Я больше не замечала повязки на глазах Смотрящей, потому что у меня, как и у всех моих Сестер, была своя. Сегодня на мне была красная, того же оттенка, что и на Зрячей, когда она склонилась надо мной в тот день, пятнадцать лет назад. Случайное совпадение, и я вспомнила о нем только сейчас, когда сидела за столом для собраний вместе с Сестрами, погрузив кончики пальцев в крупинки соли, разбросанные по большому круглому столу. Нас собралось сорок человек, и каждая прижимала ладони к соли — наша связь с друг другом и с Ткачихой, Владычицей Судеб, Богиней Акаэи, которой мы все поклялись в неизменной верности.

Но я остро ощущала пустоту стульев. Еще больше пустых с момента нашей последней встречи, когда мы с Ашей вернулись с юга в день начала вторжения.

Невозможно было не почувствовать их отсутствие. Разрывы в цепи, нетронутые солью просторы.

Раэт погибла во время их первой высадки на берег. А позже Вима погибла в Брелесе. Еще один город, завоеванный нашими захватчиками, еще одна потерянная Сестра.

Вампиры двигались быстро. Они не теряли времени. Было ясно, что их цель — захватить всю Глаэю. Иначе зачем бы они начали с самых южных берегов, а затем медленно продвигались на север?

Поэтому я не удивилась, когда Зрячая прочистила горло и сказала:

— Вампиры захватили Вапрус.

Наступила полная тишина. Но мы все почувствовали, как по нитям пробежала пульсация страха, горя.

Я наклонила голову к третьему пустому креслу. Мне не нужно было спрашивать, чтобы узнать правду. Но молодая Сестра Илен слабо произнесла:

— Амара?

Зрячая Мать испустила долгий выдох. Мы все почувствовали ее печаль, прежде чем она произнесла.

— Она потерялась.

Илен прикусила губу, слегка облокотившись на стол. Ей было всего семнадцать. Потеря все еще глубоко поражала ее. Впрочем, я полагала, что она глубоко ранит всех нас. Мы просто научились закрывать раны другими вещами. Зашивать их нитями следующего задания.

Моя челюсть сжалась, и я попыталась выдохнуть свое разочарование, пока никто другой не почувствовал его. За всю свою жизнь я никогда не чувствовала себя более увиденной, более принятой, чем здесь, за этим столом, — связанной со всеми моими Сестрами, с моей Зрячей Матерью, с самой Богиней Акаэи.

Но в последние несколько недель то, что раньше казалось связью, стало казаться удушающим, и мне все труднее было подавлять постыдные мысли, которые я не должна была чувствовать.

— Есть ли у нас какие-нибудь дополнительные сведения о том, чего они хотят, Зрячая Мать? — спросила Аша. Меня слегка порадовало, что в ее словах я тоже услышал, почувствовал оттенок гнева.

— Я полагаю, — мягко сказала Зрячая Мать, — они хотят завоевать.

— Обитраэнсы еще никогда не завоевывали человеческую нацию.

Обитраэнсы — жители континента Обитраэс, родины вампиров и владений Ньяксии, богини-еретика. Обитраэс состоял из трех королевств: Дома Тени, Дома Ночи и Дома Крови. Они враждовали между собой, но никогда не осмеливались нападать на человеческие государства — по крайней мере, не было известно, чтобы они действовали скоординированно. А это? Это не было ничем, если бы не было скоординировано. Это была целая армия.

— Мы знаем, что Дом Крови — самый непредсказуемый из вампирских народов, — сказала Зрячая Мать. — Сейчас невозможно сказать, почему они переместились.

— Разве не было официального заявления? — спросила Аша.

— Нет. Король Дома Крови не объявлял войны.

— Тогда этот мужчина… этот командир… может ли он действовать самостоятельно?

— Мы не можем сказать.

В голосе Зрячей была какая-то слабость — беспомощность женщины, которая никогда не была беспомощной. Мне было неприятно это слышать.

Все надолго замолчали.

— Возможно, все это милосердие, — наконец тихо сказала Аша. — Пусть они уничтожают друг друга. Может, это проредит стада.

Я повернула голову в сторону Аши. Я не могла подавить внезапную волну негодования по поводу этого заявления.

