бы это было нужно для того, чтобы связать их с моими?

Тысяча вопросов требуют ответа. Я не должна задаваться ими, но не могу остановиться. Я знаю, что существует множество творческих путей для двух людей. Даже если я и не пробовал, я слышал истории. Но есть ли у него вообще…

Мои щеки горят, и медленные поглаживания по задней поверхности бедер тоже не помогают.

Наконец, когда он отстраняется, наступает облегчение. Но я не уверена, что облегчение от его прикосновений — это то, чего я хотела. Думаю, я бы предпочла облегчение от его прикосновений. В любом случае, у меня есть время собраться с мыслями, пока он отстраняется.

— На сегодня это все.

— Что такое? — По его тону я поняла, что его что-то беспокоит. Чудо, что мои слова не сорвались на визг.

Илрит, кажется, не может посмотреть в мою сторону. Его тело — худая линия на фоне угасающего света. Бицепсы вздуваются, когда он ерзает. Даже явно озабоченный, он один из самых красивых существ, на которых я когда-либо смотрела.

— В течение следующих нескольких недель мы закончим нанесение на тебя меток…

— Хорошо? — Я настоятельно прошу, когда он прерывается.

— Когда это произойдет, нам понадобится… — Он качает головой, немного выпрямляется и снова смотрит на меня с вынужденной, почти клинической отстраненностью. — Остальные помазки будут на остальных частях твоего тела.

— О? О. — Проходит мгновение, но меня осеняет то, что он действительно говорит. — Ты имеешь в виду, что мне придется снять с себя еще больше одежды?

— Да. Хотя я уже послал за Лючией, и она должна скоро приехать. Мне показалось, что она будет предпочтительнее, чем Вентрис, делающая такие отметки. — Он смотрит в мою сторону, как бы желая убедиться в этом предположении.

— Предпочтительнее, — поспешно говорю я.

— Хорошо. Я хотел предупредить тебя, что это произойдет.

— Конечно, конечно. — Разочарование проникает в меня без предупреждения. Я бы не отказалась от его нежных прикосновений к моим самым чувствительным местам. Не это ли было источником моих фантазий?

Но он не дает мне возможности возразить.

— Тогда я желаю тебе спокойной ночи.

Илрит начинает уплывать, отталкиваясь веслами. Наши глаза заперты. Он как будто ждет.

То, как он прикоснулся ко мне…

Это было только для помазания.

Было и все остальное.

Случайные прикосновения.

— Илрит, подожди, — говорю я, несмотря на здравый смысл. Не зная, что скажу дальше.

Он останавливается в углу моей кровати.

— Да?

Эти его глаза… Я могла бы потеряться в них навсегда. Я могла бы жить только за счет их напряженности. Возможно…

Слова «использованная женщина», произнесенные голосом Чарльза, эхом отдаются в моем сознании.

Нет. Я больше не позволю Чарльзу диктовать мне свой внутренний голос. За эти годы я дала ему слишком много власти над собой. Настолько, что даже трудно определить, что в моем собственном голосе, а что он посеял во мне.

Мне осталось жить всего несколько недель. Как я хочу их провести? Не труся от страха. Не жалея, что не сделал что-то по-другому.

Я утихомириваю свою внутреннюю борьбу — пусть это будет единственное, что не дает мне спать сегодня ночью. Я преодолеваю расстояние между мной и Илритом и хватаю его лицо обеими руками, целуя его с такой яростью, о которой я и не подозревала.

Глава 30

Илрит не отстраняется. Наоборот. Он хватает меня за бедра и с силой притягивает к себе. Дюжина бесплотных голосов одновременно звучит в моем сознании, когда наши рты встречаются в великолепной гармонии.

Я отстраняюсь, заставляя себя остановиться. Мои губы дрожат, я все еще жажду его. Дрожа от страсти, которую я едва сдерживаю. Прикоснись ко мне, кричит все мое существо. Интересно, слышит ли он это, ведь его ладони впиваются в мякоть моих бедер.

