– Леденцов. Я на счёт съёмочной группы. Ага, понял!

Сержант положил трубку:

– Ждите. Пока что товарищ, который должен с вами заниматься занят.

Влад отошёл от стойки и опять сел с группой. Прошло ещё минут пятнадцать. Никто к ним не вышел.

"Может, тебе стоит позвонить прокурору?", сложившись пополам на стуле и повернув к нему лысую голову, спросил Петя. Влад достал телефон, набрал номер, но вдруг передумал и снова подошёл к дежурному. Тот с готовностью поднял трубку и начал шлёпать по рычагам. Потом долго сидел, прижав трубку к уху. Наконец, умаявшись, бросил трубку и сказал:

– Идите сами, четвёртый этаж, кабинет 401 -й.

– А…разве можно вот так просто самому взять и пойти? – Удивился Влад. –Без сопровождающего?

– Можно. Почему нет?

Ошеломлённый таким скорым и позитивным решением, Влад кинулся от окошка дежурного к съёмочной группе, показав им, чтобы она вставала, но был сразу же остановлен окриком всё того же сержанта:

– Без группы, только одному вам можно!

– А-а… – Повернулся к нему Влад. – Но как без группы? Мы же снимать приехали!

– Разрешения на съёмочную группу нет, – пожал плечами сержант.

– Я сейчас быстро наверх, найду кого -нибудь и спущусь за вами, – пообещал он Пете и Игорю.

– Ну-да, ну –да, – чему –то веселясь, закивали оба.

"Что за постоянная издёвка у них, как у Бивеса и Баттхеда!", удивлялся Влад, направляясь к лестнице.

На площадке второго этажа он вызвал лифт. Кнопка, загоревшись, долго не гасла. Кабину не отпускали. Наконец, двери лифта открылись. Следом за ним вошёл некто в штатском, крепко сбитый, с волевым подбородком, лысиной на макушке и аккуратным чубчиком, подстриженным с той невероятной филигранной точностью, какую могут потребовать от парикмахера лишь выпускники милицейской школы или военного училища. И без формы было ясно, что офицер, подумал он, может, даже полковник. "И возможно также, как Митя, следит за своей женой". Наверно здесь в провинции, всё решается намного быстрее и жёстче, стал фантазировать он: "села! Руки на стол! Я сказал: в глаза мне! Где была?! Вечером вчера, спрашиваю, где?!» Клац – взведён курок и снят предохранитель. «В глаза мне смотреть! Так, вот пистолет, один патрон в стволе. Целюсь в лоб. Нажимаю». Палец на курке. Дальше женский визг: А-а-а, не надо, Лёнечка! (Толик, Серёжа, Автандил). «Что, мразь, дрожишь? Быстро: имя, фамилия, возраст, адрес, кто он: русский, грузин, армянин, перс? С кем была? До трёх считаю – раз, два…

– Вам какой? – Отвлёк его от мыслей неожиданно сочным басом этот штатский с чубчиком.

– Что?..

Он так увлёкся воображаемой сценой, что не сразу понял, откуда донёсся этот певучий, низкий голос.

– Э-э…ч-ч-четвёртый, пожалуйста! – Сказал он.

– Так вы уже проехали, – сказал человек.

– Как? А это был какой?

– Шестой. Жмите вниз.

Влад нажал кнопку четвёртого этажа. Штатский скрылся за дверями лифта. Картинка продолжала стоять перед глазами и развиваться. Да, она сидела перед ним вчера вечером, скорее всего перед ужином, его жена – крашеная блондинка, нет, брюнетка, как Власта, в розовой кофте, из под которой выглядывала чёрная бретелька лифа. Хотя, что врать, он не видел её лица. Наверно, как факт, испуганные глаза, бисеринки пота на верхней губе, аппликация помады на губах, как наполовину стёртая детская татуировка – "Три!!". Пистолет дал осечку. Или не был заряжен. Но всё равно липкий пот склеил ляжки, как раз в том узеньком о, боже, месте, куда предполагаемый перс (или кто там) хотел протиснуться в её влажные фермопилы. Что ты, Лёня? (Толик, Сергей, Автандил). Да в жизни я не пущу никого в свою…э – Ладу! Спартанец, конечно, другое дело! Но триста? Это вы меня извините, это поклёп, я не б…ь какая -нибудь! Триста, это ни одна не выдержит! Что он от меня хочет? Имя, фамилия, адрес? Кёрк Дуглас, Калифорния, США, этому я бы дала! Уймись, Прохоров (Сидоров, Петров, Гогоберидзе), я тебе верна! Иди ко мне, мой спартанский царь (расклеились ляжки), иди, мне никто кроме тебя не нужен! Правда? Правда, правда…Кто на меня ещё тут позарится? Перс? Откуда ему тут взяться? Дальше она снимает лиф, трусики и там, где они прикрывали её узкий проход тёпло и сладко, как у Власты в её Эге-гейском море …

О, господи, что я тут делаю, думал он, облизывая губы. Чем занимаюсь? Откуда эти похабные мысли? Может, пора к проститутке сходить?

