– Валя, тебе не кажется, что в раздевалке кто-то есть? – насторожилась Аня Судакова.

– Вечно тебе мерещится! – отмахнулась самая старшая и опытная Валентина Полухина. Навидалась в колониях всякого, но успокоить подругу не успела, дверь распахнулась, и… женщины были связаны.

– Будете слушаться, останетесь живы! – пообещал Игорь Русич.

– Ребята, опомнитесь, – взмолилась Полухина, – себе же хуже делаете. У меня дома двое детей, отпустите, пожалуйста.

– Детей еще нарожаешь, молчи! – пнул медсестру ногой чеченец Дугаев. – Будешь слушать нас, детишек увидишь, не будешь слушать, могилу увидишь. – И потряс перед ее лицом остро заточенным напильником.

– Игорь! Русич! – не унималась Валентина. – Я же тебя лечила, неужто забыл?

В дверь раздевалки застучали. Игорь Русич мельком взглянул на часы, отобранные у Валентины. – Все идет по плану. Ровно 8.00.

– Кто там? – подмигнул дружкам армянин Балаян. – Наши все дома.

– Открывайте! Балаян, Русич, Дугаев, Сошников! Вы что там задумали? Отвечайте. Узнали, кто с вами говорит?

– Как же, как же, дорогой гражданин начальник! – нервно захихикал Дугаев. – Проходи, пожалуйста, гостем будешь.

– Я начальник колонии подполковник Тарасенко! – продолжал греметь за дверью начальственный бас. – Какого хрена вы там заперлись? Отвечайте, где медработники?

– Целуются-милуются с нами! – Русич подмигнул дружкам.

– Если хоть один волос упадет с их голов, я с вас живьем шкуру спущу! Вы меня, сучьи дети, знаете! – Тарасенко смачно выматерился. – Пусть скажут что-нибудь. Ну!

– Эй, бабоньки, – захихикал долговязый Сошников, – отвечайте гражданину начальнику, как вам тут уютно. Живо! – Подтолкнул к забаррикадированной шкафами двери Валентину.

– Товарищ подполковник! – Голос медсестры дрожал. – Мы живы! Помогите! – Сошников заткнул рот медсестры рукой, чем, видимо, вверг в гнев начальника колонии.

– Эй, хмыри! – заорал он во весь голос. – Вы у меня кровавыми слезами заплачете. Немедленно отпустите женщин, потом устроим толковище. Думаете, я буду вызывать подмогу? Да я сам вас огнем и газом выкурю. Особенно достанется тебе, Русич. Нашел с кем связываться, с матерыми убийцами.

Игорь прижался спиной к стене. До сего момента, казалось, все шло по-задуманному, но сейчас его охватила тревога. Он прекрасно изучил подполковника Тарасенко. Бывший детдомовец, натерпевшийся в свое время унижений и побоев, выслужился от контролера колонии до начальника, слава о его строгости, граничащей с жестокостью, давным-давно гуляла по всем зонам и лагерям, тюрьмам и предвариловкам. Вряд ли Тарасенко позволит им вырваться за колючую проволоку, убьет под любым предлогом. Остро закололо в спине, где до сего времени сидел афганский осколок. Обычно спину кололо перед непогодой, а тут… В словесную перепалку Русич не встревал, в компании были два говоруна – Дугаев и Балаян.

– Последний раз спрашиваю, сучьи дети, что задумали?

– Молодец, дорогой, – с готовностью подхватил Балаян, – давно бы так спрашивал. Отвечаю, девочки с красными крестами – наши заложницы. Нам сидеть тут на полную катушку надоело. Слушай, начальник, наши условия. Мы тут декларацию сочинили.

– Болтай, болтай, пока язык при тебе! – не выдержал серьезного объяснения Тарасенко. – Скоро я тебе змеиное жало с корнем вырву!

– Отойди-ка, гражданин начальник, от дверей. – Балаян ловко подсунул под массивную дверь тетрадный лист с загодя написанным ультиматумом. «Первое. Не выполните наши условия, убьем медсестер, сами загнемся. Второе. Ровно через два часа после вручения сего ультиматума к дверям раздевалки медсанчасти должен быть подогнан автобус с закрашенными стеклами. Водитель оставит ключ зажигания и уйдет. Один из нас выйдет и осмотрит автобус. Если он будет убит, мы приканчиваем заложниц без разговоров. Третье. В автобус поставьте две полные канистры с бензином, пять пар наручников, сорок ампул с морфином, литр медицинского спирта, два литра коньяка, килограмм плиточного чая, сорок пачек сигарет, десять литров питьевой воды, йод, вату, бинты. Четвертое. Не суетитесь вокруг санчасти, ближе чем на двести метров к автобусу никому не подходить. Пока все. Если примете эти условия, продиктуем следующие. И все останутся живы»

Вскоре дежурный лейтенант принес начальнику вторую страничку. Преступники не выдержали, стали форсировать события, занервничали.

