Городок взбудоражила новость: приезжают киношники снимать фильм, очень им понравились сталинские дома и старые дворики, где почти ничего не менялось с шестидесятых годов.

Среди актёров будет знаменитость. Да-да, та самая знаменитость, чьё небритое мужественное лицо не сходит сейчас с экранов.

– «В вашем городе будут проходить съёмки полнометражного фильма», – вслух прочитал объявление Евгений Иванович. – В главной роли Константин Мартынов.

– Вот как, Мартынов, – оторвалась от телевизора матушка. – Знаю, хороший юноша. – Для неё все моложе шестидесяти были юношами. Сам Евгений Иванович этот порог переступил десять лет назад. – А что за фильм, Женя?

– Не знаю… Про собаку какую-то… «Мы ищем актёров для массовых сцен, без признаков современности во внешности. Нам нужны мужчины, женщины и дети всех возрастов. Женщины без наращённых ресниц, татуировок и увеличенных губ. Цвет волос натуральный. Без коротких стрижек. Все желающие, подходящие под описание, присылайте две фотографии».

Матушка усмехнулась:

– Где они таких найдут? Все девки сейчас то красные, то синие, да ещё с губами. Стыдно смотреть.

– Может, и найдут.

– Нам-то что. Пусть ищут.

– Да… нам дела нет, – согласился Евгений Иванович, но неожиданно для себя выбрал на ноутбуке две свои фотографии и отправил на почту киносъёмщикам. На пенсии свободного времени – валом, к тому же он был бы рад уйти из дома от ворчливой матушки. Ей стукнул девяносто один год. Евгений Иванович с трудом выносил её характер и ругал себя за то, что поддался на уговоры съехаться.

«Платят, ещё и обедом кормят…» – подумалось ему.

Евгений Иванович не надеялся, что его пригласят, ничего в нём особенного не было: пожилой, не красавец, рост средний. Однако киношникам, как оказалось, нужны были именно такие неприметные люди, и Евгения Ивановича выбрали для крошечной эпизодической роли.

Съёмки ещё не начались, а главная улица города уже преобразилась. Киношники закрыли пёструю витрину сетевого магазина и повесили скромную вывеску – «Гастроном». Поставили милицейский, заново окрашенный «стакан», телефонную будку; пригнали откуда-то старые автомобили.

Евгений Иванович смотрел на эту суету с умилением и ностальгией. Молодёжь фотографировалась на фоне «Волг» с оленем на бампере, эмок и бутафорского фонтана.

– Прикольно! – смеялась девчонка в драных джинсах и щёлкала телефоном. Для неё всё было в диковинку.

…К парку, где проходили съёмки, Евгений Иванович приехал утром. Пока техническая команда ставила свет и огораживала территорию, массовку пригласили переодеваться в вагончик.

– Мягков кто? – спросила костюмерша.

Евгений Иванович поднял руку. Ему дали серую рубашку, бежевый плащ, суконные брюки и поношенные ботинки. Очки разрешили оставить свои. Он посмотрелся в зеркало и решил, что похож на советского бухгалтера на пенсии. Гримёр причесала и припудрила Евгения Ивановича.

Молодой режиссёр с бородкой (говорили, что он тоже знаменитость, но его Мягков не знал, к своему стыду), утвердил его на эпизодическую роль Человека из телефонной будки. О такой быстрой карьере в кино Евгений Иванович и мечтать не мог.

Роль заключалась в следующем: Мягков должен был подойти к знаменитости и вежливо, но как можно естественнее спросить: «Товарищ, у вас двушки не будет?» Знаменитость пошарит в кармане, даст две копейки и ответит: «Пожалуйста». Дальше Евгений Иванович должен войти в телефонную будку, опустить монету в прорезь, набрать номер и сказать в трубку: «Алло, Люся!»

– Всё понятно? – спросил режиссёр.

Евгению Ивановичу всё было понятно.

– Тогда отрепетируем.

– Да, но какой номер набирать? – озадачился Мягков.

– Хм-м… Не имеет значения. Любой.

– Простите… а почему именно Люся?

Режиссёр удивлённо посмотрел на Евгения Ивановича:

– А вы что-то имеете против?

– Нет, но… Кажется, была такая юморэска… Или не было. Я, наверное, путаю. Простите.

Режиссёр, может быть из уважения к возрасту Евгения Ивановича. объяснил, что Люся – достаточно популярное имя в шестидесятые, что юмореска здесь ни при чём и, в конце концов, так в сценарии написано.

Мягков смутился, кивнул.

Началась репетиция. Вместо знаменитости, которая ещё не приехала, взяли из массовки парня в куцей курточке и мятой кепке. Евгений Иванович раз десять подходил к нему с вопросом про двушку, дальше набирал номер на неработающем телефоне-автомате и с глупой улыбкой говорил в трубку: «Алло, Люся!»

– Вот так хорошо, – одобрил режиссёр, отвернулся и тут же забыл про Евгения Ивановича.

Тот вышел из вагончика, полез в карман за сигаретами и чертыхнулся: пачка осталась в куртке. Он вздохнул, засмотрелся на автовышку, задумался.

Евгению Ивановичу было не всё равно, какое имя прописали в сценарии: Люсей звали его первую любовь.

Какая она была, его Люся? Как берёзка осенью – такая же тонкая, с золотистой косой ниже спины. Он так и звал её – Берёзка. Как она волновалась, когда Евгений Иванович, тогда ещё Женя, привёл её знакомиться с матерью!

– Ты что, матушка у меня мировая, – смеялся он. И ошибся.

Мать, правда, за весь вечер ничего плохого не сказала, зато потом выговаривала:

– Ты с ума сошёл, Женя. Связаться с какой-то продавщицей из галантерейного! Чем тебе не нравится Наташа? Директорская дочка, такая хорошая девочка…

– Мам, я Люсю люблю. И она меня тоже.

– Я тебя растила не для того, чтобы отдать какой-то Люсе. Думаешь, легко было в войну с младенцем? Для того отец погиб?

Женя мысленно застонал. Потом, лёжа в постели, он думал: может быть, матушка узнает Люсю получше и полюбит её, ведь она замечательная девушка, работящая, хозяйственная, пироги печёт – пальчики оближешь.

Ничего подобного не случилось, стало только хуже. Матушка тонко язвила, обсуждая Люсины наряды. Пробовала испечённое Люсей печенье, морщилась и откладывала.

– Вам не нравится, Софья Андреевна? – робко спрашивала Люся.

– Нет, почему же, очень вкусно. Я сыта.

Чтобы Женя «не наделал глупостей», матушка спрятала его паспорт.

– Мама, верни паспорт, ты этим ничего не добьёшься.

– Нет и нет, только через мой труп, – рубила рукой воздух мать.

Ему бы взять да заявить в милицию об утере или устроить матери скандал, побросать в чемодан рубашки с брюками и уйти в общежитие. Или ещё лучше – уехать с Люсей куда-нибудь подальше, перевестись в другой институт. Только он всё раздумывал и ничего не делал, ждал, когда всё утрясётся само собой, а Люся ждать устала.

Добилась матушка своего, рассорила их. И что теперь? С женой Наташей он развёлся, детей не заимел.

«От таких, как ты, не рожают! – кричала жена. Это больно задело Евгения Ивановича. Он пробовал сходиться с другими женщинами, одна была на девять лет старше, другая с маленьким сыном. Матушке не понравились обе: «С ума сошёл, она тебе уже не родит», «Сынок, ты ненормальный, чужих детей содержать!»

Мягков вздохнул. Всего одна фраза – «Алло, Люся», а столько воспоминаний…

– Пишем!

Стукнула хлопушка – и всё пришло в движение. Через пешеходный переход рысцой перебежала стайка девчонок и мальчишек в школьной форме, прошла женщина, толкая перед собой детскую коляску. Бодро прошагал мужчина с портфелем. Затем, повинуясь знакам регулировщика, тронулись «Волги» и «москвичи».

Евгений Иванович стоял в стороне и с интересом наблюдал за съёмкой.

– На исходную позицию!

Ученики, мамаша с коляской, мужчина с портфелем и автомобили вернулись на места. Всё повторилось не меньше десяти раз, пока режиссёра не удовлетворил результат.

Наконец приехала знаменитость – Константин Мартынов. Пока он переодевался и гримировался в вагончике, с Мягковым ещё раз прорепетировали его крошечную роль.

– Мотор!

– Есть мотор.