— Скажи мне, что мы не должны этого делать. — Мои пальцы скользят по мышцам его шеи. Наконец-то, наконец-то они прослеживают метки, нанесенные на его кожу. Наконец-то я позволила себе прикоснуться к ним и боюсь, что никогда не захочу остановиться.

— Мы не должны этого делать, — соглашается он, но его слова ничуть не убеждают.

— Скажи мне, что это закончится катастрофой, — требую я, прекрасно понимая, что это правда. С этим фактом я смирилась уже давно.

— Это наверняка закончится катастрофой, — утверждает он со всей уверенностью человека, который думал об этом столько же, сколько и я. И все же его руки крепко обхватывают меня. Подушечки его пальцев впиваются в мою плоть. — Я не надеюсь, что мое сердце переживет встречу с тобой без потерь. Хотя я знаю это уже много лет.

— Много лет? — шепчу я.

— Много лет. С тех пор, как я впервые увидел тебя. Даже если я отказывалась признать это. Ты овладела мной. Необъяснимо и без усилий стала объектом моих желаний.

— Но ты… Я не была… Как? Почему я?

Он отпускает мою руку, чтобы погладить меня по щеке. Он отводит от моего лица выбившуюся прядь волос так нежно, как отгоняют бабочку. Одна рука с нежностью касается меня. Другая все еще обвивает меня, обхватывая так крепко, что мышцы дрожат, словно он насильно удерживает себя от того, чтобы взять меня здесь и сейчас.

Я жажду его с такой яростью, какой никогда раньше не знала. Я хочу, чтобы он двигался медленно, чтобы бережно относился к моему разуму и сердцу. Чтобы он бережно относился ко всем моим нежным ранам. Но в то же время я хочу, чтобы он вырвался на свободу, чтобы он опустошил меня и оставил бездыханной.

— Почему восходит солнце, Виктория? Почему приливы и отливы вздымаются или рыбы плавают группами? Некоторые вещи просто существуют. Это силы природы, и подвергать их сомнению было бы оскорблением божественной красоты этого мира. Я не хочу сомневаться.

— Ты заботишься обо мне, хотя знаешь, что я каким-то образом была связана с другим? — осмеливаюсь спросить я. Хотелось бы этого не делать. Но я хочу. Я должна сказать ему, что была замужем… Он имеет право знать, не так ли? Но, может быть, это неважно. Может быть, достаточно знать, что у меня были серьезные отношения с другим. Может быть, это не будет иметь значения вскоре, когда я забуду все, что связано с Чарльзом…

— Мне не угрожает человек, которого ты пыталась вычеркнуть из своей памяти. — У него почти высокомерная ухмылка. Эта уверенность, легкость, с которой он остается таким неуязвимым, не может быть более привлекательной. — История — это просто история, Виктория, история. Единственное, что она имеет отношение к настоящему, — это то, чему она научила тебя и что ты решила перенести в будущее. Я бы не поменял ту женщину, которой ты сейчас являешься, ни за какие моря.

Я закрываю глаза, прижимаясь щекой к его руке. Его большой палец нежно поглаживает меня, так же легко и нежно, как и знаки, которые он рисует на моей плоти.

— Илрит, скажи, что мы не можем этого сделать.

— Я уже сказал тебе, что мы не должны. — Его пальцы слегка изгибаются на мне, как бы маня еще раз. В одном его вкусе я услышала песню страсти, наслаждения, всех благ мира, которые раньше были для меня запретными. И я захотела еще.

— Скажи мне, что мы не можем.

— Ты знаешь, что мне запрещено даже прикасаться к тебе. — Это не мое воображение, он притягивает меня ближе. Обе его руки тянут меня вниз.

— Тогда мы не можем.

— Я этого не говорил. — Он слегка наклоняется ко мне, его глаза поглощают мои. — Это может быть запрещено, но мы, конечно, все еще можем.

— Я не хочу причинять тебе такую боль… — Я закрываю глаза. Мое сердце тоже будет разбито в клочья, если мы сделаем это. Но у меня есть совсем немного времени, чтобы вытерпеть это. А у него — годы.