Всё –таки у меня воображение, как у писателя, думал он, выходя из лифта. Может, к чёрту эту работу? Бросить валять дурака, а вернуться в Москву, уволится и сесть писать книги? Погоди, а кто будет платить за квартиру? Жена? Она дура и ничего не умеет. Тогда кто? Власта? Нет, ты же решил не иметь с ней дела. Вот то-то и оно. Подумай в другой раз, прежде чем рушить мосты.

Он быстро шёл по незнакомому коридору. Так…506, 508-й, чёрт, он снова не доехал! Влад метнулся назад к лифтам. Обе кнопки горели красным, лифт был занят. Дверь на лестницу была заперта. «Чтобы арестованные не сбежали», понял он. В крайнем раздражении он сунул руки в карманы и стал ждать, пока кнопки погаснут, чтобы снова вызвать лифт. Поискать лестницу ему даже не пришло в голову.

Конечно, у него и раньше случались на работе неудачи. Всякие мелочи, чушь, о которой и вспоминать не хочется, потому что это как сброшенные тройки ради королевского покера, кто о таком жалеет? Но чтобы вся командировка вхолостую – это уж слишком! Неожиданно одна из дверей 506 или 508, издалека он не видел, открылась и оттуда показалась женщина -сержант, одетая в милицейскую форму и пилотку, в руках у неё были наручники и резиновая дубинка, которую в народе называли "демократизатором". Оглядевшись, она скомандовала кому –то, находившемуся в комнате: "выходим!".

В коридоре появилась женщина. Подчинившись команде, она встала лицом к стене и сложив руки за спиной, позволила закрепить на своих запястьях наручники. По новой команде "вперёд!", она пошла в сторону лифта. Ещё на подходе из тёмного коридора на освещённую окном площадку лифта Влад узнал Бугатти. Её лицо было усталым, почти измождённым. Она совсем не походила на ту энергичную даму, которая давала интервью в фильме Носорогова. Дойдя до площадки лифта, где стоял Влад, она окинула его равнодушным взглядом и отвернулась.

Он покосился на кнопки лифта, которые всё ещё были красными, а затем ему в голову пришла мысль и он обратился к женщине -сержанту:

– Я репортёр из Москвы. Моя фамилия Иванов. Можно кое о чём спросить арестованную?

Конвоир отвела глаза, чуть вздрогнув плечами: мол, давай, спрашивай, раз забрался так далеко, я сделаю вид, что не слышала.

– Скажите, как всё началось? Почему вы это делали? – Спросил он Бугатти.

Та посмотрела на него глазами, полными удивления:

– Что я…делала?

– Зачем вы продавали детей?

– Молодой человек, я не продавала их, а помогала обрести им новых родителей и уехать в другую страну!

– Но вы же брали с усыновителей деньги?

– И что такого? Это же прибыльное дело! Если деньги сами плывут в руки, глупо отказываться! Но знаете, я бы наверно сделала это и бесплатно!

От Бугатти не ускользнуло, что Влад недоверчиво ухмыльнулся, поэтому она сразу пояснила:

– Я сама из детского дома! Здесь же вот росла, в Толмаче-на-Дону. Такого натерпелась! То, что я испытала там, это не рассказать. Как началось всё у меня? Я вам расскажу. У нас в детдоме даже мыла не было, чтоб помыться и туалетной бумаги! А в коридоре висел плакат: "самое дорогое в нашей стране – дети!". Ну, вот мы сидим мы однажды в Италии с мужем и его друзьями, думаем, как заработать, один приятель мужа и говорит: слушай, а что у вас в России самое дорогое? Я ему и говорю в шутку: дети! Так всё и началось…

Влад открыл было рот, чтобы задать следующий вопрос, но тут двери лифта открылись. Он хотел спросить, не могло ли так произойти, что оказавшихся заграницей детей их «приёмные родители» продавали на органы. Но тут он вспомнил, что съёмочная группа внизу, а спрашивать без камеры не имело смысла. Молча он наблюдал, как Бугатти, а следом за ней сержант заходит в лифт и нажимает кнопку. В последний момент он рванулся было зайти следом, но сержант преградила ему путь, выставив перед собой палку: