— Правда? — шепчу я, подаваясь ему навстречу.

Он тоже сдвигается, встречая меня посередине и прижимаясь губами к моим губам. Он нежно скользит по ним, затем обхватывает губами мою верхнюю губу, приятно тянет ее и снова прижимается крепче.

Удовольствие и восторг пульсируют по всему моему телу. Я слышу, как хихикаю ему в губы.

Он трясется от расслабленного веселья и отстраняется. Он больше не пытается меня целовать. Он не спрашивает, хочу ли я большего. Должно быть, он понимает, что простой поцелуй идеально подходит для сегодняшнего вечера.

— Я не смеялась над тобой, — быстро говорю я, хотя он ни капельки не кажется обеспокоенным.

— Я знаю. Ты хорошо проводила время. Этого я и хочу для тебя, так что я счастлив видеть тебя такой.

Я краснею, но не знаю, почему. Я бросаю на него быстрый взгляд.

— Я хочу, чтобы ты тоже хорошо проводил время.

— Малышка, ты шутишь? Это, возможно, лучший вечер во всей моей жизни.

***

Мы ходим на одно большое свидание в неделю, поскольку это все, что допускает наше рабочее расписание, но на неделе мы видимся все чаще и чаще. Мы вместе завтракаем. Или прогуливаемся после ужина. У меня до сих пор место в одной из общих спален, а он спит в одном из старых амбаров, но мы много видимся днем, и с каждым разом становится чуточку легче. Естественнее.

Я все еще имею дело с сомнениями и колебаниями, которые закрадываются вопреки моим лучшим усилиям. Я до сих пор остро ощущаю, как чувствовала себя в то утро, когда проснулась, а Кэла не оказалось рядом.

Но теперь он другой. Не совсем. Он всегда будет самим собой. Но то затяжное чувство вины и внутренние противоречия больше не движут им. Я чувствую разницу. Не только в нем, но и в том, как я чувствую себя с ним.

Мне не нужно следить за словами или сомневаться в каждом действии, чтобы не отпугнуть его, как раньше.

Через три недели после нашего первого свидания Кэл вечером пятницы везет меня на пикник. Должно быть, он подготовился и нашел идеальное место, потому что он привозит меня в уединенную тенистую рощу, окруженную полевыми цветами и дающую вид на весело журчащий ручей.

Все идеально и становится еще лучше, когда Кэл расстилает одеяло и показывает, что у него в корзине.

Он откуда-то достал бутылку вина. Сладкое и фруктовое Москато, и это идеально, поскольку я так и не научилась ценить более сухие вина.

Мы пьем вино, едим сэндвичи с ветчиной и помидорами и морковные палочки. В роще прохладно, я чувствую себя расслабленной, пока мы лакомимся и болтаем.

Кэл прислоняется к дереву. Когда мы закончили с едой, он тянет ко мне руку в безмолвном зовущем жесте, и я инстинктивно подвигаюсь к нему. Он обвивает меня рукой, и я прижимаюсь к его боку.

Это ощущается так безопасно. Тепло. Как дома. Именно там, где я должна быть.

У меня еще остался глоточек вина, и я потягиваю его, поскольку слишком жалко тратить его впустую.

Мы говорили о легких, повседневных вещах. Что случилось за неделю. Планы Фэйт и Джексона по расширению Новой Гавани. Сойдутся ли Мак и Анна. Но теперь мы погружаемся в густое ленивое молчание.

Я допиваю вино, ставлю бокал и тянусь к левой руке Кэла. Не знаю, почему. Просто хочется поиграть с ней. Я потираю ладонь. Массирую каждый палец. Говорю ему, что пора подстричь ногти.

Растираю запястье, затем предплечье.

— Когда твои чувства ко мне начали меняться? — внезапно спрашиваю я. Вопрос, который возникал у меня уже давно.

Кэл немного колеблется.

— Ты имеешь в виду…?

— Да. Именно это я и имею в виду. Когда ты начал воспринимать меня не как девушку Дерека, а как твою… твою партнершу? — это лучшее слово, которое я могу подобрать для описания того, кем мы были друг другу раньше.

— Толком не знаю. Я не пытаюсь что-то от тебя скрыть. Все происходило так медленно и постепенно, что я не могу определить момент. Когда Дерек был жив, он был для меня самым важным на свете. Так что я практически не думал о тебе. Не то чтобы ты была пустым местом. Я видел, какая ты храбрая, сильная и умная. Но тогда мое сердце было едва открыто, и в нем не было место ни для кого, кроме Дерека. Затем, когда он умер, минимум год я всего лишь медленно узнавал тебя и начинал питать симпатию. Ты то и дело производила на меня впечатление. Ты делала мою жизнь лучше. Ты как будто… смягчила все для меня, — он сухо усмехается, будто посмеивается над самим собой. — Никто и никогда прежде не делал этого для меня.

