Стоял на пороге избушки добрый молодец и снимал с плеч длинный черный плащ, подбитый белой тканью. Был незнакомец высок и плечист, струились по спине темные кудри. Черты лица тонкие, изящные, кожа белая, как мрамор, и лучистые глаза, цвет которых Ваня никак не мог разобрать. Удивительные глаза были у нового гостя! В обрамлении густых черных ресниц, с продолговатым разрезом, то иссиня-черные, словно ночное небо, то яркие, как звезды, а глянешь иной раз – и вовсе алые, пугающие. Улыбка блуждала по лицу незнакомца. И весь он был, несмотря на грозные доспехи, каким-то на редкость хрупким, трогательным, будто и не человек вовсе, а фарфоровая кукла. И голос у него оказался переливистым и хрустальным, будто звенел серебряный колокольчик:
– Здравствуй!
Яга улыбнулась так, что у Вани мурашки побежали по телу. Приняла от гостя плащ, взяла за белые руки и что-то заговорила. На Ивана они не обращали никакого внимания.
– Простите…
– Ну что еще? – Ягодка с неудовольствием покосилась на Ваню. – Ты еще здесь? Я ж тебе вроде все сказала. Чего тебе?
– Понимаете… – Иван набрался смелости и тихо заговорил: – Я вообще как бы не местный. Я сюда попал…
– Знаю, – поморщилась Яга, – чай, не совсем слепая. Говори короче, рассвет скоро.
– Я бы хотел… вы бы не могли…
– Ну чего?!
– Я так понимаю, – в разговор вступил молчавший до сих пор незнакомец, – Иванушка хочет, чтобы мы ему помогли. Так?
Иван кивнул. Тот продолжил, обращаясь к Яге:
– Ведь мы можем помочь?
Она только рукой махнула:
– Так бы сразу и говорил. А то начал издалече, поди пойми его. Так поможем, что ли, а, Темнополк?
Темнополк, глаза которого сейчас отсвечивали зловещим пламенем, ответил не сразу. Посмотрел на Ваню, взгляд его будто проникал сквозь плоть, до самого сердца доставал, посмотрел на Ягу… Помялся, будто подбирая нужные слова. Наконец сказал:
– Чистый он… понимаешь?
Яга усмехнулась:
– Чистый, говоришь?
– Да… душа не на месте, в голове ветер, в жизни успел черт-те чего наворотить, но не со зла, а по глупости.
– Странно, на вид и не скажешь. А что ж девка его?
– А, – Темнополк безнадежно махнул рукой, – тоже по дури. Не знал, что так получится. А с ней и вовсе все понятно, сама понимаешь: коли трижды заплачет, раньше, чем снова солнце взойдет, – заберет назад отец-батюшка, в светлице запрет до конца дней. Вот и…
– Ясно, – Яга покивала и уже ласковее посмотрела на Ваню, – так вот ты какой у нас… Ну что ж, думать будем, может, чего сообща и решим. Так, что ли?
Иван молчал.
– Тьфу ты какой! – Она всплеснула руками и ткнула Темнополка в бок. – Ты на него посмотри! Мы ему тут говорим что, дескать, чем можем, поможем, а он, поди ж ты, ни тебе ответа, ни привета!
– Спасибо, – виновато сказал Ваня.
Яга хмыкнула и пошла куда-то во внутренние покои. Иван остался наедине с Темнополком. Тот словно не обращал на Ваню внимания, молчал, полировал ногти расписным платком, насвистывал что-то. Наконец Ваня не выдержал:
– Скажите, кто вы?
– Темнополк, – усмехнулся тот и отправился вслед за Ягой.
Иван постоял, подумал и сел на лавку. Темнополк у самых дверей обернулся к нему, кашлянул и сказал тихо:
– Ты бы это, Иван… Не принято у нас на вы обращаться, ни к знакомцам, ни к незнакомцам, ни к царям, ни к простому народу. Так что, друг, имей это в виду. Я-то ничего, все понимаю, а другой кто и разобидеться может.
– Извини, – пробормотал Ваня, – я не знал.
Темнополк ушел. Иван остался один.
– Ну, – голова недовольной Яги высунулась из-за двери, – мы тебя долго ждать будем? Или особое приглашение нужно?
Ничего не понимающий Иван поднялся и отправился к ней. За дверью оказалась светлая горница, длинный стол, лавки, крытые коврами. И чего только на столе не стояло! У Вани глаза разбежались. Были тут и жареные целиком кабанчики, и утки с приставленными к ним павлиньими хвостами, были и такие чудные звери, которым и названия в мире нет. Пироги всех размеров и форм, со всевозможными начинками грудами лежали на огромных блюдах, горы из золоченых пряников поднимались едва ли не до потолка. В центре стола возвышался немыслимых размеров каравай, расписанный райскими цветами и птицами, а с краю, на особом месте, стоял целый город из цветного сахара.