Я прикусила язык, прямо над выступающим краем рубцовой ткани, оставшейся с тех пор, как мне было десять лет, пока боль не вытеснила гнев.

Но слишком поздно. Я чувствовала на себе пристальный взгляд Матери Зрения.

— Что ты хочешь сказать, Силина?

— Ничего, Зрячая.

— Здесь не говорят неправды.

Эта фраза часто звучала за этим столом, когда мы прижимали кончики пальцев к соли, и, возможно, это было правдой, потому что мы никогда не были так открыты друг другу, как за этим столом, но это не означало, что не было мыслей, которые было неприемлемо выражать. Даже чувствовать.

Мне вообще не следовало отвечать.

Но прежде чем я смогла остановить себя, я сказала:

— Допущение этого может иметь высокую человеческую цену.

— Я думаю, что ты, Силина, как никто другой, должна это знать, — сказала Аша таким жалостливым тоном, что мне захотелось перепрыгнуть через стол и влепить ей пощечину. — Мы действуем только по воле Акаэи. А не по своим личным чувствам.

Да. Верно. Король Пифора опустошил нашу страну, оставив Глаэю в состоянии вечной войны с тех пор, как два десятилетия назад он сам безжалостно отправился на завоевательный путь. Но даже этого было бы недостаточно, чтобы заставить Арахессена действовать. Арахессены не принимали решений на основе морали — некой выдуманной меры добра и зла, хотя, конечно, по любым меркам король Пифора был неправ. Хуже того, Ткачиха показала нам, что Король Пифора нарушил естественный порядок. Его действия отклонили наш мир от его курса.

Такова мера врага Арахессена. Воля Акаэи. Равновесие. Не зло или праведность.

Но это… это чувство…

— Акаэи не испытывает ненависти к детям Ньяксии, — напомнила мне Аша. — Она может поддержать это. Иногда боги считают чистку необходимой.

Я поперхнулась, слишком разозлившись, чтобы остановить себя:

— Чистка?

— Ни один прогресс не дается ценой.

В последнее время мое самообладание было коротким. Слишком коротким. Особенно с Ашей. Иногда, когда я слышала ее голос, я слышала только то, как он звучал, когда она приказывала мне отступить.

Я могла бы выстрелить. Эти места не были бы пустыми.

И все же я знала, что она была права. Ньяксиа, мать вампиров, была врагом Белого Пантеона человеческих богов. Две тысячи лет назад, когда она была всего лишь молодым, слабым богом, она полюбила и вышла замуж за Аларуса, Бога Смерти. Но их отношения были запрещены остальными членами Белого пантеона, что в итоге привело к казни Аларуса. Разгневанная и убитая горем, Ньяксиа отделилась от других богов и создала вампиров — общество, которым управляла сама. Теперь боги Белого Пантеона презирали ее. Исключение составлял лишь Акаэи — единственный бог, который терпела Ньяксиа и созданное ею общество вампиров.

Не нам судить нашего завоевателя.

Но я хотела. Я хотела судить его. Я хотела осудить любого, кто заставил город выглядеть так, чувствовать себя так же, как мой собственный дом много лет назад.

Это делало меня плохой Сестрой. Я, по крайней мере, осознавала себя.

Одно дело — контролировать выражение лица. Но, как и зрение, мимика была неглубоким индикатором истины. Я могла контролировать каждый мускул своего тела, в том числе и мускулы на лице, но гораздо сложнее было контролировать изменения в своей ауре, как никогда заметные здесь, перед Сестрами.

Сейчас она кипела от гнева. Гнев на нашего завоевателя. Гнев на Ашу за то, что она посмела заявить, что его убийство может быть во благо.

И — кого я обманываю — злость на Ашу за то, что она не позволила мне сделать тот выстрел.

{Ты хочешь еще что-то сказать, Силина?} прошептала Аша, и я была так близка к тому, чтобы сорваться назад.

{Хватит!}

— Хватит!

Зрячая Мать заговорила одновременно в обоих местах — голос прорезал воздух и нити.

Мы все замолчали. Я собралась с силами.

Зрячая сказала:

— Силина права.

Под повязкой мои брови дернулись от удивления.