– Обосрались! – изрек Тарасенко. – Кишка-то у сучьих детей тонка. Читай бумагу! «Мы выведем автобус за пределы зоны сами. Автобус может сопровождать одна автомашина, не более. Маршрут указываем: вертолетная площадка, аэродром, на котором должен быть подготовлен к полету самолет Ми-8. В него требуем положить четыре пистолета Макарова, военное обмундирование (зимнее), четыре цивильных костюма, четыре автомата, запас боеприпасов и ящик мясной тушенки. Летчик приземлится в том месте, которое мы укажем. Все!»

Тарасенко швырнул бумажку на пол, хотел было истоптать ее сапогами, но замполит придержал начальника: «Эти жиганы готовы на самое худшее. Нам нужно соблюдать спокойствие, не давать повода бандитам для расправы над женщинами. Будем ждать…»

Не прошло и часа, как к воротам колонии строгого режима подкатили два военных «уазика». Из передней машины вышел мрачный начальник областного управления УВД, генерал-майор Кленников. Было отчего. Неделю назад в министерство послали документы на присвоение ему звания «почетный чекист», что давало льготы при уходе на пенсию, а тут… бунт. Прочитав «ультиматум», зло выругался, прихрамывая, поспешил с мегафоном в руках на открытую площадку перед медсанчастью.

– Уговоры на них не подействуют, – попытался остановить генерала Тарасенко, – надо бы силой.

– Успеем. Погоди, начальник! – смело шагнул прямо к дверям. – Эй, вы там! Слышите меня?

– А ты кто такой?

– Генерал Кленников, из управления МВД.

– Ого! Но… меньше, чем с маршалом, мы толковище устраивать не станем.

– Это Балаян! – шепнул Тарасенко.

– Бабаян? Ты же армянин, а связался с чеченцами, не подходит тебе это.

– Послушай, начальник! – ответили из-за дверей. – Я не Бабаян, а Балаян. У нас, авторитетов преступного мира, межнациональных распрей не бывает. Чего хочешь сказать?

– Прежде, чем толковать о деле, отпустите женщин.

– Генерал, ты что, нас за фраеров держишь? А если хочешь услышать голоса своих кралей, можем устроить.

– Пусть говорят! И чтобы я их видел у окна.

– Со всем нашим удовольствием! – захохотали за дверями медсанчасти. – Эй, краля, подай голосок!

– Товарищ генерал! – раздался сдавленный голос одной из медичек. – Товарищ Тарасенко, Иван Фомич, сделайте, как они просят, иначе…

– Оружие у них есть? – успел спросить генерал.

– Пики, стальные пи… – Женщина не докончила фразы, видимо, ей заткнули рот. Офицеры уже вплотную подошли к дверям, за их спинами замаячили зеленые куртки бойцов спецназа.

– Предупреждаю, – взволновался генерал, – если хоть один волос упадет с голов женщин, то я лично обещаю без суда и следствия пристрелить всех вас на месте. Мое слово твердое!

– Ты наш тугумент читал? – подступил к окну белобрысый Сошников.

– Читал, читал! – отмахнулся генерал. – Ждите, будем кумекать…

Вся группа высших офицеров направилась в кабинет начальника колонии, где имелся аппарат, по которому можно было напрямую связаться с Москвой. Офицеры молча расселись вдоль стен. Каждый чувствовал себя виноватым в том, что произошло. Генерал ждал предложений.

– Товарищ генерал! – первым, как и положено, заговорил подполковник Тарасенко. – Скрытно проникнуть в медсанчасть никак невозможно. Помещения старого типа: борьбу с бунтарями строители прежде не предусматривали.

– Меньше философии! – одернул Тарасенко генерал. – Ближе к делу.

– Ближе некуда! – Тарасенко положил на край стола сильные волосатые ручищи. – Бандюги, видать, все просчитали.

– А вы просчитались.

– Так точно! – Тарасенко едва не брякнул, мол, вы тоже, но сдержался. – Оружие применять рискованно.