Кроме Яги и Темнополка, за столом никого не было. Хозяйка молча кивнула Ване на лавку и протянула чашу с квасом. Иван отпил, подумал еще – надо отдавать чашу обратно? – да так и не решил и поставил рядом с собой. Яга, пьющая залпом, с презрением на него посмотрела, но тут же снова занялась Темнополком. Видно было, что связывало их нечто большее, чем просто дружба. Голодный же Ваня ничего не замечал. Очень хотелось есть, а как и к чему подступиться, он и понятия не имел. Человек, всю жизнь проживший в Москве, отлично умеющий обращаться с любыми столовыми приборами, был в недоумении. Иван знал толк в хорошем вине, умел есть палочками, разбирался в искусстве наливания коктейлей в особые бокалы, а сейчас не знал, куда девать руки и как подступиться к кушаньям. Перед ним стоял стол, ломящийся от разнообразной еды, Иван же не мог взять ни куска. Привыкнув к нелепым правилам, нормальным для своего времени, есть так, как велит сама природа, не умел. Наконец Ваня подумал, посмотрел на Ягу, наворачивающую за обе щеки без всяких вилок, и придвинул к себе блюдо со странным пернатым.
Разговор не клеился. Болтала Баба-яга, Темнополк все больше помалкивал, о Ване будто забыли. Наконец он осмелился и спросил:
– Простите… так что я могу сделать? И как вы… ты… помочь?
– Да что тут думать, – рот у Яги был набит, – делать надо… Сидит твоя раскрасавица у батюшки своего в Сторожевой башне. А стоит та Башня супротив царского дворца, приставлены к ней охраной змеи медные и богатыри дюже могучие. Ну, допустим, – тут она горделиво приосанилась, – мне эти доблестные стражи не помеха, но вот как ты прикажешь в саму башню пробраться, ежели там дверей нет? Впрочем, это не твоя забота… Темнополк!
Темнополк, молчащий до сих пор, задумчиво посмотрел на нее.
– Как думаешь?
– Кажется мне, – он улыбнулся одними глазами, – что не стоит сбрасывать Ивана со счетов. Он на редкость наивен, но не бесполезен. Посему… если мы решим ему помогать, стоит ввести в курс дела, так? Кстати, дорогая, – тут Темнополк взял руку Яги и поднес к губам, – а почему мы ему помогаем?
– Все потому же самому, – загадочно рассмеялась та, – свои у меня счеты с Елисеем… давние еще…
– Хорошо. И все же… объясни ему про дворец. Про Сторожевую башню. Хорошо?
– Ладно… Видишь ли, дружочек… да ты не стесняйся, сказ будет долгий, наливай себе полную чарку, – тут Яга сама протянула Ивану чашу с вином и начала рассказывать: – Жил-был на свете царь Елисей. Это ныне он вроде малость приутих, но давным-давно, много лет назад, был царь Елисей жесток на удивление. Боялись его окрестные державы как огня: и владыка дюже могучий, и всесильный чародей. Захочет – и мор нашлет на всю округу, захочет – так вызовет с высоких гор верное войско, и выкручивайся тогда, как знаешь. Поэтому с Елисеем не ссорились, дань и подарки богатые слали без ропота, как бы велики ни были запросы царя. Себе дороже такого врага заиметь: каждый это понимал. И жену молодую не пожалел жестокий царь, истомил, измучил красавицу Василену, племянницу мою. Сошла в могилу до срока, поговаривали, что, наслушавшись досужих домыслов, опоил ее царь колдовским зельем и, сонную, сбросил в синее море. Говорили также, что в пучине морской стала Василена владычицей морской, будто сам Симеон, хозяин вод соленых и пресных, взял ее в жены. Так ли, нет ли, кто знает, только оставила на земле Василена двенадцать прекрасных дочерей, одиннадцать белокрылых лебедушек и младшенькую – Светлояру, кроткую голубку.
Недолго тужил после смерти жены Елисей, недолго и вдовцом проходил – нашел себе за морем, в северном королевстве, невесту из знатного рода. Княжна Рогнеда, прекрасная, словно вешнее солнышко, но холодная, будто долгая зимняя ночь, и стала его избранницей. Была она довольно молода, но успела уже побывать замужем за князем Ингваром, который погиб в бою через три года после свадьбы, оставив Рогнеде двоих детей, Радонику и Пересвета. Были они прекрасны, как мать, и сильны, как отец; с малых лет познали искусство битвы, кроме того, знали толк во всех науках. В короткое время царь Елисей обручился с Рогнедой, возлюбил ее пуще себя самого. Даже будто нравом чуток присмирел, стал и к родным и к чужим все больше с лаской подходить. Всем была хороша новая царица, вот только люто невзлюбила она своих падчериц. Отец, царь Елисей, и раньше неровно относился к дочерям – то голубил да на руках носил, то слал прочь с глаз. А теперь и вовсе позабыл о них – все больше с молодой женой целовался и миловался да пасынка с падчерицей привечал.