Я почти не дышу, пока слушаю.

— Но тогда я тебя не привлекала?

— Нет, нет, нет, — он резко качает головой. — Ну то есть, я время от времени подмечал, какая ты красивая. Или мельком видел твое тело и чувствовал… что-то. Но я всегда сразу же отталкивал это, так что меня это не особо беспокоило. Так продолжалось два года, а потом эти мысли стали постоянными. И они становились сильнее. И я не мог их оттолкнуть. Бл*дь, я чувствовал себя таким гадким типом, возбуждаясь от твоей близости. Поэтому я продолжал отталкивать тебя.

— Я знаю, — я до сих пор легонько массирую его руку и запястье. — Теперь я знаю.

— Затем моя чертова спина покрылась болячками, и ты прикасалась ко мне, нанося лосьон, и дальше все уже было кончено.

Я мягко смеюсь, тронутая и заинтригованная этими откровениями.

— Примерно в то же время все начало меняться и для меня. Может, ты это улавливал. Поэтому не мог больше подавлять эти чувства.

— Может быть. Я знаю лишь то, что это поедало меня изнутри. Хотеть тебя так сильно, но верить, что я не могу тебя получить.

На несколько минут мы погружаемся в задумчивое молчание, и я сосредотачиваюсь на его ладони и руке, пока мои ладони движутся по ним. Его загорелую кожу пересекают шрамы, как всегда резко выделяющиеся. По какой-то причине они беспокоят меня. Я хочу их разгладить. Стереть их вместе с болью, которая их сопровождала.

— Что случилось, Кэл? — я провожу кончиками пальцев по одному из самых заметных шрамов. Он поймет, о чем я говорю, и как сменилась тема.

Но я не знаю, ответит ли он мне. Раньше я постоянно спрашивала, и он отказывался говорить.

Он притихает на долгое время. Так долго, что я испытываю мрачное смирение.

Но ничего страшного. Это не тест. Между нами все развивается хорошо, и этот момент не обязан все портить.

Наконец, он издает гортанный звук и как-то неспокойно разминает спину.

— Парни и я заскочили в бар, где в задней комнате проводили азартные игры. Ты знаешь, каких парней я имею в виду.

— Да, — конечно, я их знаю. Стая засранцев, с которыми он раньше якшался. Некоторые из них несколько лет назад вторглись в наш дом и на какое-то время разнесли всю мою жизнь.

— В баре всегда было много налички, и они держали ее в сейфе в заднем помещении. Так вот, мы об этом знали и решили, что можем их ограбить. Ты же знаешь, что я делал такие вещи, верно?

— Знаю.

— Так вот, мы были кучкой идиотов. Напились, и я понятия не имею, как мы собирались проникнуть в сейф. Мы пытались надавить на владельца, чтобы тот открыл его для нас, но он отказался.

— Ты причинил ему боль? — я все еще массирую его руку, тру пальцами натянутую кожу, крепкие мышцы, жесткие волоски и уродливые белые шрамы.

— Да. Я его бил. Тогда я причинял боль многим людям, — его голос звучит слегка хрипло, как это всегда бывает, когда он испытывает настоящие чувства, но он не колеблется, рассказывая мне. Он не утаивает себя, как делал это когда-то.

— Ты убивал кого-то?

— Пару раз был близок к этому. Но нет. Этого я никогда не делал.

Я выдыхаю с облегчением — облегчением скорее за него, чем за себя. Я не хотела, чтобы ему приходилось жить с этим.

— Но я навредил множеству людей. Необязательно убивать их, чтобы причинить боль.

— Знаю, — я переплетаю наши пальцы и сжимаю его ладонь. — Так что стало с сейфом?

— Ситуация вышла из-под контроля. Парни разозлились и начали громить вещи просто так. И один из парней начал набрасываться на владельца. Говорил, что в итоге он сдастся и скажет нам. Все было плохо. Он собирался убить этого мужчину. И… я не знаю. Я не думал, что тогда у меня была совесть, но что-то меня зацепило. Это… — он качает головой и прерывисто вздыхает. — Я до сих пор помню глаза того мужчины. Не знаю, почему. Но я до сих пор вижу их. Постоянно. Как будто в том, как он смотрел на меня, я видел, насколько я поганый и сколько грехов я совершил. Такое чувство, будто я превратился в моего отца. Избиваю беспомощных людей по причине того, что я сам несчастен.